Эра беззакония

– Солонцов, сдавайся! – крикнул кто-то. – Брось пистолет и подними руки!

Страх сковал сознание. Он лежал на сыром полу, не владея телом. Терял секунды и шансы. И только новая волна адреналина вернула его к жизни. Вцепился руками в трубы, втянул себя в тесную шахту – бетонный короб теплотрассы. В горячую тьму и неизвестность. Еще и еще… «Вперед, вперед!» Метра три прополз на азарте, пока не устали руки.

Люди в подвале осмелели. Включили фонарик. Его отблеск, в проеме лаза – последнее, что он видел, перед тем как втащил себя под землю. Голоса слышал дольше, но слов не разобрал. Затих, затаился. Старался не дышать. И вдруг!.. Чуть не вскрикнул от чужого прикосновения. По плечам, животу и ногам, пробежали когтистые лапки. «Крыса!..» Вторая шмыгнула у лица. Хвост стеганул по губам и по носу. Омерзение!.. И новый страх: «Живого сожрут! Сбегают за подмогой и примутся с двух сторон…»

Донесся звук. Глухой и далекий. На стенках короба мелькнул слабым бликом отраженный свет. Кто-то шарил фонариком по углам теплового узла.

– Пусто… – расслышал он. – Сбита пыль… Бомжи ночевали, бутылки валяются… Ух ты! Крысяра жирная, сидит, на меня пялится… Надо было чердак блокировать, он чердаки любит…

Человек убрал голову из лаза, и больше слов разобрать не удалось. Бу-бу-бу… Потом стихло. «Ушли…»

Дикая слабость охватила его. Будто гонят неделю, а не каких-то пять минут. Он немного выждал и позволил себе откашляться. «Проклятая стекловата!» Шевелиться не осталось сил. Лежал бы да лежал. Но жаркая труба нагрела воздух в коробе до собственной температуры. «Градусов сорок-пятьдесят, – определил он. – Осень теплая, топят слабо…»

Пот пропитал одежду, смешался с пылью и стекловатой. Глаз не открыть. И с руками – беда: горят ладони, словно остались без кожи. Нечем вцепиться в трубу, подтянуться и проползти спиной по бетону очередные сантиметры.

«Надо!» – заставил себя продвинуться еще на метр. Внезапно обозначилось затруднение. Изменилось положение труб – в узком пространстве короба они проходили сначала под потолком, а теперь устремились вниз. Застряла голова, заклинилась между трубой и полом.

Он ощупал пространство вокруг. Высота короба – сантиметров пятьдесят. Ширина – чуть больше. Почти половину высоты съедают трубы в клочьях теплоизоляции. «Под трубами не проползти. А сбоку?» Перевернулся на бок. Получилось. Стряхнул с лица пыль, протер глаза. Открыл их и ничего не увидел. Совсем ничего. Коснулся пальцем лица, ощутил прикосновение, но пальца не разглядел. Тьма абсолютная! «Могила…»

Бочком-бочком, прополз несколько сантиметров. Тесно, обрывки стекловаты перекрывают путь. Занес на трубу ногу, потом руку… «Горячо, а что делать?» Заполз на трубы туловищем, немного продвинулся вперед. Нога зацепилась за что-то колючее, наверно, проволоку теплоизоляции. Джинса попала на острую скрутку, как щука на крючок. Не рвется и не отпускает. Подергал ногой, пытаясь освободиться. «Куда там! Тесно в бетонном гробу. Зажат между трубами и потолком. Гамбургер-чизбургер в булочке с кунжутом…» Занервничал, потянул вперед. Только усугубил зацеп. «А если назад? Дотянусь рукой и оторву проволоку», – прикинул он. Подал назад – не дотянулся. Только одежду собрал под шеей. Задрались куртка и рубашка. «Еще назад! Немного…» – поднатужился он. Не дотянулся. А куртка скаталась в жгут, кольцом обхватила грудь, запрессовала его в коробе. Он этого не заметил. Дернулся изо всех сил назад, окончательно заклинил себя одеждой. В кожу впились острые жала стекловаты. Голый живот, спина, бока и руки, запылали огнем, против которого труба показалась холодной.

Он застонал от боли. Грешник на раскаленной сковороде! В котле кипящего масла. «Проклятая стекловата!» Задергался, засучил руками-ногами, пытаясь сдвинуться хоть на миллиметр. Напрасно, засел, как пыж в патроне. Намертво!

Странный холод родился внутри раскаленного тела. Смертный страх… От солнечного сплетения, во все стороны, покатились волны леденящего ужаса. «Застрял! Намертво…» Мозг выдал картину ближайшего будущего: «Сварюсь! Вкрутую, минут за двадцать…» Паника расползлась по закоулкам сознания, заполнила, затопила его и в считанные секунды напрочь выключила. Этим и спасла.

Нечеловечески взвыл, подчинясь первобытному инстинкту. «Жи-и-ть!..» Заскреб ногтями по бетону. Уперся свободной ногой в потолок короба. Напрягся и выдернул себя из затора. Как змея из прошлогодней кожи. Затрещала куртка, порвалась. Пистолет впечатался в живот, как в специально выдолбленный ложемент. С джинсами и кроссовками пришлось распрощаться.

Мужчина вырвался из плена и затих обессиленный. Когда отдышался после страшного напряжения, переложил в карман рубашки ключи, найденные в обрывках куртки, пистолет зажал в зубах и пополз дальше. Трубы постепенно прижались к боковой стенке короба. Освободилось место. Он помещался теперь в коробе не только лежа на боку, но и перевернувшись на живот.

«Что дальше? – задумался он. – Вперед или назад? В подвал дома, окруженного загонщиками? Вряд ли они ушли. Умные. Лихо вычислили его по банкомату. За три часа… Дурак! Идиот! Лошара… – крыл он себя за глупость. – Нельзя дважды пользоваться одним банкоматом. Знал же! Расслабился, понадеялся на «авось». Думал, этот счет им неизвестен… Нельзя назад. Ребята побегают по дворам и вернутся в подвал. Остается – вперед. Что там? Неясно… Выход в соседний дом? В колодец? Или тупик? Засыпало, допустим… Крысы прошли, – вспомнил он. – Надо рискнуть, чем черт не шутит. Без куртки, в случае чего, попячусь назад, не застряну…»

Пополз вперед. Обдирая локти и колени, стараясь не замечать облепившей тело стекловаты. Жжет нестерпимо, но человек ко всему привыкает. Скотина с возможностями. «Только бы просвет между стенкой короба и трубами не сужался!»

Ему повезло. Колени не успели протереться до костей, когда он дополз до колодца. Поднялся по скользким ступеням и уткнулся головой в люк. Всего сантиметр чугуна до свободы. Сердце радостно забилось: «Прорвался! Не пропал!..» Уперся головой и руками в люк, натужился. Люк не шелохнулся. «Приварен? – испугался он. – Или придавлен колесом машины». Прислушался… Наверху тихо. Не похоже на проезжую часть. О том, что снаружи поджидают преследователи, старался не думать. «Поднять бы тяжелую крышку!..»

Переставил ноги на ступеньку выше. Уперся спиной в скользкую стену колодца. Руки выставил не по центру, а с одного края чугунного кругляша. Вдохнул глубоко… «И-и-и, р-раз!» Край люка приподнялся. Подтолкнул его вперед и увел с обечайки. Над головой проступил тонкий серпик неба. Собрался с силами и сдвинул крышку люка еще немного. Высунул голову, огляделся. Непривычно темно для этого раннего часа. Почти ночь.

Теплотрасса вывела его в незнакомый двор. Темный, заставленный мусорными контейнерами и машинами. Перед лицом – колесо автофургона. Закрывает обзор. «Полметра вправо – и фиг бы я открыл крышку. Везунчик…» Он выбрался из колодца. Заполз под фургон. Ногой задвинул чугунный блин на место. Мерзкий скрежет спугнул кота из мусорного бака. «Не дай Бог, ребята услышат…» Но двор словно вымер. Он полежал немного, сообразил, в какой стороне находится дом номер четыре. Вылез из-под фургона и начал пробираться в свой двор. «Не напороться бы на людей. Увидят, запомнят, расскажут: грязный, оборванный человек, пропитанный пылью и ржавчиной. Без штанов. Бомжи выглядят лучше». А преследователи чешут дворы. Именно такого и разыскивают. Ждали его у банкомата, значит, не знают адрес берлоги. Но понимают, что залег он здесь, в этих домах. «Дернуть бы сейчас на другой конец города!.. – подумал он. – Только куда дернешь, в таком-то виде…»

Прополз три двора, маскируясь по темным углам. Добрался до дома номер четыре. Никого не встретил, не напугал. Прошмыгнул в подъезд и с опаской поднялся по лестнице. «Засады нет!..» Стараясь не шуметь, открыл дверь коммунальной квартиры. В ней, из бывших восьми комнат, только две жилые. В остальных – хлам, плесень и запустение. На цыпочках прошел по длинному коридору. Хозяева-старички, пустившие его в квартиранты, не услышали шагов и не выглянули полюбопытствовать.

В комнате снял грязную одежду, запихал в пакет. Сунул пистолет под подушку. Открыл упаковки с новыми трусами и носками, прихватил полотенце и, уже не таясь, прошлепал в душ. Это омерзительное место он избегал, но сегодня черный санузел коммуналки показался ему римской термой. Пробуя рукой еле теплую воду, ощутил с ней родственную связь. «Она там текла, и я полз рядом. Хорошо, что не горячая, разбавлять не надо». Высморкаться от души и откашляться до боли в горле. Потом принялся за дико саднящее тело. Мылся и думал о том, что делать дальше.

«Бежать?.. Он бежит уже месяц. Дважды почти поймали. Сегодня и на чердаке. Бог любит троицу?.. Он очень устал. Утратил способность спать. Почти не ест. Скоро не сможет думать. Вон, как лопухнулся с карточкой. И с таксистом… Охотники это знают. На это рассчитывают. Гонят как зверя, пока не выбьется из сил, не ошалеет от страха. Рано или поздно возьмут. В прошлый раз вычислили номер мобильника. Выследили. Тогда он отбился и ушел. Вдогонку главный запугивал его по телефону. Или время тянул, помогая засечь место? Кто они? Не менты и не бандиты. Мощный информационный ресурс. И доступ к базам. Менты неделями выбивают распечатки, а эти за час подоспели к банкомату. ФСники? А почему в родном городе его похищали бандиты? Не вяжется.

Гонят профессионалы. Гонят, чтобы убить. Как убили Яшу на чердаке. А перед смертью будут пытать, выбивать адрес места, куда он спрятал своих. И где материалы. Писюльки он отдаст, не жалко. Но Яша сказал, что на этой стадии зачищают всех: объект, окружение, связи. Значит, будут пытать. Он не выдержит – низкий болевой порог. Расколется, они найдут и убьют жену с сыном. Главный так и сказал: «Под корень! Всех, кто что-нибудь знает…» Пугал, расшатывал психику? Скорее всего. Ход событий не оставляет надежды на пощаду. Договориться с ним уже пытались. Трижды. Он не понял глубины проблемы и обрек всех на смерть. Ради чего?.. Нормальные люди называют это глупостью. Только Яша твердил: «Кто-то должен! Или все мы – скоты?» Где теперь Яша?..»

Он закрыл воду, вытерся и оделся в чистое. «Бежать, – подытожил, – долго и далеко. Сколько хватит сил. Увести от родных. А там, как судьба. Повезет – увидимся и заживем, как прежде. Всего-то надо: остаться в живых и их вытащить… Какой дурак! – злился он на себя. – Пять недель назад были вместе. Жили бы спокойно и дальше… Так – нет, проснулся проклятый червяк! Зудит: «Раз написал – печатай! Может, для этого ты и родился…» Сидит в душе и соблазняет. Всю жизнь под монастырь подводит. Адама с Евой хоть змей соблазнял, а меня червячок яблочный. По мелкоте души. Сколько подлостей через него сделал, сколько глупостей… Но ничего, прорвусь!»

Вернулся в комнату. Стресс смылся вместе с грязью, потом и стекловатой. Тело устало, но погоня закачала в кровь адреналин, и чувствовал он себя бодро. Даже проснулся аппетит. Хотел сходить к старикам, порыться в холодильнике, но слабый шум за окном вмиг отбил мысли о еде.

С улицы донесся звук мотора. Под арку вползла машина. Он бросился к выключателю, погасил свет, выглянул из-за занавески.

Темный двор освещен только фарами. Из машины вышел человек. Встал посреди двора и, задрав голову, заскользил взглядом по окнам. «Что он высматривает? Дом почти нежилой…» Снова страх сдавил сердце. Пригляделся, узнал и этого. Одежда другая и видел его мельком. «Этот» на чердак не ходил, стоял на стреме. Столкнулись внизу, когда убегал. «Этот» почти схватил его, но поскользнулся в бомжатском ссанье и выпустил.

Он видел, как мужчина жестом подозвал ковылявшую через двор старушку. Подвел ее к машине и в свете фар показал что-то. «Мою фотографию». Старушка отрицательно замотала головой и пошла себе дальше. Мужчина постоял немного, сел в машину, и она выкатилась со двора.

«Обложили!» – бессильно опустился на кровать. Прилег в навалившемся изнеможении. «Поквартирный обход готовят. Процедят район за сегодняшний вечер. Шанс проскочить, конечно, есть. Переоденусь и дворами, дворами… – просчитывал он варианты. – Но есть шанс и влипнуть. А попадаться нельзя. Выпотрошат и доберутся до них. До тех, за кого я умру, но… Стоп!.. Умру? Интересно… Умру… Значит, пора умереть…» – понял он. Такой вариант предусмотрен, технически подготовлен и выполним. Очень легко выполним. Умирать, правда, не хочется. «В сорок лет жизнь только начинается…» Разум воспротивились собственному решению.

Он встал, сунул пистолет под свитер. Вышел на лестничную клетку и посмотрел в разбитое окно. Пустынная улица хорошо освещена. У каждого дома стоит по человеку. «Случайные прохожие? Ждут кого-то в безлюдном квартале…»

Поднялся на чердак. Вылез на крышу. Прячась за трубами, обозрел окрестности. Разглядел дворы, увидел, как обходит подъезды шестнадцатого дома группка людей. Трое-четверо… Это тот дом, у которого он остановил такси. Увидел перекрытые автомобилями въезды. Мелькнули на миг огоньки сигарет и выдали двух наблюдателей на крышах соседних домов.

В смятении вернулся в квартиру. Возможность вырваться отсечена. Взялись за него серьезно. Человек пятнадцать прочесывают квартал. «Все-таки, умирать?..» – повис в пустоте вопрос. Он не стал на него отвечать. Стянул жаркий свитер, швырнул на пол. Плюхнулся на кровать. Все уже понял, но в этом деле мало понять. Нечеловечески трудно согласиться. Флот и здесь не подвел. Двенадцать долгих лет флот растил в нем готовность умереть в любую минуту. Военный тем от прочих людей и отличен: спит ли, ест ли, играет дома с детьми, а придет приказ, и прямая его обязанность – встать, проститься и уйти умереть, постаравшись как можно дороже продать свою жизнь. Единственное его право. А сопли, вопросы и обсуждения здесь ни к чему… Все ясно. Только не ожидал, что приказ отдавать, ему тоже предстоит «собственноручно». Мысли остановил, успокоил дыхание, и ровным, спокойным голосом сказал себе: «Умри!»

Холодно сделалось внутри. Пусто. Съежилась душа, будто уже отлетела. Страха нет, только холод. «Боже ты мой!» Он лежал на кровати, не имея сил сделать то, что задумал. Долго лежал, минут восемь. По нынешним меркам – расточительно много. Ни о чем конкретном не думал. Все давно передумано, просчитано, приготовлено… Погоня превратила его в отчаянного реалиста, очистила от глупых надежд. «Помощи ждать не от кого. Чуда не произошло. Все, как предсказывал их главный. И финиш будет… По их сценарию, который можно сломать одним только способом… – думал он почти без отчаяния. – Надо! Без меня не найдут…»

Он заставил себя подняться Встал на ватные ноги, включил свет. Достал из тумбочки коробку. Цифровая камера, куплена неделю назад. «Запечатлите яркие события вашей жизни» – призывно щерится девушка с рекламного постера. Вставил аккумулятор. Вытащил из-под кровати штатив. «Простите, милые мои…» Горло перехватил спазм, но он не заплакал. Не потому, что мужики в его возрасте не плачут. Бывает, плачут, когда прижмет… Но в той необъятной пустоте, ужас которой он ощутил, нет уже места слезам. Там ничему нет места. И «места» там нет.

Он представлял «план номер два». В подробностях. Как запасной и радикальный. Как свой последний козырь. Не верил, что придется его исполнять, на что-то надеялся. «Опять на «авось»? Доавоськался…» Представлял ясно боль, страх. Особенно страх. Потому что труслив и малодушен. Месяц назад был нормальным человеком, даже думать про такое не мог. Теперь все по-другому – знает про пустоту. Про бездну, которая открылась, уже позвала и пропитала собой его мысли и чувства. Открылась потому, что он не испугался. Решился. Шагнул. Даже убил человека. И прежним теперь не станет. А нынешним быть – нельзя. Пора ставить точку.

«Сходить к старикам. Не спят, телевизор работает, смотрят очередной сериал. У всех теперь сериалы вместо жизни. Жаль беспокоить, но попрощаться надо – входит в план». Он пошел в соседнюю комнату. «Действительно, сериал…» Сказал старикам: «Прощайте!» Бабка махнула рукой: «Пока, пока…» Дед шикнул на нее, и оба прильнули к экрану, боясь пропустить что-то важное. Закрыл осторожно дверь.

В своей комнате посмотрел на часы. Восемнадцать двадцать шесть, пятнадцатое октября 2005 года. «Поезд дальше не идет. Конечная…» Из тайника за плинтусом достал новый мобильник. Еще ни разу не звонил с него. Держал на экстренный случай, выключенный, с отстыкованым питанием.

«Позвонить бы жене… Нет, этого нельзя. Ни в коем случае!» И ей он запретил пользоваться любыми видами связи.

В мобильник забиты номера. Телевидение, радио, несколько газет. Репортеры криминальной хроники. Без них, к сожалению, не обойтись. Обязательная часть «плана номер два». Сделал несколько звонков. Восемь раз повторил заготовленный текст. Закончив, бросил телефон на пол, раздавил его обломком гантели, прихваченной у стариков. «Зачем они хранят этот трехкилограмовый шар на ручке?» Обломки телефона сложил в коробку от камеры, потом в большой пакет. В него же запихал грязную одежду. Вынес в одну из пустых комнат, закопал в куче мусора. Обломок гантели положил в коридоре, у комнаты стариков.

Вернулся к себе, плотно прикрыл дверь. Встал на колени, прочел «Отче наш». Добавил несколько слов от себя. Все, что вокруг, перестало существовать. Мысли развернулись к главному, к тому, что волновало всю жизнь. Чем, собственно, жил. «Ответов нет. Эксперимент прекращается по техническим причинам… – подвел черту. – За глупость надо платить».

Много лет он ставил опыты над собой – искал ответ на вопрос, как правильно жить. Так пробовал, сяк… А теперь жить – отпала необходимость.

«Что ж, и червячка заодно похороним… – думал он, поднимаясь с колен. Достал пистолет, включил и настроил камеру. – При всех прочих минусах, с червячком получаем плюс. Раз по-другому не управились. Не ждал, родимый?.. Сюпрайз!.. Открой, падла, ротик!»

День Большого футбола

15 октября, суббота

Калмычков запомнил ту осень в мельчайших подробностях. События, краски, слова. Даже запахи и погоду. Осень 2005 года разнесла его прежнюю жизнь в клочья. Разметала все, что строил он долгие годы, камня на камне не оставила. А начиналось нерешительно, с мелочей, знаков, предчувствий. Первый звонок так и врезался в память – в связке с погодой.

Он сидел в кабинете, базарил с Женькой. Кабинетик тесный, на четвертом этаже питерского ГУВД. Подполковнику, мелкой сошке, такой именно и положен. Этой самой сошкой Николай Иванович Калмычков стал недавно, когда перевелся в Главк полтора года назад. Согласился на незначительную должность в надежде на перспективы. И застрял. А до этого – барствовал. Был начальником ОВД. Маленький, но хозяин.

Женьку Привалова он пригласил для разговора. Дико выглядит – встречаться с другом детства в служебном кабинете, но целый месяц не удавалось пересечься в местах, приятных и подходящих для посиделок. Вот и вызвонил, и затащил чуть не на аркане.

Оказалось, не зря. Бегал от него Женька. Прятался. «Дурак! – подумал Калмычков. – Собрался выпрыгнуть из совместного бизнеса. Разбабился».

– Еще какой, дурак – пожурил вслух. – Сам-то видишь?