Оценить:
 Рейтинг: 0

Свидетель о Свете. Повесть об отце Иоанне (Крестьянкине)

<< 1 2 3 4 5
На страницу:
5 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

В архиерейской карете? Сердце Вани окончательно замерло от восторга. И тут же застыло: а ну как увидит отец Николай, вот стыда-то будет. Разве по чину ему в архиерейской карете разъезжать?.. А как же смирение?..

– Полно, полно, – словно услышав его сомнения, улыбнулся владыка. – Ты же мой гость сегодня. А завтра уже послужим вместе, так что готовься.

– Преосвященнейший Владыко, благословите!..

Появление архиерейской кареты у скромного домика Крестьянкиных на Воскресенской действительно вызвало немалый переполох. Все бывшие дома соседи быстро высыпали на улицу, даже нищие от паперти Ильинского храма заторопились к карете за благословением. И каково же было удивление всех, когда из недр кареты показался семилетний Ваня Крестьянкин. Он аккуратно, чтобы не упасть, поставил на подножку одну ногу, затем вторую, и лишь затем спрыгнул в мягкую теплую пыль Воскресенской улицы…

– Ух ты, Ванька-то Крестьянкин дает! – загомонили в толпе. – Не иначе сам архиереем будет. Это уж точно.

– Да он и сейчас когда в храме прислуживает, любого архиерея за пояс заткнет, – прогудела нестарая еще баба купеческого обличья.

– Ну так Лизин же сын. У нее же все как на подбор, она ж разве плохо своих воспитает?.. – поддакнула ей другая соседка.

– Я у нее как-то спросила, кого из своих детей она больше любит. Так она так ответила: «Того, кто болен, пока не вылечится, того, кто вышел, пока не вернется, маленького, пока не вырос, и всех, пока не умру»…

К Ване неторопливо подошел его старший приятель – сын соседа-купца Ивана Александровича Москвитина, 11-летний Саша. Его отец был когда-то поручителем по жениху на свадьбе Крестьянкиных-родителей, и с тех пор отношения между семьями были почти родственными. Правда, в детстве Саша и его старший брат Василий могли жестоко подшутить над Ваней – например, посадить его верхом на неоседланную лошадь или предложить полизать на морозе дверную ручку, рассказав, что она слаще сахарца. Но обиды на них он не держал. А общего было намного больше: и Саша, и Василий тоже служили в храмах пономарями.

– Ты что, с новым владыкой познакомился? – спросил Саша небрежно.

– Да.

– Чудной он какой-то, правда?..

Ваня поднял на друга недоумевающие глаза.

– Почему чудной?..

– Ну… ученый. Как скажет, так и не сразу поймешь… И еще сам фотографические карточки делает. И снимает, и печатает…

– Не знаю, – пожал Ваня плечами, – мне так не показалось, что чудной. Знаешь, он когда сейчас солдат вразумлял, так на древнего пророка был похож.

Москвитин помрачнел.

– Вразумишь их, как же… Батя говорит, скоро все вообще по-другому будет, если ничего не случится. И один наш владыка тут не справится.

Ваня помолчал, глядя на потихоньку расходившихся соседей.

– А давай в храм зайдем, свечки поставим, чтобы ничего не случилось, – тихонько предложил он другу. – И помолимся.

Саша хотел было сказать Ване, что от молитвы двух орловских мальчишек судьба всей России вряд ли переменится. Но взглянул в прозрачные карие глаза друга – и промолчал.

– Пойдем. А о чем вы с владыкой разговаривали?

– Он меня прислуживать в алтаре пригласил.

– Сам?! Тебя?!.. Нич-чего себе! И что ж ты молчишь?

– А что говорить-то?.. Ты же не спрашивал…

Орёл, февраль 1918 года

От слитного, мерного гула сотен тысяч ног дрожала каменная мостовая. Злая поземка обвевала лица людей, словно двадцатиградусного мороза им было мало. Хоругви в покрасневших от холода натруженных руках были опушены инеем. Жестко, скорбно хрустел и ломался попавшийся под ноги идущим ледок на лужах.

Пение пасхальных стихир – «Воскресение Христово видевше…» и «Христос воскресе из мертвых…» – странно звучало сейчас, в разгаре зимы, на Сретение, задолго до Пасхи. И если бы их пели несколько десятков или даже сотен человек, то в глухом февральском воздухе песнопения бы просто таяли, не достигая ничьего слуха. Но сейчас пели одновременно двадцать тысяч человек. Гигантский крестный ход, двигавшийся от привокзального Иверского храма, казалось, пронизывал собой весь древний город, стелился по улочкам и переулкам, затопил всю полого уходящую вниз Болховскую, где беспомощно остановились трамваи. А в него все вливались и вливались новые людские потоки – крестные ходы, двигавшиеся от окрестных храмов…

По мостовым с хоругвями в руках медленно, несмотря на лютый мороз, шло духовенство, шли орловские дворяне и купцы, мещане и крестьяне окрестных деревень, рабочие и подмастерья городских фабрик и мастерских, офицеры и солдаты из лазаретов. Впрочем, формально все эти люди уже несколько месяцев как были равны: Октябрьский переворот упразднил в России сословия, и отныне не было ни дворян, ни крестьян, ни солдат, ни офицеров. Но всех их объединило и сплотило сегодня одно: они были православными. И вышли на улицы в знак протеста против гонений на Церковь, которые начались в стране после прихода к власти в октябре 1917 года большевиков. Они сразу же начали издавать законы, направленные на притеснение и унижение православной веры. Декрет «О земле», принятый 26 октября, объявлял все церковные и монастырские земли народным достоянием, декреты «О расторжении брака» 16 декабря и «О гражданском браке…» 18 декабря изымали из ведения Церкви юридические отношения между супругами, родителями и детьми. А 23 января 1918-го был опубликован декрет «О свободе совести, церковных и религиозных обществах», отделявший Церковь от государства. Согласно ему, Церковь больше не была юридическим лицом и лишалась права собственности на что бы то ни было. Это был колоссальный поворот в жизни страны и миллионов людей. Дополнительное возмущение вызывала затеянная большевиками реформа календаря – с юлианского на григорианский, после 31 января должно было сразу наступить 14 февраля…


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 2 3 4 5
На страницу:
5 из 5