Эра беззакония

– С вами – на любое дело, товарищ генерал, но хотелось бы конкретики… – От удивления Калмычков не успевал обрабатывать информацию.

– Будет вам конкретика, – сказал генерал. – Служебного регламента для таких предложений не предусмотрено. Приглашаю ко мне на дачу. На шашлык. В субботу. Часов в двенадцать, устроит?

– Спасибо за приглашение, товарищ генерал. Чему я обязан?.. – совсем «офигел» Калмычков.

– В субботу поговорим и об этом. В общих чертах – дело хорошее. Без криминала, но польза очевидная, и для ГУВД, и в целом… Решение, повторяю, за вами. Не приедете – на службе не отразится.

Генерал вышел, а Калмычков долго сидел, боясь спугнуть удачу. Да что там удачу – чудо, которое только что видел своими глазами. «Не приснилось же?..»

Сам по себе визит генерала, который людей ниже начальника отдела не замечает вовсе, сам визит уже намекает на то, что его из толпы выделили. Неважно почему! Скорее всего, в собственных корыстных интересах. Используют, как презерватив, и выкинут. Конечно, так и будет.

Но шанс, один из тысячи, у него все-таки появился. Не дурак же он, в самом деле. До Главка дослужился. А дальше? Все хорошие карьеры только так, с элементом чудес и строятся. Из грязи – в князи!

«Что генерал про «взять в дело» намекнул? Надо взвесить, просчитать. Дров бы не наломать. Взлетишь высоко, с чужой помощью, а потом как долбанешься о землю, костей не соберешь. Сколько хочешь примеров. Может, все же, синица в руке?»

Калмычков достал из корзины смятый генералом рапорт, разгладил его и перечитал.

«Из-за мудака Перельмана тринадцать лет жизни – коню под хвост?»

Маятник его предпочтений застрял в мертвой точке врожденной осторожности и здравого смысла. Но сил удержать его почти не осталось. Слишком активно притягивал противоположный полюс – честолюбие, спортивный азарт и жажда всего: славы, власти, самореализации, в конце концов.

Здравый смысл оказался сильнее. Калмычков решил не мучить себя бесплодными раздумьями, остыть, подсобрать информацию, тогда уже и решать. Почти двое суток у него в запасе. «Заодно посмотрим, как генерал с Перельмановым заданием поможет. Может, фуфло все, пустые слова?»

Товарно-денежные отношения

21 октября, пятница

Генерал не шутил! Не тот человек.

Прошлый вечер Калмычков потратил на обзвон людей, которым доверял. Выведывал, что за птица генерал Арапов.

Самым осведомленным оказался бывший начальник отдела полковник Полищук – Макарыч, которого ушли на пенсию, чтобы освободить место Перельману. Много рассказал. И других людей Калмычков спрашивал, которые видят мир с иной точки зрения, нежели профессиональные милиционеры. Кое-что поведали.

По всему выходило, генерал – человек влиятельный и надежный. Но старого пошиба. За ним какие-то заслуги, еще в восьмидесятых, в Москве. Там же хорошие связи. В ГУВД он последний мамонт, который помнит, как должна работать милиция. Тем и хорош и плох одновременно. Самого начальника ГУВД иногда на место ставит. Тот терпит, но зуб, конечно, точит.

Вооруженный информацией, Калмычков прибыл утром на службу.

Едва сделал несколько телефонных звонков, как в кабинет, постучав, протиснулись трое офицеров, из которых он сразу признал только капитана Егорова. С ним майор и старший лейтенант.

– Товарищ подполковник! Майор Савельев, начальник уголовного розыска Центрального РУВД, – доложил майор. – Прибыли по приказанию начальника РУВД. Со мной капитан Егоров и старший лейтенант Поляков.

– Хорошо, что прибыли, – сказал Калмычков. Зачем они прибыли, он только смутно угадывал. – Присаживайтесь! Слушаю вас.

Майор заерзал в кресле, не зная как начать.

– По поводу неувязочки с журналистами. Это… Про самоубийство на улице Достоевского.

– Смелее, смелее! – поняв тему, напустил строгости Калмычков, – рассказывайте, как обделались.

– Нам гарантировали, что не под протокол, – встрял Егоров. – На словах, для пользы дела.

– Видел я ваши дела. В телевизоре помелькать захотелось? Мне песни пели: «Никаких журналистов!.. Участковый внизу держал…»

– Если б генерал нашего за горло не взял, – взъерепенился Егоров, – стал бы я рассказывать. Своими руками крючок в задницу вставлять.

– Егоров, не хами! – одернул подчиненного майор Савельев. – Сказано: без протокола! Хочешь неприятностей на РУВД?

Постепенно Калмычков въехал. Вчера генерал предложил начальнику Центрального РУВД выбор. Или засылает к нему УСБ с проверкой всего, чего можно, или виновные в торговле информацией по конкретному случаю колются Калмычкову без протокола, для выяснения подоплеки возни, которая вокруг это дела затеяна. Наказаний не будет, но выводы, конечно, последуют.

Не без труда, изо всех сил напрягая в себе хитрого следователя, Калмычков выявил за полчаса картину торговли информацией в Центральном УВД. Собственно, она ничем не отличалась от торговли в любом другом районе, да и в самом Главке.

Всего за сто баксов капитан Егоров позволил поснимать квартиру, где произошло самоубийство. Еще за пятьдесят – дал короткое интервью. Старики Самсоновы «выступили» за триста рублей. «И были счастливы!» – не преминул вставить Егоров.

На вопрос Калмычкова, почему журналист не в девятнадцать-двадцать часов, а гораздо позже произвел съемку в квартире, Егоров ответил, что, от кого попадя, денег не берет, а этот репортер оказался умным и за пару часов раскопал людей, которым Егоров отказать не может.

Так же примерно, плюс за две сотни баксов, журналист раскрутил старшего лейтенанта Полякова на копирование карты памяти из камеры самоубийцы. Прокурорского сообщника Поляков не выдал. И Егоров не очень откровенничал.

«Я бы на бабло не позарился, да у тех людей за яйца подвешен, – признался Егоров. – Их, конечно, не застучу, но люди наши, милицейские. Распоряжение выполнил, и немного при деньгах».

Поляков добавил: «Деньги вернем, только не все. Часть наверх пошла. Не просить же обратно».

Почему журналистов собралось так много, так быстро, и кто за этим стоит, «орлы» не знали. Калмычков отпустил их и начал было строчить отчет для Перельмана, но одумался и следов на бумаге решил не оставлять.

Выслушав устный доклад, Перельман требовал принятия мер и наказания виновных, опять плевался слюной, пока не сообразил, что законных оснований под его требованиями нет и даже начальнику Центрального РУВД он по субординации – никто. Попыхтел немного и сдулся.

«Где планируете умирать?..»

22 октября, суббота

«Странная осень в этом году: сентябрь – суше августа, и в октябре всего два-три дождика. И тепло. Не по-питерски, – удивлялся Калмычков, летя по сухому Выборгскому шоссе. – Сглючил мир, перевернулся. Погода в том числе».

Кто отвечает за смену времен года? Есть, ведь, кто-то. Или на небе демократия?

Похоже, этот «кто-то», получив от начальства «втык» за вчерашний мягкий день, а может, и за всю нетипичную осень, пересмотрел свое отношение к работе. Ночь ушла у него на раздумье. Обещанное предупреждение о неполном служебном соответствии притушило кураж. Одумался, встал на путь исправления.

Сегодняшний день выдался солнечным, но уже ветреным и холодным. В рамках должностных инструкций. Осень будто опомнилась, что задержала бабье лето на неприлично долгий срок. К утру сменила южный антициклон на северо-западный, сметая багрянец лесов злой секущей метлой полярного ветра.

Солнце прогрело салон машины, и пока Калмычков петлял по улицам дачного поселка, не ощущал перемену погоды. Но только вышел, чтобы постучать в зеленые ворота генеральской дачи, как резкий ветер дохнул запахом снега, заставил по самое горло застегнуть молнию джемпера и куртки.

На стук не откликнулись. Калмычков постучал еще раз, прикидывая, удобно ли заорать на всю улицу: «Эй, хозяева!» Кричать не пришлось. Лязгнули засовы, и сначала одну половинку, а затем вторую, раскрыл невзрачный мужичок.

– Калмычков Николай Иванович? – спросил он, щурясь и прикрывая ладонью глаза.

– Он самый.

– Ждали вас к двенадцати, а сейчас половина первого. Я в сараюшке ковырялся, не услыхал, что тарабаните. Проезжайте! – махнул он Калмычкову, а сам закричал в сторону дома, – Серафим Петрович! Приехал!

С крыльца уже спускался, поспешая, генерал в спортивном костюме. Калмычков едва успел въехать на территорию и заглушить машину, чтобы, выйдя из нее, угодить в широко расставленные объятья.