Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда

Итак, речь шла еще об одной «ссуде». До нее уже было три или четыре подобные «ссуды». Естественно, что вопрос о возврате денег никогда не возникал. Для таких лиц богатые иностранцы представляли собой естественную добычу. Отказывать ему было определенно не в моих интересах.

– Сколько тебе надо, Мохсен? Пятьдесят фунтов хватит?

– Дай семьдесят пять. И пожалуйста, Рыжий, можно в долларах, а не в египетских фунтах. За них я получу больше.

Ничего не поделаешь, подумал я, доставая свой бумажник. Израильским налогоплательщикам придется взять на себя это бремя.

Взяв Вальтрауд под руку, я прошел с ней в конец большой Г-образной комнаты, где около фортепиано собралась веселая и шумная компания, в которой выделялись немецкие специалисты Бреннер и Шонманн. На верхней крышке инструмента стояли несколько бутылок шампанского и бренди. Бреннер, с более, чем обычно, раскрасневшимся лицом, размахивал своим бокалом перед носом Шонманна.

– И я утверждаю, что испытание прошло успешно! – повторял он на повышенных тонах. – С лопатками все было в абсолютном порядке. Если бы не твои гении, которые ухитряются сделать г… из всего, к чему они прикасаются, мы бы уже через полгода запустили бы эту штуку в массовое производство. Из-за твоих болванов мы все еще на стадии экспериментов.

Этот спор, подумал я, может прояснить многое.

Бреннер, откинув голову назад, залпом осушил свой бокал и снова его наполнил. Шонманн отхлебнул бренди и стряхнул сигаретный пепел с рукава своего костюма.

– Вам легко так рассуждать, Бреннер, – промурлыкал он на своем мелодичном австрийском диалекте, – а еще легче перекладывать вину на других. Вы знаете не хуже меня, в чем причина неудач. Это качество работы местных так называемых инженеров, задержки с поставкой запасных частей и миллион других причин. В довершение ко всему власти сковывают нашу инициативу своими бюрократическими препонами. Месяцы уходят только на то…

– Бросьте! У меня на заводе все в полном порядке! Всегда! Почему бы вам не приехать и не убедиться? Вы увидите кое-что, чему стоит поучиться.

– Семейная ссора, господа? – вмешался я. – Я думаю, восьми часов в день на заводе достаточно, чтобы наговориться о производстве. Господа, я хочу познакомить вас со своей женой.

– О, новая госпожа Лотц! – воскликнул Бреннер. – Это большая честь, милая фрау. Должен признать, что у нашего наездника отличный вкус.

– Пожалуйста, садитесь, мадам, – сказал Шонманн после того, как я представил его Вальтрауд. – Вам принести что-нибудь выпить?

– Только не шампанское, – сказала Вальтрауд. – Пожалуйста, немного виски и много содовой.

– Один момент. А что для вас, Лотц?

– Я знаю, чем он травится, – засмеялся Бреннер. Он налил джин в стакан со льдом и протянул его мне. – Опрокинь это, дружище. Тебе надо нас догонять.

– Прозит! – поднял я стакан. – За ваши болты и гайки, или чем вы еще там целыми днями занимаетесь, ребята. Похоже, что даже по ночам. Надеюсь, что я не прервал ваше производственное совещание.

– К черту. П-п-ростите, милая фрау, – не унимался Бреннер. – Я не верю ни в какие совещания. Это все трепотня. На своем заводе я отдаю приказы, и их вы-п-п-олняют без всяких совещаний и подобной чепухи. Если кто делает шаг в сторону, я разрываю его на куски. Только так! Вот в этом ваша беда, Шонманн, – никакой дисциплины. Все вы слишком мягкие. Прежде чем принять кого-то на работу, я смотрю на его военный послужной список. Это говорит все о человеке. Самые лучшие – из люфтваффе. Пилоты, инженеры, некоторые из них летали в эскадронах самоубийц перед концом войны. Это замечательные ребята. Помните их песню? Та-ра-ра рам-та-та… – Он опрокинул еще один стакан, сел за фортепиано и ударил по клавишам. – Помните слова? Давайте споем вместе!

А если самолет свалился в океан,
То виноват пилот, что в ст-е-е-льку пьян…

Подошел улыбающийся фон Леер, покачивая головой в такт песне.

– Я вижу, веселье идет по-настоящему, – сказал он старчески дрожащим голосом. – Господин Бреннер у нас всегда душа компании. Надеюсь, господин Лотц, это напоминает вам прежние дни, когда молодые были готовы умереть за идеалы в своем сердце. Сегодняшняя молодежь интересуется только транзисторами и декадентской американской музыкой. Когда я вспоминаю наших аккуратных немецких мальчиков и девочек в форме, марширующих под настоящую музыку… Давайте вспомним какую-нибудь из тех прекрасных песен. Может быть, «Мы маршируем дальше» или «Наше знамя зовет вперед». Я уверен, что Лотц еще помнит слова, – добавил он с заговорщической ухмылкой, которую заметили все присутствующие.

Большинство гостей подошло к нам, пение и питье продолжалось. Мы спели две песни, которые заказал фон Леер, и, войдя во вкус, с большим подъемом исполнили песню «Хорст Вессель» – песню штурмовиков, а также «Когда наступает золотой закат»[3 - Известные нацистские песни.] и дальше в том же духе. Я пел вместе со всеми, изображая высокий душевный порыв и лихорадочно стараясь вспомнить слова.

Все это, конечно, убедило фон Леера, что он не ошибся в отношении моей биографии, но мне ничего не оставалось делать. Все присутствовавшие и так знали меня как немецкого националиста, бывшего офицера вермахта и большого любителя подобных пирушек. Многие египетские гости слушали и наблюдали этот концерт с большим интересом. Более молодые немцы, которые во времена нацистского рейха были еще детьми, чувствовали себя не в своей тарелке. Вальтрауд, уловив мой взгляд, последовала примеру других немецких женщин, которые присели за ближайшим столом и с нескрываемым восхищением наблюдали за веселящимися мужчинами.

Бреннер вполне прилично играл на фортепиано. Не желая терять время на наполнение своего бокала, он теперь отхлебывал прямо из горлышка бутылки. Такое веселье продолжалось еще около часа, но затем гости стали уставать, вытирать платками вспотевшие лица и посматривать на часы. Мы уехали вместе с основной частью гостей.

По пути домой Вальтрауд спросила о моем разговоре с фон Леером.

– О да, он узнал меня. Точнее, ему кажется, что он узнал меня.

– Узнал тебя! Значит, он знает, кто ты?

– О, упаси Боже. Это был бы конец. Просто он обознался. Интересно и смешно, но в конечном счете это может даже принести мне пользу. Я намеренно пытался обратить это в шутку. Он думает, что видел меня двадцать лет назад в форме оберштурмбаннфюрера СС. Я отрицал это, но старый дурак настаивал на своем.

– Фантастика! Вот почему он все время каркал: «Хайль Гитлер»! Но почему ты думаешь, что это может принести тебе пользу?

– Хотя бы потому, что бывшие высокопоставленные нацисты пользуются успехом у египтян, особенно у представителей власти. А некоторые нацисты из числа немецких специалистов, когда они узнают об этом, будут принимать меня с распростертыми объятиями. А я уверен, что слух об этом быстро разнесется в немецкой колонии. Фон Леер самый большой сплетник в городе. Конечно, я не буду выдавать себя за бывшего офицера СС. Наоборот, если кто-то напрямую меня об этом спросит, я буду отрицать это и держаться того, что в войну служил в Африканском корпусе. Но для некоторых я не буду уж слишком категоричен в своих отрицаниях. Здесь многое зависит от фон Леера.

И в самом деле, как я и ожидал, вопреки своему обещанию фон Леер разнес по всему Каиру слух о том, что я бывший эсэсовец. И чем больше я опровергал это, тем больше люди верили слухам. Египетские офицеры, с которыми я заговаривал, вытягивались и с заговорщической улыбкой намекали на мое славное прошлое. С другой стороны, некоторые представители немецких фирм, вполне приличные люди, заметно ко мне охладели и даже перестали со мной встречаться. Наконец я довел дело до логического конца и получил некоторые документы, которые подтверждали открытие фон Леера. Это была великолепная фальшивка.

Я положил эти документы в большой пакет и однажды утром, прежде чем оправиться с Вальтрауд на верховую прогулку, оставил его на столе в гостиной. Когда мы вернулись с прогулки, пакет по-прежнему лежал на столе. Я спросил слугу, как пакет оказался на столе. Он, естественно, твердил о том, что ни в чем не виноват. Чем больше он оправдывался, тем больше я распалялся. Как он посмел оставить мои самые секретные документы на столе, где каждый мог их похитить. После этого я демонстративно, у него на глазах, запер пакет в один из шкафов.

Четыре дня спустя я открыл шкаф. На пудре, которой я посыпал пакет, были видны отпечатки пальцев. Исчез и волос, который я приклеил к пакету и стенке шкафа. Несомненно, египетская разведка сфотографировала документы. Теперь они точно знали, кто я такой и какую цену имели мои опровержения.

Рыжий-бей

– Легче, малыш, легче!

Я натянул поводья и перевел лошадь в легкий галоп. Мой бурый жеребец Доктор четко отозвался на мою команду. Я оглянулся назад. За мной по пятам ехала Вальтрауд. За прошедшие два года она стала настоящей наездницей. Каждый день она проводила в седле по нескольку часов, не обращая внимания на боль в мышцах, обветренную кожу и периодические вывихи колена или локтя. Ее любимый жеребец Снежок сдох полгода назад, и теперь у нее была норовистая англо-арабская кобыла, которую сама тренировала.

«Это у нее отлично получается», – подумал я, когда Вальтрауд поравнялась со мной на своей Изиде.

Мы выезжали из пустыни легким галопом по твердой песчаной дороге, которая вела вдоль возделанных полей в тени раскидистых пальм. Здесь, в уединенном уголке дельты Нила, примерно в десяти милях от Каира, я снял довольно большую ферму вместе со стойлами, кругом для выгула, выставочным рингом и беговой дорожкой. Мы разводили арабских лошадей и каждое утро проводили верхом на лошадях. Помимо того что работа на ферме доставляла нам огромное удовольствие, сюда очень часто приезжали многие наши египетские и немецкие друзья. Некоторые вместе с нами совершали прогулки верхом или получали уроки верховой езды, другие просто отдыхали, наслаждались природой и свежим воздухом.

– Все в порядке? – спросил я Вальтрауд, которая теперь ехала за мной по узкой тропинке.

– Прекрасно. Галоп всем нам на пользу.

Мы отпустили поводья и позволили лошадям идти рядом. Они знали дорогу и не нуждались в управлении. В Германии считалось опасным ездить рядом на жеребце и на кобыле, но я пришел к выводу, что после соответствующего воспитания арабские жеребцы вели себя безупречно в дамской компании.

– Ты знаешь, мне никогда не надоедает любоваться здешней сельской природой, – сказала Вальтрауд.

Мы медленно ехали стремя в стремя и курили, что тоже никак не вязалось с немецкой школой верховой езды. Неожиданно за спиной послышался сильный рев, напоминающий шум взлетающего реактивного лайнера. Мой жеребец Доктор вздрогнул, но я быстро успокоил его легким сжатием боков и посмотрел на часы, зафиксировав время.

Большим достоинством этой фермы была ее близость к экспериментальной ракетной базе, расположенной на 33-м километре шоссе Александрия-Каир. Пуски ракет производились довольно часто, и мне было важно фиксировать время и частоту пусков.

– Да, – сказал я Вальтрауд после небольшой паузы, когда стих рев двигателей очередной ракеты. – Я рад, что мы арендовали эту ферму. Это прекрасная сделка во всех отношениях.

– Это превосходное прикрытие, – отозвалась Вальтрауд. – Посмотри, как они все сюда тянутся.

– Да, похоже, что египетскому генеральному штабу и немецким специалистам просто негде обсуждать свои проблемы.

Это было действительно так. И чем больше гостеприимства мы проявляли, тем больше гостей появлялось у нас. Сначала Валырауд изумлялась тому, как открыто я занимался своим делом. Но я объяснил ей, что шпионы бывают разными, от серых и незаметных людей, которые стараются ничем не выделяться, до экстравертов вроде меня, которые постоянно на виду. Никому не могло прийти в голову (во всяком случае, я на это надеялся), что богатый и эксцентричный немецкий коннозаводчик Лотц, разъезжавший по своей ферме в красно-зеленом национальном баварском костюме и тирольской шляпе, который решительно и публично высказывается по различным вопросам, может быть не тем, за кого он себя выдает. А в Египте, если тебя однажды приняли за кого-то, ты можешь делать чудеса. Так, например, мне удалось получить от генерала Абдель Саляма пропуск на въезд в некоторые закрытые районы зоны канала под тем предлогом, что на Горьких озерах самая хорошая рыбалка. Ему бы никогда в голову не пришло оскорбить отказом такого близкого друга, который был хорошо знаком со многими влиятельными людьми.

– Смешно, – заметил я Вальтрауд, – но немцы убеждены, что я не смогу отличить авиационный двигатель от кофемолки. И чем меньше я интересуюсь их работой, тем с большей настойчивостью они рассказывают мне о своих достижениях. Посмотри, что нам удалось сделать за последние шесть месяцев: получить информацию о двух ракетных базах, точные данные о производстве самолетов на двух заводах, персональные сведения на всех немецких специалистов на военных заводах, данные на военно-морские силы в Красном море, сведения о передвижении войск на Синае, не говоря уже о политической и экономической информации. Совсем неплохой улов.