Трибунал для судьи

Трибунал для судьи
Вячеслав Юрьевич Денисов

Судья Струге
Мировой судья Антон Струге не искал приключений на свою голову. Они сами его нашли в образе… забавного щенка немецкой овчарки, которого он купил по случаю. Только щенок оказался не простой, а элитный и стоил таких денег, что ради них люди готовы буквально растерзать друг друга, как собаки. И угодил судья в такой переплет – врагу не пожелаешь. Все, кому не лень, начали на него охоту. И местный авторитет-беспредельщик Гурон со своими отморозками, и коварная молодая немка, бывшая хозяйка украденного из питомника щенка, и подлые оборотни из угрозыска, и даже председатель суда. Все жаждут урвать жирный кусок в долларах. Одного не учли алчные охотники: что судья Струге не хлипкий пацифист и, если уж дело дошло до драки – связываться с ним себе дороже…

Ранее роман «Трибунал для судьи» выходил под названием «Продам повязку для Фемиды».

Вячеслав Денисов

Трибунал для судьи

Все герои и персонажи в романе являются вымышленными. Совпадения с реальными лицами и событиями случайны.

    Автор

Пролог

Я оторвался от компьютера и посмотрел на Сашу. Она лежала на диване лицом ко мне и читала книгу. Жена была настолько прелестна, что я не мог оторвать от нее взгляд. Ее стройные ноги, на всю длину которых не хватало короткого шелкового халатика, заставили меня понять: к «домашней судейской» работе – отписанию вынесенных за день решений, я уже не вернусь. Поднявшись из-за столика, я приблизился к своей Сашеньке и опустился пред нею на колени. Удивленно вскинув брови, она подарила мне одну из тех улыбок, что в последние несколько месяцев буквально сводили меня с ума.

Я был счастлив и нежен, как ребенок. Глупо скрывать свое счастье в любви, когда оно приходит.

– Что читаешь? – спросил я, не сводя с нее глаз.

– Цветаеву, – она вновь открыла отложенную в сторону книгу. – Тут есть и о тебе.

– На самом деле? – Я искренне удивился. – Вот уж не думал, что в своем наследии она упомянет и меня.

– Она упомянула всех. Хочешь послушать о себе?

Прильнув щекой к ее плечу, я едва заметно кивнул…

Хочу у зеркала, где муть
И сон туманящий,
Я выпытать – куда Вам путь
И где пристанище…

– Красиво, – согласился я. – И, самое главное, умно. Но безнадежно. Она никогда не выпытает. И тем мила в своих мыслях. А у меня все теперь просто и светло, и в нашем доме, на зеркалах, никогда не будет пыли. Я прошел этот путь, Сашенька. Прошел его, чтобы остаться самим собой… Для тебя.

Саша, не отрываясь, смотрела в мои глаза, и я чувствовал – еще мгновение, и она расплачется. Боже мой, моя девочка читает Цветаеву и плачет от того, что почти сорокалетний мужик сумел сказать вслух то, что застыло у него в сердце.

– Я не хочу уезжать в Москву, – сказала она, отложив книгу. По тому, как она ее закрыла, я понял – она не шутит. – Я не хочу ехать ни на какие курсы повышения квалификации. Пошли они к черту. Я хочу быть с тобой.

Вот и «завела» меня женщина Цветаевой… Растаял, вместо того чтобы поддержать перед дорогой.

– Саша, тебе нужно ехать. – Мой голос стал чуть тверже. – Ты ждала этой должности, ты ради нее делала карьеру. Мы будем жить долго и умрем в один день. – Я улыбнулся. – Я поддерживаю Грина в этом. Но ты должна перед этим стать начальником юридического отдела банка, а я… Ну, я тоже не потерянный человек. Один месяц разлуки перед целой жизнью – одна капля в стакане воды. Езжай, Сашенька.

Я проводил ее до аэровокзала на следующее утро. В ней еще жила последняя ночь, и это помогало нам расстаться на ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ без переживаний и досады…

Все началось через неделю после отъезда Саши. А точнее, через два дня после моего ухода в отпуск. Мысль о том, что я целый месяц буду ходить на стадион «Динамо», где мы с прокурором Вадимом Пащенко играли в одной любительской команде, омрачал лишь факт отсутствия жены. Не успела Саша улететь, как на следующий день председатель моего родного Центрального суда объявляет, что мне нужно в этом месяце уйти в отпуск.

– Антон Павлович, вы сами знаете, у Шмидт заболела дочь, и ее срочно нужно везти в санаторий. Поэтому придется ваш январский отпуск перенести на декабрь.

– А у меня жена улетела в Москву, – попробовал отвергнуть я такой вариант.

Но не получилось. У меня с председателями никогда не получается. Первый, Заруцкий, меня ненавидел лютой ненавистью за принципиальность. Нового, Николаева, за то же самое уважал я. Бог с ним, может, дочери Шмидт от этого на самом деле станет лучше. Жизнь – это счастье. А не об этом ли я говорил перед отлетом Саше? Буду с Пащенко пинать его модный «найковский» мяч в ветеранской команде да читать по вечерам книги. Если позволит все тот же Пащенко. Иногда, по причине безбрачия, у него нет-нет да и мелькнут шальные мыслишки относительно того, чтобы вместе развеяться… Но на этом фронте я уже отвоевал. Наш последний мальчишник состоялся три месяца назад. На следующий день прокурор транспортной прокуратуры с белой розой в петлице костюма от Рико Понти вел меня под венец.

С Сашей мы перезванивались каждый день. Казалось, что никаких новостей у меня, помимо счета в матчах, не было. Но я говорил и говорил, словно меня, молчавшего все эти годы, прорвало. И нам казалось, что нет людей, счастливее нас. И уже ничто не сможет встревожить или побеспокоить наши вновь рожденные души…

Итак, на третий день бестолкового отпуска, третьего декабря две тысячи второго года, я проснулся, включил кофеварку и отправился в душ с полотенцем через плечо. Жена Александра уже неделю находилась в командировке в Москве, и ожидать ее приезда оставалось еще три недели. Вчера Саша по телефону уверила меня, что наиболее успевающим, в категорию коих входила и она, срок обучения могут сократить на неделю. Это радует. Значит, около недели мы сможем все-таки побыть вместе. И доделать, наконец, одно важное дело. С момента нашей встречи мы жили у нее в квартире. И первым грандиозным планом нашей семьи было мероприятие по совмещению двух однокомнатных квартир в одну, более приемлемую для совместного проживания. Оставшись после отъезда жены один, я ушел в свою квартиру. Одиночество вновь потянуло меня в привычное место.

Если бы я остался тогда в ее квартире!

И какие странные изменения могут произойти в судьбе по причине того, что в сахарнице не окажется одной-единственной ложки сахара…

Слегка переборщив с контрастным душем, где холодного было больше, чем горячего, я, стуча зубами и с вожделением думая о чашке кофе, выбрался из ванной. Скорее по привычке, нежели по необходимости, проводя расческой по коротко стриженным волосам, я зашел в кухню и понял, что кофе отменяется. Еще вчера, то есть второго декабря, я выгреб из сахарницы последний сахар.

Меня поймет тот, кто, умирая от жары, приползет на людный пляж и, вдохнув свежий морской воздух, вспомнит, что забыл дома плавки.

Заперев в домашний мини-сейф газовый пистолет, облачившись в дубленку, я вытряхнул из пакета какую-то любовную лирику, что позабыла Саша. Вздохнув и совершенно не думая о будущем, я шагнул за порог родного дома «изменять жизнь к лучшему». Так, во всяком случае, гласила надпись на пакете. Закрывая дверь на замок с суперсекретом, который дважды судимый сосед из одиннадцатой квартиры, на спор со мной, открыл ровно за восемь секунд, я услышал за спиной голос Иваныча. Иваныч – выпивоха с верхнего этажа. Точнее – не «выпивоха», а «пропивоха», ибо он пропивал все, что имело материальную ценность. Не пропитой у него оставалась только однокомнатная квартира. И то по причине, что в ней, кроме Иваныча, была прописана еще его сестра. Она уже в тридцать восьмой раз отклонила предложение брата «квартиру продать, а деньги поделить». Логично, если рассуждать мозгами сестры. По ее, да и по моим подсчетам тоже, Иваныч должен был скоро пропить сам себя. Вот тогда сестра и решит, что делать с квартирой…

Итак, я услышал голос:

– Антон, «пушнинка» есть?

Мой ключ замер в «суперзамке». Я вспоминал. Не поворачиваясь, отчеканил:

– Есть. Штук двадцать. Пивных.

На всякий случай поясняю: «пушнина» – это пустая стеклянная тара из-под напитков. Она подлежит обмену на деньги, с целью приобретения тары наполненной, с последующим ее осушением и подготовкой к сдаче.

Если бы я откликнулся на мольбы Иваныча и вернулся в квартиру, чтобы отдать ему пустые бутылки, моя жизнь была бы сейчас совершенно другой. Смешно. Даже не верится. Но это так. Однако я решил тогда, что возвращаться – плохая примета… Хотя, я вру. Мне было просто лень. Я попросил Иваныча подойти через часок, когда вернусь с рынка. Опять же, почему я сказал – «с рынка», когда под боком был гастроном? Снова глупая случайность, которая запрограммировала меня на дальнейшие действия. И я впрямь отправился на рынок, расстояние до которого было в два раза больше, чем до магазина.

Проходя мимо стихийно организованных рядов вдоль рыночного забора, я познакомился с Рольфом. Так он представился. С этого все и началось…

Часть первая

Пес, не попавший в рай

Глава 1

Он сидел на грязном половике, постеленном на дно огромной картонной коробки из-под холодильника «Фунай», и грустными голубыми глазами, похожими на огромные голубые миндалины, встречал и провожал прохожих. Не знаю, что заставило меня остановиться и присесть на корточки перед коробкой. Наверное, ее нелепость. Щеночка еще можно поместить в коробку. Так он больше вызывает умиления и демонстрирует свое одиночество. Но подросток в коробке из-под холодильника – это чересчур. Я никогда не интересовался собаками и не имел ни малейшего представления об их поведении, желаниях и стремлениях. Проработав восемь лет федеральным судьей в суде Центрального района, я знал лишь об их возможностях. Точнее – о двух. Собаки умеют быстро бегать и больно кусаться. На себе мне это еще испытывать не приходилось, но вот людей, кому посчастливилось это узнать, я видел очень много.

Заметив мою заинтересованность, зависшая над коробкой, как фонарь над дорогой, хозяйка пса пояснила:

– Немецкая овчарка. Кобель. А «папа» у нас сейчас в Германии, на выставке.

Я поднял глаза на хозяйку. У такой женщины щенок немецкой овчарки может появиться только по одной причине – она его где-то «свистнула». Во-первых, щенок упитан, а хозяйка имеет все признаки спивания. Во-вторых, собаки ненавидят алкоголиков. Патологически. И вряд ли этот пес был привязан к такой хозяйке. У него вообще был вид, что он точно знает – над ним издеваются! И сейчас ищет способ закончить этот беспредел.

– А «мама» тогда где? – спросил я.