Старый дом

– Владимир, – крикнул он сыну, – обойди-ка, пожалуйста, взгляни, кажется, кто-то к нам едет!.. Вот… вот… все слышнее…

Владимир в свою очередь прислушался и быстрым шагом пошел из цветника в ту сторону, откуда была видна дорога. Между тем звон бубенчиков с каждой секундой становился явственнее, приближался. Катрин опять лежала с закрытыми глазами, но уже с совсем новым выражением в лице. Ее тонкие пальчики нервно перебирали кружевные оборки платья.

– Кто бы это мог быть? – говорила она. – Папа, вы кого-нибудь ждете?

– Никого, мой друг… не знаю.

Прошло несколько минут, и на террасе появился Владимир, ведя под руку Щапского.

Сергей Борисович с некоторым изумлением, но очень любезно пошел ему навстречу.

– Очень приятно вас видеть, граф, – сказал он. – Но каким это образом вы в наших странах? Владимир говорил мне, что звал вас погостить, но что вам это было невозможно.

– Невозможное оказалось возможным, и я так доволен, что вырвался из Петербурга. Je connais si peu la Russie, monsieur, et je compte faire un long voyage… У вас так хорошо, такие прекрасные места… я, право, не ожидал…

Он заметил Катрин и поспешил к ней. Она, не вставая, только спустивши ножки, протянула ему руку.

– C'est bien aimable de votre part, comte, bien aimable! – улыбаясь, пролепетала она.

Ее рука несколько дольше, чем бы следовало, осталась в его руке, и даже голубоватые жилки напрягались от сильного пожатия.

– Vous ?tes indisposеe, madame? – участливо спросил граф, обдавал ее огнем своего жгучего взгляда.

– Нет, так, пустяки… Голова заболела… Но я вот тут вздремнула немного и, кажется, теперь все прошло.

Она встала и остановилась перед ним, улыбаясь, свежая, воздушная, в этом белом, прозрачном, зашитом кружевами платье. Он с видимым удовольствием, но спокойно глядел на нее.

– Однако пойдем, ты в пыли, – сказал ему Владимир, беря его под руку. – Я тебя сейчас устрою.

Они вышли.

– Вот кого не ждала! – воскликнула Катрин, обращаясь к Сергею Борисычу. – И очень рада, что он приехал, – это такой интересный человек, умный, образованный… Из всех друзей Владимира, кажется, самый интересный.

– Да, это правда, – заметил Сергей Борисович. – Я с ним, как был в последний раз в Петербурге, довольно много беседовал. Он умен, он все очень хорошо и тонко понимает и прекрасно знает Европу. Я тоже очень рад, что он приехал… И потом, я заметил в нем большой такт – он не будет стеснять, а это главное в деревне…

– Одно только нехорошо… – вдруг, как будто сообразив что-то, проговорила Катрин.

– Что такое?

– Щапский не по вкусу Бориса, я это не раз замечала в последнее время.

– Может быть, тебе это показалось только… Борис, ведь он… il n'est pas difficile… что же может быть между ними? Да они, верно, и не знают почти друг друга – Борис недавно вернулся…

– Да, да… но все же это неприятно!

– А вот увидим… Город и деревня – две вещи разные, в деревне люди сходятся легче и скорее.

К завтраку Щапский появился сияющий свежестью летнего костюма и своей резкой, но, действительно, значительной красотой. Он держал себя свободно, без малейших признаков стеснения, и в то же время внимательно наблюдал за всем и за всеми. Он сразу увидел, что его появление неприятно для хозяйки дома и для Бориса. Заметив это, он подсел к Татьяне Владимировне и добился-таки того, что заинтересовал ее своей беседой. Она стала слушать его и охотно с ним говорила. Но все же, несмотря на его искусство, на ее деликатность, он подмечал в ней нечто такое, что ему не нравилось. Потом он занялся с Борисом и обращался к нему с такой, по-видимому, искренней любезностью и простотою, что это решительно делало честь его уму и такту. Борис чувствовал себя как на иголках, тем более что видел, как трудно будет отделаться от этого смелого, находчивого и ничем не смущающегося человека. После завтрака Катрин подошла к Щапскому, засыпала его вопросами о Петербурге и потом предложила:

– Пойдемте, граф, в цветник, там есть цветы, названия которых не знает наш ученый садовник и никто не может мне сказать, что это за цветы… Папа тоже не знает, и maman, a Владимир с Борисом совсем понятия никакого не имеют о ботанике. Садовник говорит, что семена этого растения привезены из Франции… Может быть, вы знаете, что это такое…

– Очень может быть, я люблю цветы… Покажите, пожалуйста, – это любопытно.

Катрин спорхнула с террасы. Вслед за нею с любезной и немножко снисходительной улыбкой сошел и Щапский.

Борис видел, как они стали обходить цветник, останавливались, наклонялись. Но он уже не мог разглядеть их лица. Между тем Катрин, поглядывая на террасу, шептала Щапскому, сорвав какой-то пышный красный цветок с резким запахом и держа его в руке:

– Возможно ли это, ведь я чуть с ума не сошла! Все было решено и вдруг пишет: «Не приеду»… Я хотела возвращаться в Петербург.

– Слава Богу, что не сделали этого неблагоразумия! – сказал он.

– Но я бы это сделала, ни на что бы не посмотрела… Я не могла больше… Я бы непременно уехала, если бы не последнее письмо.

– Тогда бы мы только разъехались – и ничего больше… Что же бы из этого вышло? – заметил он.

– Ах, Боже мой, и опять ведь… вчера еще должен был приехать!.. Я до позднего вечера ждала. Не спала всю ночь… Совсем разболелась… Я думала, какое-нибудь несчастье в дороге… Не стоите вы этого, Казимир…

– Конечно, не стою! – спокойно сказал он.

– Какой же это цветок? – вдруг раздражительно спросила она. – Не знаете?

Он взял цветок из ее рук, понюхал его, посмотрел.

– Не знаю, никогда не видал такого цветка… Однако вернемся, мы должны быть очень-очень осторожны, больше чем когда-либо… Тут, кажется, уже вооружены против меня.

– А ты заметил?

– Да, конечно, заметил. Ваш beau-frere почему-то терпеть меня не может. А мать, как и вы говорили, смотрит на все его глазами. Мой приезд не нравится и, может быть, придется скоро уехать.

– Ни за что, Казимир, ни за что! – вдруг испуганно, даже бледнея, прошептала Катрин. – Я не пущу вас… Не обращайте внимания, отцу вы очень нравитесь, он рад, что вы приехали… Все обойдется.

– О, желал бы этого! А теперь пойдем же, Катрин!

– Нет, вот сейчас… Тут я покажу беседку… Новая беседка… Прелестная… Вот…

Она вдруг махнула платком по направлению к террасе, сделала знак рукой, поманила кого-то.

– В беседку! – крикнула она. – Владимир! – и почти побежала в аллею.

Щапский нагнал ее.

– Катрин, ты, право, неосторожна…

– Нет, нет, милый, скорее…

Она завернула направо. Дом и терраса скрылись из виду. Она схватила его за руку, увлекла за собою. Они вбежали по мраморным ступенькам открытой, в коринфском стиле, беседки. Перед ними развернулась прелестнейшая панорама зелени. Вдали блеснуло серебристою полосою озеро. Узенькая дорожка, извиваясь, спускалась под гору. Там и сям, из-за зелени, мелькали белые очертания статуй, поставленных на высокие пьедесталы.

Катрин, быстро оглядевшись, сделала шаг к Щапскому, охватила его шею своими тонкими детскими руками, прильнула к нему. Страстный, долгий поцелуй прозвучал среди этой густой, свежей листвы, кое-где пронизанной горячими желтыми пятнами солнца.