Гунны – страх и ужас всей Вселенной

Но даже самые изощренные дипломаты порой попадают в ситуации, в которых не имеют ни малейших шансов на успех. Миссия Эслы оказалась, очевидно, не такой успешной, как ожидалось. Римляне выдали гуннам не всех перебежчиков. Причем процесс выдачи даже этих немногих затянулся. Да и кто будет охотно выдавать врагу тех, кому предоставил убежище? Особенно, хорошо зная участь возвращенных перебежчиков в любой стране мира. Аналогичная ситуация с перебежчиками, кстати, сложилась в свое время у предков гуннов Ругилы в отношениях с Китаем. Короче говоря, Ругила выступил в поход на Новый Рим, не слушая советов рассудительного Эслы. Поскольку Эсла не сумел помочь на этот раз Второму Риму, пришлось вмешаться самому Богу-Отцу.

Упомянутый выше восточно-римский император-автократор (т.е. самодержец) Феодосий II Младший был прозван за красивый почерк «Каллиграфом» и причислен впоследствии к лику святых. Сын первого восточно-римского императора Аркадия и внук последнего правителя объединенной Римской империи Феодосия I Великого, «Каллиграф» был образованным, культурным, просвещенным человеком, на дух не выносившим язычников. Он даже повелел сжечь в 426 г. языческое святилище Зевса в Олимпии, торчавшее там надгробным памятником Олимпийским играм (запрещенным еще дедом Феодосия в 391 г. вследствие сугубо языческого характера этих игр, напоминавших вдобавок эллинам о временах греческой свободы и независимости – в т.ч. от римской власти). Но «Каллиграф» явно не относился к числу сильных личностей на константинопольском престоле. Сначала за слабого василевса правил его префект претория, т.е. премьер-министр, Анфимий (распорядившийся, ввиду обострившейся внешней угрозы, обнести Второй Рим новыми, мощными стенами, частично сохранившимися, под названием «стен Феодосия», до сих пор), затем – сестра автократора, Пульхерия, и, наконец, его супруга – красавица Элия Евдок(с)ия, дочь римского полководца германского (а именно – франкского) происхождения Флавия Бавтона. Эта Евдокия, женщина острого ума, полностью отдавала себе отчет в том, что у ее благоверного Феодосия крайне мало шансов на победу над Ругилой. Поэтому императрица (по-латыни), или василисса (говоря по-гречески) поверглась в сокрушении к стопам Всевышнего, истово воссылая к Нему слезные мольбы о спасении вверенной ей (и ее венценосному супругу) христианской империи. И молитва василиссы не осталась неуслышанной.

Когда Ругила, повелитель «скифских» полчищ, перейдя, во главе многочисленного войска жаждущих крови и добычи яростных кочевников, Данубий-Истр, стал грабить и опустошать римскую Фракию, возникла непосредственная угроза метрополии восточной половины Римской «мировой» империи – Константинополю. Судя по всему, царь «видимых бесов» намеревался с налета захватить и разграбить «царственный город» на Босфоре. Но, прежде чем свирепый варвар смог осуществить свое намерение, христианский Бог обрушил на не верующих в Него гуннов с неба гром и молнию, сразившие Ругилу и уничтожившие гуннское войско. Гуннская угроза была отведена от Рима на Босфоре не силой земного оружия, но Божией грозой.

Так, во всяком случае, утверждают восточно-римские авторы «Церковной истории» Сократ Схоластик, Созомен и Феодорит Кирский. Разумеется, не обязательно воспринимать их слова буквально. Но, с учетом немалой склонности гуннов к суевериям и вере во всяческие небесные знамения (характерной, кстати говоря, и для многих других кочевых народов – вплоть до монголо-татар Чингисхана), вполне можно допустить, скажем, следующее. Сильная гроза и абсолютно не исключенный удар молнии в шатер Ругилы, либо какое-то иное дурное предзнаменование, напугавшее гуннов, побудило их отступить или даже рассеяться в паническом бегстве. Иные историки утверждают, что гуннское войско было уничтожено внезапно поразившей степняков чумой (как выражались тогда – «моровым поветрием» или «моровой язвой»). Как бы то ни было, погиб ли царь гуннов Ругила-Роас «от поражения молнией» или от других причин, но он переселился в мир иной в 434 г., так и не взяв Второго Рима на Босфоре. Вскоре после смерти Роаса исчезли со страниц летописей и какие-либо упоминания о братьях гуннского царя. Как об Октаре (погибшем, согласно некоторым источникам, в 436 г. во время похода на германцев-бургундов), так и о Мундзуке (Мундиухе). Однако же племянник очень вовремя пришибленного громом (?) Роаса-Ругилы, сын гуннского князя Мундзука, не только остался в живых, но в скором времени заставил говорить о себе и в очередной раз содрогнуться всю тогдашнюю Ойкумену. Племянника звали Аттила.

II. Часть Вторая.

Откуда же они пришли, никто не знал

1. «Омерзительное потомство»

Только занявшись вплотную изучением вопросов, связанных с происхождением этнонима «гунны» и самих гуннов, автор этой книги начал понимать, почему десятки высокоодаренных ученых посвятили целую жизнь, полную напряженной работы, разрешению данной проблемы, и почему она, тем не менее, до сих пор не решена.

Гунны – народ, возможно, самый известный в мире, благодаря сыгранной ими всемирно-исторической роли (вряд ли найдется на Земле человек, не слышавший о гуннах когда-либо в какой-либо связи!) -, при ближайшем рассмотрении оказываются самым неизвестным из народов. Поскольку, судя по всему, сами «видимые бесы» вряд ли знали, кем они были, на чьем языке говорили, по каким обычаям погребали своих мертвецов. И уж тем более – откуда они пришли и куда вершили свой путь. Даже отдельно взятый гунн, вследствие склонности своей матери к перемещению с места на место, не знал, где он впервые узрел свет этого мира. А у произведенных им на свет детей не было шансов разыскать могилу своего отца. Даже появись у них подобное желание…

Начав наше литературное расследование с рассмотрения письменных свидетельств, мы будем, как, наверное, и все до нас, заинтригованы историей происхождения и появления в Европе гуннов (уже вкратце упоминавшейся нами выше). Историей, рассказанной современникам и потомству уже знакомым нам, получившим римское образование, готским (а если быть точней – гото-аланским, ибо отцом его, возможно, был алан, а матерью – готка) историком Иорданом в «Гетике». Обратимся же к этой истории еще раз, рассмотрев ее в более развернутом варианте. С учетом разных вариантов перевода. И несколько подробнее. История эта сводится к следующему.

Царь готов Филимер, «сын великого Гадариха, после выхода с острова Скандзы, пятым по порядку держа власть над гетами» (т.е. пятый по счету правитель готов после их переправы со Скандинавского полуострова на европейский материк), вступил со своим народом в скифские (в данном случае – аланские) земли. «Там он обнаружил среди своего племени (вариант: среди «этого», т. е. «скифского», племени; вообще-то готский царь должен был знать, так сказать, «по должности», что творится в его собственном племени, и до переселения в скифские земли – В.А.) несколько женщин-колдуний, которых он сам на своем родном языке (лат. patrio sermone) называл алиарунами (haljarunae). Сочтя их подозрительными и опасаясь, что они могут причинить вред ему и его людям, он прогнал их далеко от своего войска и, обратив их таким образом в бегство, принудил блуждать в пустыне. Когда их, бродящих по бесплодным пространствам, узрели нечистые духи, то в их объятиях соитием смешались с ними и произвели то омерзительное потомство (вариант: свирепейшее племя – В.А.), которое жило сначала среди болот, – малорослое, отвратительное и сухопарое, понятное как некий род людей только в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи» («Гетика»). Вот эти-то гунны, созданные от такого корня, и подступили к границам готов. Возникший таким образом свирепый гуннский род, как сообщает историк Приск, расселившись на дальнем берегу Меотийского озера, не зная никакого другого дела, кроме охоты, если не считать того, что он, увеличившись до размеров племени, стал тревожить покой соседних племен и народов коварством и грабежами. Охотники гуннского племени, выискивая однажды, как обычно, дичь на берегу внутренней Меотиды, заметили, что вдруг перед ними появился олень (в другом, упомянутом в начале нашей книги, варианте: лань), вошел в озеро и, то ступая вперед, то приостанавливаясь, представлялся указующим путь. Последовав за ним, охотники пешим ходом перешли Меотийское озеро (Азовское море – В.А.), которое до сих пор считали непереходимым, как море. Лишь только перед ними, ничего не ведающими, показалась скифская земля, олень (лань) исчез(ла).

Самым любопытным в приведенной в нашем пересказе части написанной на латыни «Гетики» представляется, несомненно, употребленное Иорданом в латинском тексте своего сочинения готское слово «алиаруна» (вариант: «галиурунна») – «колдунья», «ведунья», «кудесница», «ведьма», «волшебница». Со временем превратившееся в немецком языке в «альрауну» и игравшее столь важную роль в мире сказок и фантазий германоязычного мира. Начиная с императора-оккультиста Рудольфа II Габсбурга и кончая Гансом Гейнцем Эверсом – автором нашумевшего романа «Альрауна», послужившего основой для не менее нашумевшей одноименной экранизации.

Разумеется, можно по-разному относиться к Иордану. По-разному оценивать ценность и достоверность сведений, приводимых в его «Гетике». Вот, для сравнения, две оценки готского историка.

«Особое значение, придававшее высокую цену его «Истории готов» («Гетике» – В.А.), заключалось в том, что он пользовался памятниками народной поэзии и, применяя их для своих целей, не только сохранил для нас целый родник народного творчества германского племени, но показал, как важен такого рода источник для истории народа… Славу Иордану создал его первый труд («История готов»). В нем мы имеем дело с горячим патриотом-варваром, который, хотя весьма сносно владеет латинским языком, кое-как знает классиков, но презирает все римское. Он имел целью возвеличить готов…» (Н.А. Осокин).

«Иордан (как, очевидно, и Кассиодор) смешивает историю гетов, скифов и готов, свободно варьируя эти этнонимы и осуществляя их взаимную подмену: тем самым формируя искусственный псевдоисторический конструкт, основанный исключительно на мозаичном сочетании сведений Греко-римской историографии. Собственно готы появляются на страницах «Гетики» не ранее правления Валериана и Галлиена (вторая половина III в.)» (Д.С. Коньков, со ссылкой на А.С. Кристенсена).

Вероятно, самым разумным было бы найти некую «золотую середину» между этими крайними точками зрения на ценность приводимых Иорданом сведений. Тем более что сам готский историк писал: «Мы больше верим прочитанному, чем старушечьим россказням» (т. е. не «выдумывал» и не «пересказывал выдумки невежд», а опирался на труды предшественников-историков).

Как бы то ни было, Иордан счел необходимым объяснить, почему гунны обрушились, прежде всего, на готов, подчинив их своему игу. Гунны сделали это из мести за то, что именно царь готов оскорбил и изгнал колдуний-алиорун. Как уже упоминалось выше, по мнению Иордана «сделали это, из ненависти к скифам (в данном случае – аланам – В.А.), те самые духи, от которых гунны ведут свое происхождение». Иными словами, лань (олень) был(а) послан(а) злыми демонами, бесами – предками гуннов, на погибель скифам (аланам, первым жертвам, а в недалеком будущем – первым союзникам гуннов).

Так гуннские охотники невольно стали разведчиками новых, вражеских земель. Узнав от них неожиданную новость, весь гуннский народ отправился через болота, чтобы завладеть обширными скифскими землями, древней житницей греков на северном берегу Евксинского понта. Т. о., по Приску и Иордану выходит, что причиной Великого переселения народов было отвращение готского царя к женщинам-ведуньям, и что гунны – собственно, говоря, не люди, а демонические выродки, порочные плоды гнусного, противоестественного сопряжения кудесниц с бесами.

Если кто-нибудь спросит нас, чего ради мы, сегодня, в XXI в., цитируем столь «ненаучные» источники, то мы ответим: просто потому, что Приск, Иордан и целый ряд других античных авторов – единственные источники наших знаний о приходе гуннов в Римский мир.

Самые уважаемые ученые современности не только цитируют Приска, Иордана и прочих, но и тщательно взвешивают каждое написанное ими слово, со всех сторон «обсасывают» каждую их фразу. Переводят ее то так, то этак (насколько велика разница между переводами и толкованиями, уважаемый читатель нашей книги уже мог убедиться!). Сравнивают разные варианты, приведенные в разных списках. Тщательно обсуждают смысловой оттенок и значение отдельных слов в той или иной связи. Естественно, античные авторы охотно пересказывают исторические анекдоты. Если бы они этого не делали, мировая литература была на много эффектных сюжетов беднее. Но не достойно серьезного историка принимать античных авторов всерьез лишь тогда, когда приводимые ими сведения поддерживают его собственную гипотезу или теорию. Игнорируя эти сведения, как «фантазии сказочников», только потому, что эти «сказочники» утверждают нечто, не укладывающиеся в его собственную гипотезу или теорию. Все эти древние источники представляют собой, с исторической точки зрения, пеструю смесь реальных событий и выдумок. Они не могут – в принципе! – не содержать ошибочных сведений и неточностей. Ибо иное было бы просто невозможно, самой силою вещей. А те же устные сообщения купцов, чиновников, военных, переписчиков официальных документов и отчетов той поры и путешественников лежат в основе и являются главным источником гипотез и теорий даже самых серьезных, с современной точки зрения, и никем не обвиняемых в недостоверности, историков древности. Мы просто не можем не использовать и не учитывать их. Хотя бы потому, что не имеем иных источников. Если бы нам удалось найти хотя бы одно новое, неизвестное доселе, историческое сочинение по интересующей нас эпохе – скажем, не дошедший, к сожалению, до нас труд афинянина Дексиппа «Скифика», наши представления и знания о времени непосредственно перед гуннским вторжением, возможно, значительно изменились и обогатились бы. Но…пока что мы их, к сожалению, не нашли. Как не нашли пока и сочинение «Об океане», в котором массилиец Пифей описал свое плавание вокруг Британии (нынешней Англии). Как не нашли и много других бесценных произведений античных ученых – историков, географов, врачей, о которых сохранились только краткие упоминания…

Мы стоим, т. о., на весьма зыбкой, шаткой, сомнительной почве не слишком надежных источников. Что вообще-то не слишком опасно, если не забывать об этом. Но что может стать опасным, если принимать все сообщаемое этими источниками за чистую монету, если оно соответствует нашим предпочтениям. И если вычитывать в сведениях, приводимых древними авторами, то, что нам хотелось бы в них вычитать. Хотя этого в них, возможно, в действительности вовсе нет.

Следовательно, не столько ненадежность имеющихся в нашем распоряжении источников, сколько стремление рассматривать их как неопровержимые, неоспоримые свидетельства, является причиной раздирающих сегодня «гуннологию» глубоких разночтений и противоречий. Противоречий, превращающих вопрос о происхождении гуннов в поле боя между исследователями разных школ и направлений.

«В любом случае, монгольское происхождение гуннов установлено» (Гомейер).

«…гунны, чьи тюркский язык и тюркская этническая принадлежность не подлежит никакому сомнению» (Альтгейм).

«Гунны, союз кочевых племен тюрко-монгольского происхождения с Востока, известный в Китае еще в последние столетия дохристианской эры» (Филип)

«До тех пор, пока специалисты не придут к единому мнению, студенту, занимающемуся эпохой поздней Римской империи, лучше всего о сюнну (одно из древнекитайских названий гуннов – В.А.) ничего не говорить» (Томпсон).

«Аттила со своим огромным войском, состоявшим из монголов и из подчиненных им германцев, вторгся в центральную Галлию…» (Гордон).

«Самым опасным внешним врагом империи Хань всегда были восточноазиатские гунны (сюнну). Все еще представляется неясным и весьма спорным вопрос, были ли они вообще, а если и были, то в какой степени, идентичны появившимся в Европе четвертого века христианской эры гуннам Аттилы. Все еще не ясно также, к какой языковой семье следует относить сюнну. Новейшие исследования, проведенные на основе сохранившихся в китайских письменных источниках гуннских слов, вопреки прежним представлениям, указывают на родство языка сюнну не с тюркскими языками, а скорее с языками сибирских народов (кетским, самоедским). Тот факт, что сюнну были кочевыми коневодами и скотоводами, не может нам помочь в вопросе их языковой идентификации. Кочевой степной способ ведения хозяйства не был привязан к какой-то определенной этнической группе… И, наконец, всем засвидетельствованным в истории Евразии степным державам был свойственен этнически-смешанный характер. Возникавшие в степи федерации включали много разных народов, подобно тому, как в свите Аттилы и в составе его гуннского войска, находились готы, бывшие, вне всякого сомнения, германцами». (Франке/Трауцеттель).

«…можно думать, что сомнение в тюркоязычии хуннов несостоятельно…» (Гумилев).

«Гуннский язык, по оценкам многих исследователей, относился к тюркской семье» (Википедия).

«Г. Рамстедт предполагал, что язык хунну (другое древнекитайское название гуннов – В.А.) отражает состояние, в котором тюркские языки еще не отделились от монгольских…» (Википедия).

«Слово «сюнну» («хунну») часто использовалось как обобщающее название северных кочевых народов после (эпохи китайских династий – В.А.) Цзинь (265–420), Вэй (220–266), Южных и Северных династий (420–589)» (Википедия).

«Монголоязычность хуннов – самая старая точка зрения на происхождение хуннов. В XVIII веке П.С. Паллас выдвинул эту теорию и в XIX веке Рушпунцаг, В. Бергман, И. Шмидт, Г.Н. Потанин, К.Ф. Нейман, Х. Хоуорс, А. Терри, Н.Я. Бичурин и др. развивали монгольскую теорию. Монгольское происхождение (гуннов-хуннов – В.А.) отстаивали А. Лувсандэндэв, Б. Ренчин, Б. Мункачи. Монгольской версии происхождения хуннов придерживается ряд современных российских историков – А.П. Окладников, Н.Н. Диков, Г.Н. Румянцев, М.В. Воробьев, Б.Б. Дашибалов и др. Сторонники этой теории поддерживают мнение, что слово «хунну» означает «хун» («человек») на монгольском языке. В 2011 году Монголия отпраздновала 2220-летний юбилей Монгольской государственности. Культуру плиточных могил относят к предкам хуннов и протомонголам. В «Книге Сун» есть сведения, что «другое имя жужанов (жужаней, жуанжуанов, отождествляемых некоторыми авторами с аварами – В.А.) есть «татар»… также называют «татар» один из аймаков (областей – В.А.) хунну». После упадка хуннского государства 100 000 семейств (более 500 000 чел.) хунну стали сяньбийцами, приняв «народное» название «сяньби», и это, возможно, указывает (на – В.А.) близкое родство этих народов. Это было большинство населения северных хуннов. Бичурин пишет: «Дом Сяньби, владевший в то время восточною Монголией, был хотя единоплеменной, но не одного происхождения с Домом Хунну». В письме Чингис-хана, которое он направил даосскому монаху Чань-чунь, содержатся слова…«во времена нашего (т. е. признаваемого тогдашними монголо-татарами своим – В.А.) шаньюя (гуннского верховного правителя – В.А.) Модэ». (Википедия).

Многочисленные культурные элементы хуннов, средневековых и современных монголов совпадают, между ними существует крепкая культурная преемственность. Например, тамга, юрта на колесах, композитный (составной – В.А.) лук, настольная игра с игровым полем, протяжная песня и т.д. У монгольских народов сохранился хуннский герб с изображением солнца и луны (см. Флаг Монголии, Герб Монголии, Соёмбо, Флаг Бурятии, Герб Бурятии и Флаг Южной Монгольской Народной Партии)…(Википедия).

Сходство многих обычаев тюркютов и хунну отмечено историками, однако вопрос о языковой принадлежности последних пока остается открытым. Хотя распространено мнение о тюркоязычности хуннов, но его сторонники не отрицают некоторых иранских заимствований. Подробное обоснование тюркской принадлежности (хуннов – В.А.) дается в книге А.В. Дыбо «Лингвистические контакты ранних тюрков (ч. I,. 2007). Некоторые ученые (Б.А. Серебреников) считают наследником хуннского языка чувашский (булгарский) язык. Прототюркский-чувашский язык является особо архаичным и содержит много слов с корнем «хун»: хунаша – тесть, хунама – теща, хунать – множиться. Вместе с тем известно, что хунны, как и булгары, были солнцепоклонниками, и во многих тюркских языках, в том числе чувашском, солице смотрит, а не светит». (Википедия).

Также выдвигались предположения об отнесения хуннского языка к иранским (близким сака) или енисейским (Пуллиблэнк). Г. Бейли, Я. Харматта и Г. Янковски исходят из сакских (восточно-скифских – В.А.) этимологий хуннских слов. Согласно Харматте, большинство хуннов говорило на одном из восточноиранских диалектов, близком к сакскому. Примеры хуннских слов:

• Совр. кит. «шаньюй», др.-кит.

tаn-wa – пратюрк.

darxan (позже орхон.-тюрк. tarqan) из иранского (в согдийском trу’n, «титул»).

• Др.-кит.

уаt-tэ:j («жена шаньюя») – пратюрк.

xatun из согдийского

xuten.

• Др.-кит.

tonh («молоко, кумыс») – праиран.

dauy-na («молоко одного удоя»)

• Др.-кит.

bjas sa («гребень») – от праиран. корня

pas- («расчёсывать»).

Кроме того, название «хунну» схоже с наименованием индоевропейских кочевников Центральной Азии «жунов» (Википедия)