От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое

Масло в огонь антисоветских настроений подливала информация от захваченных в плен немецких генералов и дипломатов, командования польской Армии Крайовой и других открытых врагов СССР, убеждавших американцев в неизбежном столкновении с «советской тиранией».

«Было ясно, – напишет в дневнике Дэвис уже в середине мая, – что смерть Рузвельта и поражение Германии ослабили единство „большой тройки“. Большая часть людей вокруг нового президента разделяет, скорее, подозрения Черчилля насчет России, чем надежды Рузвельта и его решимость исчерпать все достойные пути сохранения этого единства, необходимого для сохранения мира».

В лагере самых жестких ястребов все громче стал заявлять о себе и пока малоизвестный в Вашингтоне Джордж Кеннан, у которого «снова появилась потребность изложить на бумаге проблемы, связанные с взаимоотношениями между Россией и Западом». Результатом стал документ, который и.о. посла озаглавил «Международное положение России при завершении войны с Германией». Прекращение войны в Европе, считал Кеннан, означало и поворотный пункт в истории советской дипломатии. Советская армия продвинулась к центру Европы. Сбылась мечта Сталина о создании защитного барьера зоны вдоль западных границ. Возвращение к довоенной ситуации уже невозможно.

«Мир, как и весна, наконец-то пришли в Россию, и иностранцу, утомленному российскими зимами и российскими войнами, остается лишь надеяться, что приближающийся политический сезон не будет слишком похож на русское лето, чересчур скоротечное и слабо выраженное». Кеннан утверждал, что усиление мощи России произошло не за счет внутренних факторов силы – демографический и промышленный потенциал не сильно изменился по сравнению с довоенным временем, – а как следствие «разрушения мощи соседних стран». Когда закончится война на Дальнем Востоке, у Москвы впервые в истории не будет соперника в Евразии из числа великих держав, а под ее контролем окажутся огромные территории за пределами СССР.

Кеннан считал основными такие факторы новой ситуации:

1. Русские не смогут успешно сохранять свою гегемонию на всей территории Восточной Европы без помощи Запада.

2. Сотрудничество с Россией, которого ожидает американский народ, «вовсе не является существенным условием сохранения мира во всем мире, поскольку существует реальное соотношение сил и раздел сфер влияния».

3. У Москвы нет причин для военной экспансии в глубь Европы. Опасность для Запада представляют «коммунистические партии в самих западных странах, а также иллюзорные надежды и страхи, присущие западному общественному мнению».

В аналитическом докладе американского посольства в Москве от 19 мая содержались и более конкретные положения: «Никто так хорошо не понимает критического характера настоящего военного периода, как советские лидеры. Они вполне отдают себе отчет, что именно в период всеобщей политической и социальной неустойчивости, последовавшей за мировой войной, могут быть созданы контуры будущего устройства мира, которые со временем обретут постоянный характер. Они придают большее значение решениям, принятым в ближайшие недели, чем даже возможным резолюциям будущей мирной конференции. Ведь с советской точки зрения решения последней во многом можно предопределить сейчас, если ковать железо, пока оно горячо».

Госдеп в то время соглашался с самыми жесткими оценками советской политики: «Русские предприняли шаги к усилению своего контроля над Восточной Европой. Они заключили двусторонние договоры о сотрудничестве с поляками в Люблине (несмотря на наши возражения), с правительствами Югославии и Чехословакии. Они предприняли односторонние действия по формированию правительства Австрии, действовали независимо в Румынии, Болгарии и Венгрии, не проводя консультаций с американскими и британскими представителями в этих странах. Отдельное экономическое соглашение было заключено с Румынией, которое сделало возможным осуществление советского контроля над румынской промышленностью и которое прервало торговые связи Румынии с остальным миром. Русские отказались от американо-британских предложений о проведении открытого обсуждения политической ситуации в Румынии и выборов в Болгарии. Эти действия противоречат Крымской декларации о свободной Европе, причем Большая тройка согласилась объединить свои усилия и помочь освобожденным народам решить их насущные политические и экономические проблемы при помощи демократических методов. Восточная Европа в действительности представляет собой советскую сферу влияния».

В информационном бюллетене говорилось также, что роспуск Коммунистического Интернационала (Коминтерна) не имел никаких практических последствий: ни одна из его бывших страновых секций не исчезла, напротив, все они активизировали свою деятельность.

В Вашингтоне шли активные обсуждения с участием Грю, Гарримана и Форрестола о целесообразности ревизии ялтинских договоренностей и по Дальнему Востоку, коль скоро СССР нарушает договоренности по Восточной Европе. Подробнее об этом мы поведаем ниже. Пока же скажем, что речь шла об ограничении ранее согласованных советских прав в Порт-Артуре и Дальнем, получении дополнительных уступок по Маньчжурии и Корее, а также об использовании Курильских островов военной авиацией США. Соответствующий запрос за подписью Грю был направлен военному министру Стимсону 12 мая.

Стимсон ответил, что вступление СССР в войну с Японией по-прежнему «будет иметь глубокие военные последствия», а Соединенные Штаты в любом случае не в состоянии воспрепятствовать занятию названных территорий Красной армией (за исключением Курильских островов, причем ценой «неприемлемых потерь американских жизней»). В итоге отход от ялтинских позиций был ненадолго отложен.

Трумэн, пишет известный американист Виктор Леонидович Мальков, «лучше многих оценил тот факт, что у Москвы все еще сохранялись дипломатические отношения с Токио и в случае возникновения крайнего напряжения в связке США – СССР могло произойти сближение между Москвой и Токио. А тогда из почти военного союзника СССР легко мог превратиться вновь в нейтральную державу, заинтересованную скорее в затяжке войны на Дальнем Востоке, чем в ее быстрейшем завершении».

Ну а кроме того, те немногие в администрации, кто знал о ядерной программе, полагали: если столкновение с Советским Союзом окажется неизбежным, пусть оно лучше произойдет после обретения США атомного оружия.

А до этого события оставались уже считаные недели. Ядерная программа США оставалась тем «слоном в комнате», о котором предпочитали не говорить все те, кто по долгу службы отвечал за отношения с СССР. Но о возможном влиянии бомбы на послевоенный мир много думали и говорили в своем кругу ученые, задействованные в Манхэттенском проекте, как называлась американская атомная программа.

Уже в конце 1944 – начале 1945 года ученые в лаборатории в Лос-Аламосе начали высказывать нравственные сомнения в отношении создания атомной бомбы. В мемуарах физика Роберта Уилсона описаны многочисленные споры его коллег, которые собирались на квартирах и рассуждали на такие темы, как «Что это ужасное оружие сделает с миром?», «Хорошо или плохо мы поступаем?», «Разве нам безразлично, как его используют?». Вскоре эти встречи принимали все более формальный характер, несмотря на возражения Оппенгеймера, который был против того, чтобы лезть в политику.

Физик Луис Розен запомнил обсуждение посреди дня в актовом зале вопроса: «Правильно ли поступит страна, применив такое оружие против живых людей?» Выступил и сам руководитель проекта Роберт Оппенгеймер, который заявил, что они как ученые не имеют большего права определять судьбу бомбы, чем рядовые граждане. Химик Джозеф Хиршфельдер вспоминал про такую же дискуссию в деревянной часовне Лос-Аламоса воскресным утром в начале 1945 года, когда Оппенгеймер красноречиво доказывал, что бомба, возможно, положит конец всем войнам, поскольку все будут сознавать чудовищные последствия ее применения. Так же тогда думал и Нильс Бор.

В марте сорок ключевых участников проекта собрались в лекционном зале, чтобы обсудить «роль атомной бомбы в мировой политике». Оппенгеймер вышел на сцену и заявил, что самой большой ошибкой было бы оставить сведения об атомном оружии тайной, прежде всего от Советского Союза. Если такое произойдет, то следующая война окажется неизбежной, и она будет с применением ядерного оружия. Но в любом случае следует довести дело до полевых испытаний. Важно, чтобы создаваемая Организация Объединенных Наций начала свою деятельность с размышлений о факторе бомбы.

Ученые верили в здравый смысл Рузвельта и в ООН, которая положит конец всем прежним представлениям о войне. Оппенгеймер убедил коллег продолжить работу. Уилсон напишет: «К Оппенгеймеру я в то время относился как к человеку ангельского склада, истинному, честному и непогрешимому… Я в него верил».

Когда Рузвельта не стало, Оппенгеймер произнес короткую траурную речь:

– Нам довелось жить в период великого зла и великого страха. В это время Франклин Рузвельт был в прежнем, неизвращенном смысле нашим лидером.

И процитировал «Бхагавадгиту»:

– «Человек состоит из веры. Какова его вера – таков и он». Рузвельт вдохновил миллионы людей на земном шаре верить в то, что ужасные жертвы этой войны принесут в итоге мир, лучше устроенный для жизни человека. Нам следует твердо уповать на то, что его доброе дело не прекратится с его смертью.

А после панихиды сказал одному коллеге (Дэвиду Хокинсу):

– Ну что ж, Рузвельт был великим архитектором. Может быть, Трумэн окажется хорошим плотником.

Создание нового оружия близилось к завершению. Доклады атомщиков становились все более уверенными, о прогрессе знали и английские союзники. 23 апреля британский советник Объединенного политического комитета по атомным делам информировал свое правительство, что бомба наверняка будет готова к концу лета. Неделю спустя фельдмаршал Уилсон – глава британской Объединенной миссии штабов в Вашингтоне – сообщал в Лондон, что «американцы собираются сбросить бомбу примерно в августе».

После капитуляции Германии в Лос-Аламосе царило смятение. Общим настроением было: «Мы не успели». Ведь бомбу делали, как считало большинство ученых, против Гитлера. И что же теперь, для чего она?

Венгр Лео Сцилард, первый сподвигший Рузвельта на запуск ядерного проекта, а теперь перебравшийся в Чикагский университет, был в ужасе: бомбы почти готовы и теперь могут быть сброшены на японские города. Чтобы помешать ее применению, он составил записку для президента.

Сцилард опасался не зря. Уже 10 и 11 мая у Оппенгеймера прошли совещания по вопросу выбора целей для первых бомбардировок. В официальном протоколе было записано, что бомба должна быть сброшена на «большой городской район диаметром в пять километров». Обсуждалась и опция взорвать ее в Токио над императорским дворцом. Фил Моррисон, также принимавший участие в совещании в качестве технического эксперта, предложил заранее предупредить японцев об угрожавшей им жуткой опасности – хотя бы заранее сбросить листовки. Но это предложение было с порога отвергнуто представителем военно-воздушных сил, имя которого протокол не сохранил:

– Если предупредить их, они бросят против нас все свои силы, а мне сидеть в этом самолете. Будут гоняться за нами и собьют.

Оппенгеймер поддержал военного. «По сути, – вспоминал Моррисон, – мне устроили выволочку. Не дали и рта раскрыть… Я вышел оттуда с полным пониманием, что мы практически не могли повлиять на предстоящие события».

У СССР в годы войны и после нее оказалось немало искренних друзей и даже поклонников среди идолов американской массовой и высокой культуры. Среди них были известные певцы Поль Робсон и Фрэнк Синатра, «первая леди драмы» Лиллиан Хелман, звезда кино и оперы Эдди Нэльсон, певица и киноактриса Джанетта Макдональд, да и сам Чарльз Чаплин.

Запас дружелюбия в США в отношении Советского Союза еще не был растрачен: 72 % опрошенных ответили «да» на вопрос «следует ли США сотрудничать с Россией после войны», и только 13 % – «нет». Однако общественная поддержка советско-американского партнерства начала размываться. В мае уже только 45 % американцев верили в его продолжение после войны (в марте было 55 %), считали отношения проблемными 33 % (было 15 %).

Время однозначных решений еще не пришло. В Вашингтоне сочли правильным пока не отказываться от сотрудничества, учитывая и крайнюю желательность участия советских войск в войне с Японией. Кроме того, американцы еще не до конца определились с собственными стратегическими аппетитами и были связаны общественном мнением и позицией влиятельных СМИ, где сохранялись настроения в пользу сотрудничества с СССР. За резким похолоданием последовали примирительные жесты.

Трумэн подкрепил этот поворот обращением к испытанному Рузвельтом методу «личной дипломатии». Во второй половине мая президент направил в Лондон и Москву специальных представителей. Причем в обоих случаях ими выступили яркие представители рузвельтовской дипломатии и сторонники российско-американского сотрудничества – Джозеф Дэвис и Гарри Гопкинс.

Бывшая сверхдержава Великобритания

Британская империя участвовала во Второй мировой войне от начала до конца.

Вооруженные силы Великобритании проявили себя на море, суше и в воздухе куда лучше, чем в Первой мировой войне. Королевский военно-морской флот насчитывал свыше 1000 боевых кораблей, почти 3000 малых военных судов и 5500 десантных судов. Стратегическая бомбардировочная авиация Королевских военно-воздушных сил по численности и возможностям была второй в мире – после американской.

Под руководством Уинстона Черчилля Великобритания стала бесспорным членом Большой тройки. У Соединенного Королевства были мощнейшие союзники.

Однако война очень дорого обошлась Великобритании. В отличие от Америки, она не приобретала, а теряла. Британцы перенапрягали свои силы, исчерпали золотые запасы, износили промышленное оборудование и стали сильно зависеть от американских поставок вооружения, боеприпасов, продуктов питания.

Лондон и его окрестности, как и многие другие города, подверглись сильным разрушениям от немецких бомбардировок. С лета 1944 года до конца марта 1945-го на Англию летели грозные Фау-1 и Фау-2 – ракеты среднего и дальнего радиуса действия. Противопоставить такому оружию было нечего. До Лондона долетели порядка 1100 ракет Фау-2. Немцы разрушили или повредили в Англии 750 тысяч домов.

Великобритания отделалась в годы Второй мировой войны сравнительно малой людской кровью, потеряв в боях 375 тысяч военнослужащих, почти вдвое меньше, чем в Первую, еще 60 тысяч мирных жителей погибли во время воздушных налетов.

Страна просто выбилась из сил. Города стояли мрачными и унылыми, здания почернели от сажи, улицы зияли провалами руин от бомбежек. Число разводов увеличилось в десять раз по сравнению с довоенным временем. Словно желая сбежать от этого ужаса, полмиллиона британок вышли замуж за американских военных. В стране по-прежнему существовала карточная система, причем даже на хлеб, чего не было во время войны. Англичанам приходилось стоять в очередях за хлебом и углем с угрюмой покорностью. В каждой деревне был свой черный рынок. Новую коллекцию Диора в Лондоне запрещали демонстрировать до 1949 года, когда отменили карточки на одежду.

С первых дней войны Черчилль связывал свои надежды в первую очередь с Соединенными Штатами. В своих речах и радиопередачах он прямо говорил, что спасение придет с другого берега Атлантики. Спасение, правда, пришло скорее с берегов Волги.

Информация к размышлению:

Сэр Спенсер-Черчилль, Уинстон Леонард. 70 лет. Премьер-министр Великобритании. Консерватор. Полковник кавалерии. Родился в Бленхеймском дворце в Вудстоке, графство Оксфордшир, в родовом имении герцогов Мальборо, ветвь семьи Спенсер. Отец – лорд Рэндольф Генри Спенсер-Черчилль – депутат палаты общин, канцлер казначейства (министр финансов). Мать – леди Рэндольф Спенсер, в девичестве – Дженни Джером, дочь Леонардо Джерома, владельца «Нью-Йорк таймс».

Учился в Хэрроу и Королевском военном училище. После присвоения звания служил в гусарском полку. Был направлен военным корреспондентом на Кубу, где пристрастился к сигарам и послеобеденной сиесте. В 1897 году участвовал в подавлении восстания пуштунских племен в Малаканде, проявлял храбрость в бою. Письма с передовой, собранные потом в книгу, принесли первую известность. Еще больший успех имел бестселлер «Война на реке», написанный Черчиллем между боями в Судане, где подавляли махдитское восстание.

В 1899 году выходит в отставку и отправляется военным корреспондентом на англо-бурскую войну в Южную Африку. Член палаты общин с 1900 года, один из лучших парламентских ораторов. В 1905 году стал заместителем министра по делам колоний. В 1908–1911 годах – председатель Совета по торговле. Два десятилетия занимал ключевые посты в кабинете министров – министр внутренних дел, первый лорд Адмиралтейства, министр вооружений, военный министр и министр авиации, министр по делам колоний. В 1924–1929 годах был канцлером казначейства.

В 1930-е годы руководил «группой Черчилля» в палате общин. Последовательный критик правительства Невилла Чемберлена за политику умиротворения гитлеровской Германии. С начала Второй мировой войны возвращается в кабинет министров на пост первого лорда Адмиралтейства. 10 мая 1940 года стал премьер-министром. Возглавил военные действия против Германии. С 22 июня 1941 года – сторонник создания антигитлеровской коалиции с Советским Союзом. Участник Тегеранской, Ялтинской и Потсдамской конференций.