Глубокая выемка

– Эх, Тихон, ну что ты голову повесил, – Петька пытался приободрить пожилого напарника, упрямо упиравшегося в бур, – прочистим? – Тихон только сумел промычать и перехватить рукоятку, чтобы вынуть бур. Освободив лунку от земли, продолжили ходить по кругу.

– Нет, эта работа намного лучше, чем тачку таскать, – Петька расчистил место под следующую лунку, – я за эту работу держусь. Немного поднапрячься и вот, пожалуйста, ватные штаны выдали без дырок, ушанку не засаленную. Бригадир обещал через неделю новую фуфайку, это ж, вообще, роскошь. Жизнь-то налаживается. Так дальше пойдёт и в ударники можно проскочить, а там… небо и земля… отдельный барак… с цветочками на подоконниках… с простынями белыми. Что, Тихон, давно белые простыни видел?

– Не слишком ли мелкие лунки делаем? – Тихон поднял голову. В отблесках света от далёкого прожектора паровоза молодое лицо Петьки казалось счастливым.

– Без туфты и аммонала не построить нам канала, – Петька быстро переставил бур на следующую лунку, – Как и вчера, метровые сделали. Ты предлагаешь все тридцать штук углубить?

– Сегодня морознее, если козырёк не обвалим, завтра всё заново делать, – Тихон приводил доводы.

– Я к бригадиру ходил, он говорит, делайте, как вчера, – Петька вытащил бур и сапогом сбил остатки глины, – Вот смотри, внизу не промерзла. Тихон заткнул готовую лунку берёзовой втулкой, чтобы не замело снегом.

– Вроде всё, – Петька махнул рукой сигнальщику. Тот отреагировал – раздался свисток и яркий свет от прожекторов, гроздьями развешанных на десятиметровой мачте, залил местность. Чётко обозначились два длинных ряда лунок, в шахматном порядке, с небольшим наклоном к забою.

Трое подрывников подошли быстро. Впереди – Васёк, с ведром, наполненным бумажными свечами аммонала. Его шею обвивали ожерелья бикфордовых шнуров, концы которых замыкали блестящие капсюли с гремучей ртутью. Вор-форточник, юркий, роста метра полтора, он ловко выдёргивал деревянные втулки из шпур, заправлял их аммоналом и прилаживал к патрону капсюль. Конец бикфордового шнура завязывал эдаким поросячьим хвостиком для лучшего контроля на расстоянии.

– Это вам не на разгрузке примёрзшую к платформам землю рвать, здесь шарахнет по-настоящему. – Васёк с довольным видом завершил работу и укладывал в ведро остатки подручных инструментов,

– Всем покинуть место взрывных работ, – прогремел голос начальника подрывных работ. Постепенно опасная зона пустела, и к шпурам подходили запальщики. Тихон и Петька, расположились у дальнего общего костра, отогревая подмерзшие руки и посматривая на подготовку к взрывам. Тихон закимарил и где-то далеко, в ватном тумане сознания отпечаталось: "А буры-то мы не забрал… надеюсь, не разлетятся".

Раздался свисток, затем ещё один, более отрывистый. Запальщики зажигали шнуры, перебегая от лунки к лунке, и яркие брызги искр от каждой точки заполнили участок. Свет прожекторов погасили на случай перерубания проводов взрывом. Вдалеке остался заметен лишь тусклый отблеск лампочки на крыше экскаватора. На границе зоны, на возвышении стоял начальник подрывных работ и матерился, наблюдая, как кто-то поспешно оттаскивал носилки с железными прутьями.

Прогремел первый взрыв, за ним второй, третий… один за одним вырастали небольшие бугорки и через пару секунд с грохотом оседали, оставляя неплотный туман. И стало тихо.

– Отбой, – всё тот же громкий командный голос. Прожектора снова ярко осветили кромку забоя. Рваные края земли очертили новую границу. Люди неспешно подходили к обрыву.

– Вот, чёрт, кусок не обвалился, – Петька схватил лом и подбежал к двухметровому пятаку, чудом зависшему над обрывом – огромная трещина почти отделила его от основной части. – Сейчас поможем, – опустил лом в трещину и навалился на него всем телом…

Внезапный взрыв разорвал тишину. Пелена мелких брызг перед глазами оглушённого Тихона и грохот падающей земли.

Тихон пришёл в себя лишь, когда услышал крики бегущих людей. И тоже побежал к провалу. Внизу лежал Петька лицом к небу, раскинув руки в стороны. Измолотое лицо с открытыми неподвижными глазами. Вокруг ходили люди, шумели, доносились обрывки фраз: "… почему не проверил… заряд не сработал… да, неугомонный… побежал....жалко парня… свистка же не было… не дышит… чего на меня кричишь?… отбой вроде прозвучал… нет, я свистел, все слышали…"

Подошёл начальник подрывных работ, удостоверился, что Петьке уже ничем не помочь, твёрдым голосом прогремел: "Эй, хватит орать!". Сделал паузу и озвучил: "Несчастный случай!" И все разом выдохнули и замолчали.

С неба повалили крупные хлопья снега, покрывая тело.

– Вот тебе и белая простыня… – Тихон бормотал и смахивал слёзы.

4

Виктор услышал шум, подошёл к окну и посмотрел сквозь мутное пыльное стекло. Чёрный автомобиль подъехал к самому крыльцу. Афанасьев решительно поспешил к передней двери, но увидев, что открылась задняя, остановился и вытянулся по струнке. Из машины вальяжно вылез грузный человек в форме НКВД, недовольно посмотрел сначала на Афанасьева, потом перевёл взгляд на Макарова, стоящего несколько в стороне и протянул руку сначала одному, потом другому.

Виктор вполголоса произнёс: "Усов приехал". Прорабы и бригадиры оживились, стараясь занять места за большим столом, подальше от того торца стола, начиная с которого нагрянувшие высшие чины обычно рассаживаются по нисходящему рангу. Виктор подошёл к свободному стулу, как только услышал в коридоре угрожающую матерную ругань. Усов появился на пороге комнаты, стремительно окинул взглядом собравшихся, направился к торцу стола. дождался, когда войдут Афанасьев с Макаровым и раздражённо брякнул: "Садитесь!". Задвигали стульями. Бригадиры уставили локти в столешницу, ожидая начала совещания, затихли. Внезапно, Усов ударил ладонью по столу. Виктор вздрогнул, локти бригадиров медленно сползли под стол.

– Ну что? Хорошо поработали? Сукины дети! План по вашему участку только на семьдесят процентов выполнен, – Усов скользнул сощуренными глазами мимо Будасси и уставился на Афанасьева. Тот вскочил.

– Я уже докладывал руководству о всех проблемах, особенно актуальна для нас проблема разгрузки составов, – Афанасьев елейным голосом пытался успокоить Усова.

– Читал ваши писульки… – Усов, вероятно, выпустил пар и продолжил уже спокойным тоном, – Вы не осознаёте ваш пролетарский долг. Теперь, чтобы загладить ваши огрехи перед нашим пролетарским отечеством, вы должны работать ударными темпами. Некоторая часть сотрудников работает в порядке расхлябанности, нету революционного сознания. Партия доверила нам ответственный участок великого социалистического строительства… Товарищ Афанасьев, вот вы говорите, что нужно время и решение будет найдено…

– Да, наши инженеры хорошо знают новые формы социалистической организации труда, которые проверены опытом миллионов ударников, и результаты которых мы видим и на Днепрострое и на Магнитострое и на тысячах наших пролетарских новостроек, – Афанасьев пытался держаться уверенно, выбрасывая давно заученные лозунги. Но Усов вновь шваркнул кулаком по столешнице.

– Ты мне тут радио не включай! Доколе…? Доколе этот бардак будет продолжаться? – все вжались, – Что опять с разгрузкой? Ты мне обещал, что если найдём платформы Казанского, то дело пойдёт. Дали платформы и где результат?

Афанасьев замер, смотрел перед собой.

– Был результат, пока была сухая погода, в два раза производительность выросла, – Виктор тихо произнёс, – А как глина намокла, так механизмы перестали работать. Это я виноват – моё предложение было… с этими платформами.

Усов выпятил подбородок, медленно повернул голову, ворот гимнастёрки продавил толстую шею.

– А, молодая поросль, что на себя удар принимаешь, герой? Уже не выйдет, слишком много, помимо тебя накукарекали. Вон, Будасси – твой начальник куда смотрел? вон, Афанасьев – всё бегал, кричал, что молодёжь надо поддерживать, вот я, – Усов потыкал себя в грудь большим пальцем, – выбивал эти платформы в министерстве. Что всех под статью? А кто работать будет? – Усов, выкатив глаза, пялился на Будасси.

Тот ответил твёрдым голосом.

– Техника – дело непростое, она от одних только лозунгов не работает. Да, попробовали… да, не получилось.

– Ты, Будасси, не очень-то… не зарывайся, А то наговоришь на статью. Тем более, что ты вроде против этих платформ был, – Усов резко открыл свою чёрную папку и вытащил лист бумаги, исписанный мелким почерком, – зато вот, мы тут с Макаровым на тебя бумажки рассматривали, вероятно, от твоего знакомого. Теперь и ты почитай!

Будасси уткнулся в текст. Сначала лицо было серьёзным, потом скулы постепенно расслабились и, вскоре, усмешка завершила знакомство с документом.

– Да, помню, этот несчастный, с дурацким предложением о научном подходе к раздаче лопат. С каких это пор третий отдел о зеках так заботится? – Будасси откинулся на спинку стула, посмотрел на Макарова, – А что же третий отдел не рассматривает предложение другого зека… про отхожие места на трассе? Ведь, действительно, не хватает – по одной яме на два километра – люди не успевают добегать. Вот, вчера наблюдал. Парню с животом тяжко было… Так отошёл к колючке – куст единственный там остался. Так попка с вышки огонь открыл. Парень с голой задницей бегал… бежит – а из под него валится, вот потеха для всех.

Макаров не выдержал.

– Александр Владимирович, вы тут цирк не устраивайте. Вы же знаете, заключенным нельзя подходить к периметру.

– Ну, так и я о заботе, – Будасси тоже резко отреагировал, – а что касается этой писульки, то пускай ваш рационализатор где-нибудь там ковыряется и не лезет с ахинеей… лопаты он видите ли изучает. Вы в курсе, что он лопату в руках ни разу не держал?

– М-мм… – Усов прервал перепалку, – Николай Владимирович, возьмите эту докладную, давайте как-нибудь отпишем. Действительно, не до этого.

– Да я уже понял, – Макаров вложил бумажку в свою папку.

– Так, Александр Владимирович, на язык вы ядовитый, а как же быть с разгрузкой грунта? – Усов успокоился.

– Есть мыслишки, – Будасси потёр подбородок.

– Ну, пока мыслишь… Афанасьев, снимай часть людей с забоев и на разгрузку, – Усов смотрел на готового возразить Афанасьева, – Что не хватает людей? А нахрена на высоком совещании говорил, что людей хватает, что у нас теперь механизация всё решит.

Будасси теперь потирал подушечками пальцев лоб.

– Ладно, давайте заканчивать, – Усов поднялся, с шумом отодвинул стул, – Афанасьев, сейчас поедешь со мной в Москву.

Виктор, понурив голову, выходил из комнаты последним. Перед ним шёпотом переговаривались двое распорядителей работ по забоям.

– А нас-то зачем позвали на этот разнос?

– Наверное, чтобы и мы не расслаблялись.

– Но, этот Усов нас даже не знает.

– Так, правильно, это мы должны его знать.

– А кто он?

– Да чёрт его знает, их так много… этих… с ромбами.

5

– Во-о-т, вижу… то самое, знаменитое строение, о котором весь Беломорстрой говорил. Дворянские корни в тебе неискоренимы, – Ананьев смотрел на основательный дом и дружески похлопывал Будасси по плечу.

Нижний этаж с тремя крыльцами по разные стороны света и маленькими пристройками подсобных помещений, казался неприметным под нависшим над ним широким балконом по всему периметру второго этажа. Деревянные опоры-колонны, стилизованные под дворцовый декор, придавали строению монументальный вид, а изящные перила балкона, опирающиеся на пузатые балясины, смотрелись вызывающе зажиточно. Под многоярусной крышей, в мансардах, скрывались небольшие комнатки, отчего навскидку было трудно определить этажность дома.

– Да-а, – Будасси, не без удовлетворения, наблюдал за реакцией Ананьева, – два месяца назад перевезли из Повенца.

– Поверить трудно. Простые срубы перетаскиваем – это ладно, но такую громадину.

– Отработанная технология. После перевозки огромного клуба с Медгоры в Дмитров, всё остальное разбирают и собирают без проблем. Лиственница – дерево добротное.

Две белокурые девочки-близняшки, лет пяти, выбежали навстречу.

– Вот, познакомься, мои два бриллианта… – не успел Будасси закончить фразу, как девочки обхватили ноги Будасси, – ну, ну, полегче, с ног сшибёте, – смеясь, поднял и поцеловал сначала одну, потом другую.

Девочки недоверчиво посматривали на Ананьева. Которая посмелее с гордостью заявила: "А наш папа делает, чтобы Волга к Москве повернула!"

Будасси рассмеялся, взъерошил ей волосы: " Дядя тоже наш канал строит".

Девочка смутилась: "А почему дядя такой старый?"

Ананьев расхохотался: "Устами младенца…"

– Хозяйка, принимай гостя, – Будасси махнул рукой жене, показавшейся на балконе,– организуй что-нибудь поесть. Нам с Александром Георгиевичем надо обсудить производственные проблемы.

– Вовремя, как знали, борщ недавно сварила, мы с девочками уже отобедали.

Гостиная не отличалась изысками: деревянный стол, простые табуретки… белая кошка в углу около блюдца с молоком.

Ананьев оттягивал расправу над кусками говядины: сначала старательно уплетал овощную часть борща. Когда подошла очередь мяса, он перенёс самый большой кусок в рот и медленно пережевал.

– Выпьем? – Будасси приподнял бутылку водки над столом.

– Чего спрашиваешь, коль на стол поставил?

– Помню, помню, ты не любишь под горячее. Не изменились привычки? – Будасси налил по пятьдесят грамм в две небольшие рюмки.

– Ну, так я закончил. Отменный борщ. Давно говядину не ел. Холостяцкая жизнь подразумевает кормление в столовой, а в современных реалиях там с мясом не очень… за встречу, – Ананьев опорожнил рюмку, поморщился, рефлекторно прикрыл рот рукой и потянулся за огурцом, – в деревне можно мясо найти?

– Так просто не дадут. Сам знаешь, все обязаны сдавать. Только через спекулянтов, на них выход по знакомым. Скажу хозяйке, пару килограмм добудет, – Будасси выпил не морщась, закусил куском мяса, – Ладно, расскажи, что у тебя? слышал дамбу почти закончили?

– Да уже котлованы под шлюзы вовсю… почти без выходных, – Ананьев вздохнул, – Саня, не так часто наливай, мне ещё домой добираться.

– Домой? Ишь чего вздумал, – Будасси артистично развёл руками, широко улыбнулся, – а это чем не дом? Здесь заночуешь, внизу комнатка хорошая есть. Мне сегодня хочется поболтать с умным человеком, – Будасси взялся за бутылку, – хотя, да, действительно, зачастил.

Ананьев почувствовал, что становится хорошо – тепло разливалось по телу.

– Поболтать, это можно… Вот всё думаю, лучше технарями жить стали или нет? Вспомни, после революции, пока НЭП не наступил… да на нас как на приспешников капитала, саботажников и тайных контрреволюционеров смотрели. Тошно на службу было ходить. Руки опускались от бессмысленных заданий. Сколько же тогда расплодилось разных главков и центров. От меня, например, требовали калькуляцию стоимости такого-то сорта текстиля для обмена его без денег на такой-то сорт других изделий. Я привык калькулировать стоимость в деньгах. Но мне говорили, что так было при капитализме, а при социализме учет в денежных знаках нужно заменить «непосредственно-трудовым учётом». А как его производить, свежеиспечённое коммунистическое начальство не знало, они только бессмысленно повторяли слова, надёрганные из каких-то книжек. Ну, и как можно было делать то, что никто не знает?

Будасси, в задумчивости, смотрел в одну точку. Ананьев сделал паузу и продолжил.

– Хотя, как НЭП установился, сразу всё пришло в норму. Помнишь, да мы тогда точно вышли из склепа – дышать стали. Правда, Сталин быстро свернул – побоялся. Конечно, ясно было, что развалится вся эта политическая кухня – куда девать столько политически заряженой молодёжи? Головы забили новой религией, а работать не научили. И опять спецы виноваты, опять шпионскую нить тянут, одно дело Промпартии чего стоит. Стариков прилюдно осудили. И посмотри, как стервятники, оголтелая рвань набросилась. Это ж надо, придумали интервенцию приписать… – Ананьев усмехнулся.

– Там, вообще, в приговоре, такая ахинея. Помнишь: "болота осушали, чтобы врагам было легче идти по русской земле", – Будасси медленно покрутил пальцами рюмку.

– Нам с тобой может даже и повезло, что раньше посадили, а то, неизвестно, чем дело бы кончилось… правда, мы помоложе, – Ананьев махнул ладонью, мол, наливай.

Будасси выпил, на этот раз поморщился.

– Постой-постой, – залез в нагрудный карман гимнастёрки, вытянул сложенный вчетверо лист бумаги, развернул, – ты, наверное, помнишь Ковалёва, в культотделе на Беломорстрое работал, теперь в лагпункте на нашем участке.

– Знакомая фамилия, – Ананьев силился вспомнить.

– Ну, который прославился на Медгоре, ну помнишь, удалось ему человек тридцать отказников поднять, даже бригаду ударную сколотить.

– А, вспомнил, – Ананьев вскинул руку, повращал ладонью в воздухе, пальцами имитируя ветреность, – такой шустренький, который за финансовые карусели сидел. Приоритеты Госплана крутил, кому нужнее, кому не очень и свой процент из общей кормушки получал.

– Да он, так вот теперь рассказы и стихи у него неплохие выходят, вот послушай.

"В чем цель и смысл жизни?"

Такой вопрос ведь каждый задавал,

И обсуждали это часто,

Но я всегда серьезно недоумевал.

И как понять то,

Что положено в основу этой мысли.

Ведь цели жизни в том,

Чтобы построить смысл жизни.

Но мысли эти призрачны,

Как призрачен весь свет.

Мечты всегда капризны

И истины в них нет.

– Что ж, есть над чем задуматься, – Ананьев хмыкнул, – с чего ты вдруг поэзию лагерную начал собирать?

– Есть интерес… мыслишки появились… надо одну идейку затратную на участке провести, без поддержки сверху не обойтись, – Будасси дальше решил не юлить, – Короче, жена Ягоды, книжку о перековке пишет, ну я и решил помочь материалом, так сказать из самых низов, а там может шепнёт всесильному наркому о наших проблемах.

– Узнаю тебя, шельма, – Ананьев заухухухал, – любишь ты начальство ввязывать в проблемы. Всегда удивлялся твоей хваткости. Вроде на вид не скажешь, что карьерист, а тем не менее, как бы свой у чекистов. А что за проблемы?

– Да вот решил одну конструкцию соорудить, у меня затор на разгрузке грунта, хочу попробовать смывать прямо с платформ гидромониторами, – Будасси сложил лист со стихами и всунул обратно в карман, – наши в Дмитрове нос воротят: моторов нет, насосов нет, труб нет… ничего нет.

– Я слышал, сметы наверху режут, говорят, денег не будет, – Ананьев расстегнул верхние пуговицы рубахи, обнажил волосатую грудь, – жарковато стало.

Дверь на кухню приоткрылась. Просунулись две маленькие головки.

– Папа, мы спать… – тоненькие голоски побудили Будасси пойти укладывать дочерей.

Ананьев стараясь отстраниться от нежной части семейного ритуала, изрёк себе под нос: "Идиллия" и перевёл взгляд на сытую кошку, вальяжно проходившую мимо. Похлопал ладонью по коленке. Кошка отреагировала – запрыгнула, примостилась и заурчала в благодарность за поглаживания.

Как только Будасси вернулся, Ананьев снова был настроен на философские рассуждения.

– На самом деле, в последнее время, заметно чувствуется ликование, так называемых широких масс. И здесь, не просто животная боязнь перед сильным, хотя и в этом есть резон. Здесь ещё один важный момент. Подавляющее большинство, я думаю, процентов восемьдесят населения, по сути, просто существуют на земле. У них нет потребности к поиску каких-то заумных философских истин или, как у тебя, потребности что-то создавать. Их основная задача, если так можно назвать, возложенная на них Богом, состоит лишь в том, чтобы родиться, размножиться и умереть. Их цель: оставить после себя следующее поколение людей. И они это даже не осознают. Просто действуют в соответствии с заложенным в их природу механизмом. Внешне проявляется просто – обеспечить свой организм крышей над головой, теплом, пищей и хоть как-то зацепиться за кого-то, кто, скорее всего, в будущем, будет помогать поддерживать эту благодать. Основной массе Бог не вложил способности размышлять, критически мыслить или бороться за свои идеи. Такого механизма просто нет в их природе. Ведь если подумать, механизм-то опасный для продолжения рода – ведёт к возможному физическому устранению тела. Да, звучит некрасиво – серая безликая масса просто ищет возможности существовать для размножения. Природный инстинкт выживания взывает к поиску сильного лидера, которого нужно держаться.

Ананьев сделал паузу. Будасси воспользовался и наполнил рюмки. Быстро выпили, быстро закусили – Ананьев боясь потерять мысль, Будасси боясь нарушить размышления друга.

– А вот лидер, когда восходит на Олимп, действует по другой схеме, – Ананьев сделал выпад указательным пальцем, – …он устраняет конкурентов, то есть, действует обратно – против статичного выживания. Обычно, он силён, изворотлив, хитёр – качества действия – ведь его могут уничтожить конкуренты. Разрушительная сила, но она не опасна для массы выживальщиков. Она опасна для тех, с кем лидеру интересно бороться. Получается такое неравное разделение людей: большинство – для поддержания человеческого рода на земле, меньшинство – для развития человечества. Правда, развитие может быть прогрессивным или регрессивным. И, как бы, разрушительно не повело себя это деятельное меньшинство, оно не способно остановить подпитку новым ресурсом – молодым поколением, – которое предоставляет выживальщики. Деятели и выживальщики в жизненном пространстве перемешаны, в общем, равномерно. Получается довольно равновесная система. Выживальщики, в разных слоях общества, прицеплены к ближним деятелям. Так как деятели очень разные, идеи и цели разнообразны, то вроде нормально, идёт постепенное изменение общества с помощью механизма компромиссов – сдерживания.

– …как скрепы… – пробормотал Будасси. Он смотрел на противоположную стену, во взгляде чувствовалось какое-то туманное отрешение.

– У? – Ананьев не сразу понял, – а-а, ну не совсем. Всё же скрепы два бревна соединяют, а тут, скорее, паутина. Крепкая и гибкая. Но ключевых точек крепления не так уж и много. Правда, если их порвать, то паутинка отвалится и сваляется, из ажурного узора превратится в серый комочек волокон. Который только и можно, что вымести веником.

Будасси улыбнулся и кивнул. Ананьев снова перешёл к изложению.

– Да, действительно, намекаю, что мы с тобой в той жизни тоже такими кристалликами были… узелками паутинки. А сейчас, что-то мало вокруг нас желающих сеть вязать. Наоборот, стараются подальше держаться. Как там называют – прослойка Непонятный период в истории… и как назло, на нашем веку. Сначала, после революции, потеряли слой творческих деятелей – много уехало, вымыта основная его часть, а сегодня окончательно добиты и остатки – посажены или принуждены к молчанию. Так что осталась огромная масса выживальщиков, которым приходится прикрепляться за самого главного, да который ещё и очень далеко. И невдомёк выживальщикам, что главный может ошибаться. Его ошибки просто транслируются до самых низов, не проходя через сито сдерживающих компромиссов. От этого выживальщики ещё больше бесятся в попытках выжить – ещё сильнее кричат о полном повиновении вождю и стараются добить остатки деятелей на местах.

– Всё-таки, есть польза, что мы в ГУЛАГе работаем, – Будасси воспользовался паузой, – вроде вольные, а вроде рабы, можно вот так запросто рассуждать, не посадят.

Ананьев похлопал по бедру, пытаясь вновь заинтересовать кошку Но та надменно посмотрела на него и отвернулась.

– Во какая, независимая. Как жрать, так бежит, ластится под ногами, а как погладить сытую, так нос воротит, – Будасси прокомментировал и вернулся к основной теме, – Хотя я думаю, всё проще. У нашего вождя цель появилась, а старые инструменты он основательно поломал. Остались осколочки, вроде нас с тобой. Надо и поберечь. Может этими остатками и получится дело сделать. Ты ведь тоже чувствуешь, много нам стали прощать. Три года назад – в лагере доходягой, а теперь – на автомобилях возят и в красивых домах селят.

6

Виктор замер, не успев опуститься на стул. Ощутил, что подушечки пальцев, которыми он опёрся на столешницу, стали увлажняться. Мозг начал стремительно перебирать варианты, пока глаза таращились на книгу, лежащую у него на столе. Взял себя в руки, осмотрелся: стопка листов с замерами склона, два учебника по механике, пять рулонов ватмана, прижатые рейсшиной, большие счёты с костяшками и это… На листе с набросками новых линий железнодорожных путей лежала чужая истрёпанная книга в основательном переплёте, как бы небрежно оставленная читателем на некоторое время, пока он ненадолго отлучился.

Узкий луч утреннего солнца, прорвавшийся через вертикальную щёлочку между штор, как будто издевательски выделял крупное золотистое тиснение на синей обложке книги – православный крест. "Солнечный беспредел", – так обычно Виктор про себя задорно комментировал ослепляющее действие солнца на глаза. Теперь же он сглотнул и медленно опустился на стул. "Евангелие"… Кто же этот доброжелатель? Виктор пытался оценить обстановку. За соседним столом, Пётр Николаевич сосредоточенно водил пальцем по столбикам чисел, перекидывал костяшки на счётах. В ближнем углу, Елизавета оттачивала карандаш. Спереди, два техника, из заключённых, с которыми не полагалось вести разговоры, делали дубликаты чертежей через копировальную бумагу. Виктор повернул голову вправо. Рядом с входной дверью, в своеобразной нише из шкафов, сидел ещё один человек – Архип, которого все остерегались. Вроде, никому ничего плохого он не сделал, но, подспутно, ощущалось что-то неприятное в его мелких беспорядочно рыскающих глазках. В обязанности Архипа входило подшивать бумаги в дела и контролировать переписку между подразделениями – он числился секретарём технического отдела. Пётр Николаевич пару раз давал знать Виктору, что с этим человеком нужно быть аккуратнее – сидит за изнасилование малолетней и, вроде… постукивает.