Что с тобой, К.? …

Но болезней всего был сон, который каждый раз обещал чудесные знакомства, и каждый раз реальность все искажала. С того то момента Семочкин и заболел снами. Сны стали для него реальностью, а действительность химерой, жуткой и противной. Но болезнь даже хроническая имеет свои прояснения, в такие минуты на сердце у Семочкина было тихо и мирно. В такие минуты он даже ощущал небо в своей душе. Но как только в такие минуты хотел вопросить у него совета или какого другого знания о жизни. он сразу его покидал, и он оказывался в аду своих страданий. Словно тот, кто был на верху, не желал ему. Именно ему, давать ничего кроме счастья я или несчастья. Так он жил, пользуясь другим. Чужими, открытиями в этой области, иногда при этом оживляя для себя. Для себя! Так думалось ему, но на самом деле многие, кто находился рядом в такие минуты, как вдруг как —будто преображались и все словно оживало. Но, Господи, почему это всегда было так кратковременно!

Явь была убогой и серой в сравнении с тем что видел и жил Семочкин, да и почему согбенно у него такая фамилия, хоть мог звучать и Зведочкин или Солнышкин, ну да выпало фамилия от зерна – так тому и быть. Так вот эту жизнь внешнюю бедную и убогую он не любил, и пытался всякими средствами ее изменить. потому так стремительно готовил проект, потому так много сил отдавал ему, и потому так сильно заболел когда ему стали в нем отказывать.

Зубная боль прошла после вторжения в нее доктора. Но запах и вкус лекарств остался и покрывал все что встречалось на пути

«Ну неужели я пойду на эту работу, это же точно самоубийство, духовная смерть», но какой другой голос, разумный ему отвечал:

«ничего, многие занимались физическим трудом, вон Лев Толстой добровольно землю пахал»

«Это он из идеи, а не из любви к ней. А что без любви, то гибельно. Ведь как я буду без страсти там, это же будут как каторга. Да верно каторга. Сама жизнь меня наказывает ссылкой» – вывел свой голос.

«Да ни какая это не ссылка, че ты выдумываешь! Жизнь тебе дает возможность глянуть на все со стороны, оценить, осознать, накопить сил» – продолжал уверять разумны голос внутри.

Так он шел с надеждой, что раздастся звонок и его пригласят на соответствующую должность. Но звонка не последовало, как и никто не встретился, никакой мысли и знака не последовало. В полной душевно пустоте он коснулся дверной ручки.

В глаза в последний момент промелькнуло все что виделось за последние минуты, но уже с какой судорожной искаженной, словной предсмертной манере: женщина в клоунской кепке, разбитое стекло кафе, порванная куртка на рабочем, циничный и расчетливый взгляд дамы. У это дамы особенно все смотрелось омерзительно: выщипанные чрезмерно брови, нарочито напрошенные головные тени век, толстый слой пудры на щеках и нарисованные картинно губы, что-то все время подсчитывающие. Было видно, как она командует мужем, брезгливо выпятив нижнюю губу – это признал тихого женского кокетства превращается в своем развитии в спесивую надменную власть, где достаточно сделать такую мимику как все вокруг приходит в движение, чтобы угодить ей. Угождать демонам, задабривать их, старая человеческая привычка. В этом образе Семочкин словно увидел свой собственный портрет будущего и ужаснулся. Все вокруг поплыло и дальше он уже ничего не помнил.

4

Несколько дней прошли в бреду. Его била горячка. Один за одним являлись образы.

а) разговор с продюсером по телефону, который предлагал ему перевести создание их проекта на коммерческую основу. Его разумные доводы опирались на практические вещи: подобрать брендовое лицо, найти спонсора, создать продукт, который будут покупать, вложив при этом минимум затрат. Далее он предлагал, даже если не получится с проектом все равно продолжать дружить, пить водку и бегать по девчонкам.

б) у Семочкина возникали отрывки его собственных слов – не буду делать проект на той основе, которую ты предлагаешь, для него только одна основа человеческая, это для меня не бизнес, это для меня жизнь, а твое предложение о дружбе может быть, но при этом хочу тебя уведомить что девчонки и питье вторично, поэтому если у нас не будет с тобой творчество, то есть вероятность то мы будем редко встречаться, или даже очень редко.

в) как он по окончании института попытался создать свой театр, как пошли за ним его друзья, и как пришлось все свернуть и ехать в другой город, оставив их в уже существующем театре. Как потом он через невероятные трудности сделал таким маленький эстрадный номер и немного зарабатывал ми деньги. Как потом был взлет он и он казался в компании с очень крупным проектом и объездил пол мира. Как потом опять тина и молчание, много запертых дверей. И каждодневный каторжный труд за письменным столом.

г) письменные уды его отвергают, он клявшийся самому себе что никогда не пойдет на демонстрацию своих литературный произведение, так как они были очень интимны и очень для себя, и очень давали ему жизнь, теперь же после посмеяния на его рукописи, он лишился единственной можно так сказать поддержки и упования в себе. И словно обухом его окатили, в нем возникла внутренняя глухота.

5

«А ведь глядя на мой костюм усомнится что я работник стабильный и порядочный, он ведь наверняка решит, что я творческая личность, которая переживает некий душевный кризис и потому ищет пристанище. Еще и разжалобится, и возьмёт, а бы так, а то может еще и насмехаться будет, мол вот скатился режиссеришко несчастный. Сколько вас таких вышло из института и ничего не смогли сделать, а только и говорить мол судьба была не благосклонна. А ведь просто хорошо работать и помогать кому ведь не могут, им ведь надо сразу и постановку делать, и вот теперь в монтировщики. – вот так вот подумает, а мне еще стыднее, а ведь еще и передаст дальше, и все, даже молодые актёры будут сожалеть и тайно насмехаться. Молодые так вообще небось зубоскалить будут, им только дай, они ведь еще не знают, что такое жизнь, они же ведь еще думать, что у них все будет иначе и судьба к будет благосклонна и талант у больший, они ведь думают, что талант у них больший, а у меня его вообще нет. Кто-то может попрекнет их, сказал, что человек может и талантливый, да характер слабый, а им, молодежи, только это и дай. Держатся будут свысока, они еще себя чувствуют сильными и самонадеянными, я сам помню себя таким. Вот только у меня это вызываю омерзение и отчуждение, я словно бежал от жалости и высокомерия. А рабочие почтут за своего и начнут приставать со всякими предложения, как-то выпить или поболтать о жизни, а слушать их – это не один страшный сон, что ни слово так глупость или эгоцентризм. Все каждый о своем, и мало кто о всеобщем. В общем чую, помру я там. А если и выживу, так себя на посмеяние – вот мол живу, как могу, словно из кинофильма „Последнее Искушение Христа“. Вот так вот каждый раз себя соизмеряю с Христом, верно отсюда и все беды. Скажу только, что не хотел бы вас подводить, потому как вы сами видите, я не для такого.»

Семочкин вошел во внутрь, с туманною головой после напичканных в кровь антибиотиков.

6

Отчего человек падает духом? Что за пропасти такие в воздухе что не держат его, и он превращается в ничто, в тряпку за место паруса? И если новые изобретения на нефти или атомном разделение есть новый способ существования человека, позволяющие идти и не падать, то видимо и прежние органические формы ему не нужны, и видимо если он себе откроет и космическую энергию, то солнечная ему не нужна, а он сам ходячий фотонный взрыв – при малейшей неполадке все рушится вместе с ним. И если он откроет в себе космическую энергию, то вместе с его духом погибнет и вселенное, то видимо не стоит давать человеку эту силу, коли он не способен владеть своей психикой. А психика человеку дана безмерная и принцип познания ее бесконечен, то верно и использовать он не смеет космической энергией, разве что в купе с Создателем, под Его контролем.

«Во мне перестали видеть уникальность, что —то видимо действительно ушло у меня в глубину и мне не удается это поднять, чтоб было видно заметно. Конечно можно продолжать углубляться, и это оценят потомки, но как же быть с сегодняшним днем, меня это очень угнетает и чувствую разрубает, а это коснутся и основ. Надо как-то себя защити с наружи, но поднять наверх себя самого у меня ни сил, ни желания. А главное я чувствую, что теряюсь перед внешним и совсем робею, а это чувствуют и воспринимают как хилость и бездарность. От этого я слабею на глазах и в конце концом во мне видят уже серую никчемную личность. Надо найти какое средство чтоб не боятся проявлять себя. «Зрителя возбуждает успех» – вспомнил он слова своего бывшего продюсера.

Но ведь это же все усиливающие для воздействия маски, и как я не вел двойную жизнь, зная, что это маска, рано или поздно она настолько врастает в лицо что потом и не оторвать ее, а потом заполняет всего и меня нет. Нет меня!

И что бы это преодолеть, нужна сила смелости – жить с открытым лицом, даже в самом дерьме. Но мне 36, и это возраст опасный для художников: они либо начинаются боятся всего, и под видом не примиримости со всем мировым злом, пытаются стать мудрыми и либеральничать с этим, заискивать, искать гармонию там, где не может быть или создавать ее, подобно тому как соединяют мух с котлетами, а еще хуже… еще хуже, когда потакают этим мухам, лишь бы только были целы их котлеты, пусть даже саженные мухами. Но целые – они это называют проводить вечное и доброе в мире безумства! Боже как это все ужасно! Какие ужасные мысли! Ну почему я нем могу видеть хорошие стороны, почему только эту мразь! Ведь среди них есть и поистине хорошие люди, честные, способные на великие самопожертвованые поступки, почему я их не вижу, почему мне встречаются только отвратительные стороны людей, почему люди открывают передо мной только самое ужасное! Быть может… потому что я сам такой, вот они и поворачиваются ко мне тем местом, которое соответствует моему. И я, получается, способствую развитию этой дряни…» – от последних мыслей Семочкин пришел в отчаяние, за которым мгновенно последовало расслабление тела и мозга. Все мгновенно улетучилось и вновь образовавшаяся пустота, словно и не покидала его, мягко расположилась в свободном пространстве. Последняя мысль мелькнула «я каждый раз ее заполняю, но ничего не задерживается» и тут превратилась черную тучи. Она разрослась в считанные секунды и мрак охватил все что где-то могло жить. На камнях цветы погибают мгновенно.

Безумная ночь кончилась. Но день так и не пришел. Наступила минута НИЧЕГо, где ничего и не может быть. Мертвая точка разрослась в пятно. Охватило солнце, и земля потеряло источник жизни. Ни мы, ни герой не смогли понять. Что произошло. Не смогли и вступить в диалог, кроме маленького прикосновения, который лишь напугал как щенят, оттолкнув от себя быть может ценнейшее знание, с которым мы могли бы войти в новое тысячелетие. Время ушло вперед, а мы остались где-то позади. Ни в прошлом, ни в будущем, ни в сегодняшнем. Вне времени, вне жизни.

Часть 2

Пустота

Мои фантазии писатели, это мои фантазии и не дай Бог им проникнут в мое сознание и существование, а та же в ваше. Им возможно надобно жить на свободе, их мир – другой мир. Постарайтесь, как и я держать с ним дистанцию. Они прекрасны пока находятся где-то вне вас. Но если вы дадите им завладеть вами – вам крышка, а мне вечное горение в аду. Не совершите такого! Жизнь гораздо богаче и глубже чем мои слова, так давайте же вернемся к ней.

Если человек не занят поисками Бога, он занят поискам пищи. Тесть на современном языке, чем и как заработать деньги. Деньги дают пищу желудку, уму, адреналину, в общем всем наслаждениям мира сего. Еще с вечера Семочкин заметил в зеркале что у него очень странное лицо: какое чужое, словно на него смотрел не он а какой-то другой человек. Он пошел к кровати и заплакал в подушку.

Ночью ему сны нагромождались друга на друга, сбиваясь в кучу, возбуждаясь в шторм, умирая в каких то застывших картинках, растекаясь абстракцией.

Но утро предстало удивительно ясным. Даже бодрым.

Кот мирно спал на окне. За окном светило милое осеннее солнце. Небо было голубым и все говорило о полноте бытия и «счастии».

«Видно все-таки пойду, вот только надо вовремя, а то там то им ничего, а мне будешь хуже, еще снобизм во мне заявится, как бы мне вообще не выказать ни малейшим жестом этого явления, уже очень оно может вылезти, как защита, а душе потом будет гадко. Так меня верно еще и не возьмут! Ведь документов пока один загранпаспорт да только.»

Но вот опять тоскливая, желчная, надоедливая словно муха, мысль перешла от Семочкина ко мне – где же подлинная жизнь: во мне, или вокруг?! Я вскликнул, он замолчал.

2

Тяжелые красно-коричневые двери, словно открывая сейф отодвинулись и втянули бедного Семочкина в плотное пространство в таких тонах. Одутловатое лицо надменно посмотрело сверху и быстро сменилось словно по заказу на мило-добродушное, похлопало Семочкина по плечу взглядом и исчезло за стеклянными дверями с бледно-лимонными занавесками. Худенькая шаркающая, как и все бумажные души, старушенция вынырнула из-за плеча и с нарочитой строгостью спросила: Вам кого?

Всю дорогу Семочкин держался и старался не пасть духом и не развеяться по дороге в новое заведение, и одномоментно контролировал чтобы чувства его не развились в высокомерность, уж очень он и так выглядел импозантно в своем костюме, и не хотелось чтобы сразу в нем прочитали душеное смятение и не впали в жалость, и уж тем паче пытаясь это скрыть не хотел чтоб приняли его настороженно из-за сухости, за которой он пытался скрыться, потому держался более менее ровной психологической установки, но в последний момент учуял что в глазах его что промелькнула не хорошее. «может и не заметили, коль так быстро опустились к телефону, а может, еще хуже, заметили не поддали виду» – старушенция тем временем уже приглашала кого-то встретить Семочкина. «верно все ж не от большого ума я пришел на эту работу, ил совсем растерял его, а может и не было никогда, коль так ни как не мог ни чем другим заработать, так в голове одни фантазии, одни фантазии»

Старушенция бросила опять какой-то взгляд, который еще был не знаком Семочкину – «По крайней мере хоть как буду полезен, чем просто трепатся всякими мыслишками, предполагая что создаешь духовное пространство»

Вечером Семочкин удивлялся самому себе, насколько вдруг его потянуло в простым жизненным вещам, ужин за столом с любимой, и тихий мирный покой. От этого нового чувства внутри возникла тишина. Исчезла и тревога, которая все-таки по всей видимости была следствием предчувствия безденежья и безалаберности, отчужденности и отрешённости. Он вспомнил молодого человека, который встретил его в дверях театра, рассказал о работе и был весь дружелюбен. Семочкину даже показалось что он уговаривал его, так видимо последний произвел впечатления. Они сговорились после выходных уже окончательно подписать соглашение.

На следующее утро выспавшись. Он первым делом открыл почтовый ящик электронной почты, где по вчерашнему звонку его уже ждало соц. иследование его проекта, по ходу вспомнив что обидел вчера-с любимую неловким словом «Какой же я все-таки сноб, за свою никчемную мыслишку в сей миг родившуюся, готов человеку больно сделать, лишь отстоять ее, эту мыслишку, даже не заботясь о том что это мыслишка то ведь для человека. Но видеть эго всюду берет свое, и для «себя родного» все лучшее! Как это все нелепо, грубо, устаревше. Не меняется человек, а ведь сколько я думал что во мне поменялось, а корни все по-прежнему»» а ведь может тема которую мы подняли столь уж близка обоим и личностна, ведь совсем же неожиданно после просмотра фильма вдруг так открылась картина четвертого измерения, где все имеет то же характер и форму только в большем формате, а человек если туда попадет то со своим маленьким мышлением теряется в таком огромном пространстве, отсюда мы оба вывели что человеку надобно развивать свой ум до космических масштабов.»

Семочкин собрал уж было пойти чуть подработать денег на соц. исследованиях, как-то делают все безработные выдавая себя за состоятельных господ, где и сами социологи выдают чтоб, можно было бумажками отчитаться, у нас по прежнему та же бюрократия, только в большем масштабе, так что может и не следует нам рваться в космическое сознание, а достаточно в малом хотя бы разобраться – в себе. Но он решил позвонить и уточнить, когда ему приходит на работу монтировщика. Ему ответили, что бригадир как раз в театре и хотел бы сначала встретится и обговорить.

На улице было зыбка, даже приятно, освежало. Проговорив быстро на уже известные вопросы социолога (впрочем это был человек обычного склада ума, по бумажке задавшего вопросы, похоже совсем без энтой специальности), проследовав несколько улиц Семочкин оказался опять в приемной театра. Опять пахнуло какой-то странной жизнью, но теперь правда какой-то болезненной, это чувство вынес одутловатый мужичек в костюмчике, как позже заметил Семочкин зам. директора, и стал жаловаться вахтерше что сегодня «прибывается» какой-то важный господин, а он не может дать никому распоряжения чтоб его встретить, он мол, в своем филиале, это видимо так не поступал. Все говорило, что он только-только на новом месте и хватается за все лишь на нем усидеть. После появился грузный человек. Видно было что из работяг, по коренастой и твердой походке. Семочкин в своем тонком пальтишке и светлом под ним пиджачке почувствовал себя совсем не месту.

В общем получил наш Семочкин отказ даже в тяжелой грубой работе, ибо этот бригадир этот еще долго вслед смотрел с удивлением удалявшееся фигуре Семочкина. И у него в голове небось рылись странные мысли. Когда просматривал трудовую книжку с отметкой трёхлетней давно.

«Даже эту работу не дала мне жизнь, очень странно.» – с этим вышел из театра Семочкин. Все как сразу переменилось свет где-то на горизонте померк, стало очень холодно на улице, закоулки заострились, и ноги хоть продолжали нести с некоторой постепенностью, но сохранялись лишь инерционность. «Даже если фантазия о счастье всего лишь миф, но миф настолько устойчивый в сердце человека, значит все-таким в он имеет под собой твёрдую основу, и если она только сегодня не получает резвится, то только лишь по неблагоприятной среде и слабодушии хозяина, надо продолжает взращивать ее что есть силы»

Она предстала перед ним словно ангел красоты. Восхищение его не было предела, как не было предела и горделивости возникшей в нем что именно ему досталась эта красота, которой он теперь обладал и всеми силами старался не завладеть ею и не поработить, но все сказывалось именно в эту сторону. Властвовать так же препротивно, как и быть порабощенным, это наш герой знал по себе. Но на каком-то определённом этапе все негативное состояние становится невыносимо, и человеческая сущность меняет свое направление из страдательного элемента превращается в наслаждение. Превращается ли совесть, которая приносит страдание по осознании этой аномалии. Во что-то другое, например, наивное благодушие и слепоту, не знаю, но у Семочкина вдруг произошло криминальное происшествие с его характером – он наслаждается властью. И все вокруг словно щутитя стали ему подчинятся. Психоз толпы мне не известен, но этот странный парадокс весьма как мне кажется закономерен. Семочкин взрастал до размеров Гитлера, Мусолини и Наполеона. Станет ли он деспотом на этом пути? – посмотрим. Испытание властью самое тяжелое и самое сложное среди всех. Единицам удалось пройти и не погибнуть. Но те, кто выжил превращались в богов.

Итак. Власть. Власть как лидирующая и организующая сила, способная образовывать новые явление в обществе человека и его среде. Как это происходит наверно вы знаете много примеров.

Часть 3

«не пробить мне этот проект, видимо надо к какому ни будь влиятельному лицу примкнуть, без этого никак невозможно. А это ужасно! Так мерзко! И оставить, бросить его еще того хуже! Так что же подлее все бросить и страдать от никчемной униженности, или страдать от унижений продвижения проекта? Какая цель приведет меня к… А какая меня цель? Ведь для чего я приехал в этот огромный город, которому я на сегодняшний день не нужен, который враждебен мне, и я для него отброс, люмпен, лимита, которую нельзя истребить по законам демократии и потому что нужна раб сила, но я не могу быть для него даже раб силой, и остается только помойка. Бомжей до поры до времени, но и им скоро придёт конец. Всех заставят работать, и если не в самом городе, то где-то за пределами его. Это ждет и меня. Но главное я давно не видел живых глаз! Город их скрывает, он опускает их в мостовые, бумаги, аппараты, все куда-то только не на человека!»

это была действительно загадка, ведь насколько нам известно Семочкина ждала приятная и уютная жизнь во всех отношения как в по ремеслу, так и по бытию. Но самым странным образом все предлагаемые возможности (а их было не мало) переворачивалась с ног на голову, каждый раз убегая от них. Толи по тщеславию его, что мол его должно ждать нечто большее, толи по подлинному рвению к чему-то высшему, толи некая сила, владевшая им переворачивала все вверх тормашками и в этом случае Семочкин был что называется мученик Духа. Был ли Семочкин страдалец от собственных пророков, или воли самого рока, или призвания, это видимо только Богу и известно, а последуем в его прошлое.

Ах. Какие удивительные вечера среди художников! Как мечтал и рвался он в студенческую художественную жизнь! Как чувствовал себя словно рыба в воду, как же была прекрасна для него каждая минута пребывания здесь! …..

Тут он неожиданно опять вспомнил продюсера «Что-то все-таки маниловское есть в нем. Предлагает встречаться пить чай, говорить о искусстве, строить какие-то размышления о жизни и искусстве и ничего не делать, а если и делать то чисто на коммерческое основе: ты мне – я тебе, во-как обратная сторона Манилова Коробочка, и все то какое-то женственное и дряблое. Какая Русь неизменная! А кто-то ведь верил что история естественным ходом придет к лучшему, совершенному, кто же это… а, да Разумихин, да и Чехов, похоже туда же, так Розумихин и Чехов похоже одно лицо вместе с Зосимовым, это по-моему тоже от-туда. Да сколько таких умников естественников, Давиничов, историков – мечтателей. Все ждать от природы вознаграждения за смиренный и терпеливый труд души „по капле из себя раба“, а природа она как женщина. Как почва, всегда будет рождать и сорняк, и цветок, если над нею власть не иметь, если не следить каждый день. И будет то бесчинствовать, то ласкать. Это же Майя. Так оврилив древних Ведах, а человечество по-своему все хочет переосмыслить и продавать то что не может понять, угодить тому чему не надо, то же язычество. А еще с христианскими мерками! На мать природу надеются, а Христом прикрываются. Фарисеи!»