Калейдоскоп жизни: экзотические, драматические и комические эпизоды личной судьбы ветерана журналистики

На юго-западе Китая, как и во Вьетнаме, продают настойку с ящерицей внутри, которая втрое толще бутылочного горлышка. Чтобы сотворить такое чудо, требуется лишь терпение. Пресмыкающееся попадает в бутылку детенышем. Несколько месяцев ящерицу кормят, а когда она вырастает до нужных размеров, заливают вином.

В большом ходу у китайцев настойки на лекарственных растениях. Очень популярен корень женьшеня. Его нужно протолкнуть через бутылочное горлышко непременно «ногами вниз», как он растет. Любят китайцы и настойку на дерезе – оранжевой ягоде, формой и вкусом похожей на барбарис. Используется также множество других корней, листьев, цветов и плодов. Но когда я вижу медицинский символ – змею, склонившую голову над чашей, я прежде всего вспоминаю вино, в которое капнули желчь живой змеи.

Угостят кошкой с мышкой

Китай многолик. Это как бы целый континент, где региональные различия дают о себе знать буквально во всем, от местных диалектов до местной кухни. Сельский житель, приехавший из другой провинции на заработки в город, порой не понимает устную речь своих соотечественников. Когда пассажиры поезда Пекин – Кантон выходят из вагонов размяться и спрашивают: «Сколько продлится стоянка?» – проводник показывает им цифру на пальцах или пишет на ладони воображаемые иероглифы. Разумеется, с развитием телевидения, распространением школьного образования эталонный пекинский диалект повсеместно войдет в обиход.

А вот унификация местных кухонь маловероятна, да и не желательна. Китайская кулинария подобна развесистому дереву, на ветвях которого вызревают разные по вкусу плоды. В принципе свою специфику имеет каждая из провинций. Но есть четыре главные кулинарные школы, которые пользуются популярностью в общенациональном масштабе. Это пекинская кухня на севере и кантонская на юге, сычуаньская на западе и шанхайская на востоке.

На простонародном уровне пекинская кухня славится множеством разновидностей лапши, пельменей, паровых пампушек с начинкой или без нее. Ведь к северу от бассейна Янцзы основу питания составляет пшеница, а не рис. Вторая особенность – обилие солений и маринадов. Теплицы вошли в обиход лишь недавно. А прежде свежие овощи, кроме капусты, зимой были роскошью. Пекинскую кухню отличает интенсивный вкус. Кроме имбиря и кунжутного масла, повара употребляют много чеснока, лука-порея и стручкового перца.

Но больше всего столичная кулинария славится пекинской уткой. В 50-х годах ею можно было полакомиться только в ресторане «Цюаньцзюйдэ» за южными воротами Цяньмэнь. К этому заветному месту вел переулок шириной в метр. Желая позабавить московских гостей, я объяснял им это заботой о подвыпивших посетителях – чтобы при возвращении домой они могли опираться сразу о две стены.

Гостям приносят полдюжины потрошеных уток. На отобранной надо расписаться специальной тушью. Потом птицу «для цвета» натирают сахарной пудрой, заливают внутрь тушки воду, вешают утку на крюк и помещают в подобие русской печи, где она изнутри варится, а снаружи жарится.

Между тем гости усаживаются за стол. Им предлагают множество холодных закусок и горячих блюд, тоже из утки: утиные лапки в остром горчичном соусе, жареные утиные печенки с молотым перцем, вареные утиные язычки, паровые кнели из утиного фарша и еще бог знает сколько всего утиного.

И вот наконец повар приносит саму золотисто-шоколадную утку и ловко разделывает ее так, что на каждом кусочке нежного мяса остается поджаристая корочка. Нужно положить на ладонь тонкую пресную лепешку, на нее – несколько нарезанных соломкой свежих огурцов и стебельков лука-порея, макнуть два-три кусочка жареной утки в пряный сливовый соус, завернуть все это и съесть.

Кантонская кухня в сравнении с пекинской наглядно воплощает контраст между севером и югом, между приморьем и глубинкой. Она, скорее, утонченна, чем резка, чаще сладка, чем остра. Самые известные блюда кантонской кухни готовятся из живых морепродуктов. Но данный компонент не является ее единственной особенностью.

Кантонское блюдо «битва тигра с драконом», как уже говорилось, готовится из мяса кошки и кобры. Есть и более экзотичные лакомства. Например, мозг живой обезьяны. Об этом запрещенном в КНР блюде знаю лишь понаслышке. Голову несчастного животного фиксируют специальными тисками – так что из закрытого ящика выдается лишь теменная кость. Ее срубают точно рассчитанным ударом. Обнажившийся мозг едят, когда он еще теплый.

А вот новорожденных мышей пробовать доводилось. На стол ставят открытый китайский самовар с кипящим бульоном и зажженную свечу. Приносят клетку с крохотными трехдневными мышатами, которые, кроме материнского молока, еще ничего не ели. Повар зажимает каждого зверька в кулак и бьет деревянным молоточком по носу. Оглушенных, но живых мышат раскладывают рядами на блюде.

Гостю остается взять крохотное существо за хвост, опалить над свечой и на несколько минут окунуть в кипящий бульон. Потом сварившегося непотрошеного мышонка макают в соус и съедают целиком, вместе с мордочкой и лапками. Косточки легко жуются, а мясо горчит, как лесная дичь, что гурманы особенно ценят.

Пожалуй, именно к кантонской кухне в наибольшей степени относится китайская пословица: «Хороший повар способен приготовить лакомое блюдо из чего угодно, кроме луны и ее отражения в воде».

Время обнимай

Иностранцу, попавшему в Китай в феврале, может показаться, что огромную страну охватила паника. Не тысячи и даже не сотни тысяч, а десятки миллионов людей изо дня в день штурмуют билетные кассы железнодорожного, автомобильного, водного, воздушного транспорта. Все виды пассажирского сообщения работают в авральном режиме.

Причина охватывающей Китай лихорадки – Новый год по лунному календарю. Хотя он теперь официально переименован в Праздник весны, для миллиарда трехсот миллионов жителей страны именно эти две недели остаются порой новогодних праздников, которые каждая семья должна непременно встречать вместе, под одной крышей.

Возвращаются в родные села свыше ста миллионов сезонников, ежегодно отправляющихся на заработки в города, едут на побывку домой сотни тысяч военнослужащих, спешат к своим семьям десятки тысяч бродячих торговцев, ремесленников, лодочников, бурлаков.

Но прежде всего традиция требует, чтобы на праздничный сезон непременно воссоединились супруги, которые по каким-то причинам разлучены. Согласно укоренившимся у китайцев представлениям, в природе для всего есть своя пора. В двадцати четырех двухнедельных сезонах традиционного лунного календаря воплощен многовековой опыт поколений – это, по существу, оптимальный график полевых работ, подсобных промыслов, а также народных праздников.

Издавна было принято считать, что есть своя пора и для активной супружеской жизни: две недели Праздника весны, от первого февральского новолуния до первого полнолуния. Стало быть, десятки миллионов людей включаются в тотальный транспортный аврал именно ради того, чтобы, по традиции, своевременно исполнить свой супружеский долг.

«Если каждый китаец топнет ногой, произойдет землетрясение», – говорил когда-то Наполеон. Будь он прав, сейсмологи должны были бы каждый февраль фиксировать содрогание земной коры в Восточной Азии. Ведь если кто и следует библейскому изречению «Время обнимать и время уклоняться от объятий», так это китайцы.

Когда в прежние времена невестка оставалась «яловой» после двух недель Праздника весны, ей надлежало дать объяснение свекрови: почему? Секс, таким образом, имел как бы прикладное значение. Цель мужа состояла в том, чтобы в очередной раз сделать жену беременной.

Не следует, разумеется, понимать сказанное буквально. Современное поколение, особенно в городах, не признает сезонности в супружеских отношениях. Но инерция многовековых обычаев все-таки дает о себе знать. В частности, после Праздника весны китайские супруги могут спокойно расстаться на несколько месяцев, а то и на год.

Примечательный факт: при посольствах КНР обычно нет начальных школ. Молодые дипломаты работают за границей без жен. А в глухих сельских районах односельчане привыкли отмечать день рождения сообща, в Праздник середины осени. Стало быть, все они были зачаты на лунный новый год.

Конечно, во все века двухнедельный период супружеской жизни не касался верхушки общества. Об этом свидетельствует обширная эротическая литература (например, «Цзинпинмэй» – «Цветы сливы в золотой вазе»). По иным правилам издавна жили приморские города, например Шанхай, прозванный «азиатским Парижем».

Итак, Праздник весны прежде всего – пора воссоединения мужей и жен ради выполнения ими супружеского долга, поистине «время обнимать». Но это и сезон воссоединения под одной крышей всей семьи. Не случайно график школьных и студенческих каникул ежегодно смещается в соответствии с лунным календарем. Новогодние угощения – преимущественно пельмени – у китайцев принято готовить только сообща.

Это касается и клейких лепешек, которые полагается класть на алтарь предков в Праздник фонарей, завершающий собой две новогодние недели. Они предназначены для Духа очага. Данный персонаж, которого китайцы зовут Цзаошэн, играет в их новогодней мифологии такую же роль, как на Западе Дед Мороз или Санта-Клаус. После праздников Цзаошэн отправляется на небо, дабы проинформировать души предков о том, как прожили очередной год их потомки, какими новостями обменивались они возле домашнего очага. Так вот, чтобы Цзаошэн не болтал лишнего, вся семья толчет деревянными ступами клейкий рис и лепит из него лепешки, которые бы склеили духу рот.

На Дальнем Востоке я ежегодно убеждался, что праздничные ритуалы воплощают три ипостаси счастья в понимании китайцев и других народов Азии. Это «Фу» – благополучие в семье. «Лу» – удача за порогом дома, то есть успех в карьере. И наконец, «Шоу» – долголетие. Такая трактовка счастья в системе трех координат служит лейтмотивом произведений прикладного искусства, предназначенных для новогодних подарков.

Двенадцать календарных животных

Под Новый год у нас стали все чаще говорить о двенадцати животных, образующих цикл дальневосточного календаря. Средства массовой информации всякий раз заполняются предсказаниями доморощенных астрологов, которые самым буквальным образом отождествляют черты предстоящего года с его календарным животным. Или объясняют прожитую человеком жизнь, проецируют его будущее, характеризуют его личность лишь на основе того, под каким знаком он родился.

Помню, как во время работы в Китае в 50-х годах мне было поручено сопровождать в поездке по стране очень большого начальника из ЦК КПСС. Знакомя гостя с древнекитайской мифологией, я рассказал о двенадцати животных, образующих календарный цикл. Уточнил, что по местным поверьям год рождения человека во многом предопределяет его достоинства и недостатки, дает ключ к пониманию его характера.

Пояснил, что я, к примеру, родился в год Тигра, когда на свет часто появляются творческие натуры. А вот моя жена родилась под знаком Дракона, символа властности. Из этих людей получаются хорошие управленцы.

– Как интересно! – воскликнул начальник. – А загляните, пожалуйста, в календарь: кто я и кто моя жена?

– Вы – собака, а ваша супруга – свинья, – с хода прочитал я и тут же пожалел о сказанном, ибо эффект был, сами понимаете, какой.

А беда состояла в нашей склонности механически отождествлять человека с его календарным животным. Или считать, что данный год предвещает нечто одинаковое для всех. Тогда как в действительности он сулит разным людям разное, и разобраться в этом могут лишь опытные прорицатели.

Впрочем, есть и нечто общее. Люди, которым в наступившем году исполняется 12, 24, 36, 48 или 60 лет, становятся для окружающих источниками счастья и удачи. Однако сами они весь год более уязвимы, чем обычно. Так что им надо беречь себя, избегать резких поворотов, не подставляться под удар.

Вынужден признаться, что именно я в канун 1963 года впервые ввел в моду двенадцать календарных животных. Мой репортаж из Японии о годе Зайца, напечатанный в «Правде», вызвал большой интерес к дальневосточному гороскопу. К сожалению, в нынешних дилетантских публикациях на эту тему на первый план всплыли совершенно неуместные вопросы: что следует и чего не следует надевать, что нужно и чего нельзя есть при встрече данного Нового года? Все, что у нас об этом пишется – досужие вымыслы.

При этом выпал из поля зрения самый пикантный аспект дальневосточного гороскопа: его внимание к проблеме физиологической совместимости сексуальных партнеров. Новый год по лунному календарю согласно древней китайской традиции открывает собой двухнедельный период активной супружеской жизни.

А поскольку этот праздник знаменует собой брачный сезон, о двенадцати календарных животных люди вспоминают прежде всего при выборе спутника жизни. Считается, что определенные сочетания этих животных сулят лучшую или худшую физиологическую совместимость супругов. Например, у женщины, рожденной в год Змеи, перечень подходящих партнеров наибольший, а у рожденной в год Лошади – наименьший. Так что сосватать первую легче, чем вторую.

Кроме двенадцати животных, в лунном календаре фигурируют пять стихий: синяя вода, красный огонь, белый металл, зеленое дерево, желтая земля. Их парные сочетания образуют шестидесятилетний цикл, который называется «жизнь». Поэтому когда человеку исполняется 61 год, родственники дарят ему игрушки, словно годовалому ребенку. Дескать, начата вторая жизнь.

Попав после Китая в Японию, я думал, что более высокий уровень благосостояния и культуры в Стране восходящего солнца давно не оставил там следа от древних предрассудков. Помню, как в канун 1966 года меня с коллегами из Америки и Европы пригласили в японскую телекомпанию «Эн-Эйч-Кей», чтобы поговорить в прямом эфире о новогодних суевериях в наших странах.

Дело в том, что наступал год Лошади и Огня, самый неблагоприятный в дальневосточном гороскопе. Согласно древнему поверью, женщина, рожденная в этом году, склонна повелевать мужчиной, вследствие чего ее невозможно выдать замуж. А поскольку супруги не знают, родится у них мальчик или девочка, многие предпочитают вообще не иметь детей в этом злополучном году.

Предыдущий год Лошади и Огня совпал с окончанием русско-японской войны (1906), когда сотни тысяч японских солдат и офицеров вернулись к своим семьям после трехлетнего отсутствия. Однако вместо обычного в таких случаях «бэби-бума» произошло, как ни парадоксально, снижение рождаемости. Как японские, так и зарубежные участники телевизионной дискуссии в канун 1966 года иронизировали над этим суеверием и выражали убежденность, что современное поколение выкинуло его из головы. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что в знакомый мне год Лошади и Огня (1966) Япония пережила даже более резкий спад рождаемости, чем в 1906 году.

Телепередача, которую смотрели миллионы жителей Страны восходящего солнца, вызвала обратный эффект. Родители хором оправдывались: мы-то, мол, не верим в предрассудки. Но вдруг родится девочка, а тот, за кого ее будут сватать, вспомнит про год Лошади и Огня. Так что уж лучше рожать ребенка год спустя…

Итак, из сказанного можно заключить: во-первых, народы Дальнего Востока помнят о своем традиционном календаре, о его шестидесятилетнем цикле из двенадцати животных и пяти стихий. Но вспоминают о нем чаще всего при выборе спутника жизни, дабы найти наилучшее сочетание возрастов для физиологической совместимости супругов.

Во-вторых, не надо обезьянничать в год Обезьяны, или обвинять в свинстве человека, рожденного в год Свиньи, или считать оскорбительным для женщины быть Змеей, которая, наоборот, считается воплощением гибкости и мудрости. Словом, нельзя напрямую, буквально отождествлять человека с животным, под знаком которого он родился.

Песенные состязания на «улице невест»

Незабываемой стала для меня поездка в провинцию Юньнань, название которой в переводе означает «К югу от облаков». Эта юго-западная окраина страны прилегает к Вьетнаму, Лаосу, Бирме и напоминает этнографический музей. По количеству национальных меньшинств она занимает первое место в КНР.

Китай – одно из самых однородных по своему составу государств. Ханьцы, то есть этнические китайцы, составляют более 90 процентов жителей. Но в самой многонаселенной стране мира даже 10 процентов – это 130 миллионов человек. Так что общая численность национальных меньшинств сопоставима там с населением Японии и лишь немногим уступает населению России. Живут они преимущественно в глубинных, удаленных от морского побережья западных провинциях.