Михаил едва подавил зевок: все эти рассуждения были ему давно знакомы. И вопрос о жизни умирающего экс-шахтерского поселка он задал чисто из вежливости, для поддержания разговора. И еще, конечно, чтобы увести беседу с неприятной для себя темы. За последние шесть лет, встречаясь со Степанычем всякий раз по пути в поле и обратно, здешние беды он выучил наизусть – так же подробно, как и привычки и обыкновения хозяина. Вот сейчас, вдоволь наплакавшись, тот обязательно повернет на гостя. Начнет корить его за легкомыслие и наплевательское отношение к собственной старости… Ну, вот, так и есть!
– А ты, Мишаня – извини, конечно, так на работу не устроился? Хоть для проформы, для пенсии? Ты ведь тоже без пяти минут как пенсионер! Нашего, пенсионерского полка, «кавалеристом» станешь! Или не думается пока об этом?
– Степаныч, давай прекратим на эту тему, а? – лениво растянул Алдошин. – У меня ведь есть кому плешь проедать! Жена, Ниночка ненаглядная, мастерица такие вопросы задавать…
– И что ж ты ей отвечаешь, интересно мне знать? Ну, хоть в порядке обмена опытом рассказал бы, Мишаня!
– Я ей, Степаныч, шкатулку всякий раз показываю. Есть у меня дома такая японская шкатулочка из раскопов, себе оставил, продавать не стал. Хорошенькая такая вещица, раковинами оклеена почти сто лет назад. В земле сколько пролежала – а отмыл, почистил, дерево маслом гвоздичным смазал – и как новая! Так вот: в шкатулке той мы с Нинкой бюджет семейный держим. Показываю ей шкатулку и говорю: вот когда, супруга моя драгоценная, сия шкатулка дно покажет – вот тогда и пили меня на здоровье целыми днями!
– И что, не показывает дна шкатулка? – завистливо поинтересовался Степаныч.
– Пока нет! – хохотнул Алдошин. – Я, как только вижу, что вот-вот дно откроется – пополняю баланс… И Ниночка тогда на другую тему дискуссию открывает – ну вот как ты сейчас, Степаныч, собираешься! Что, не так?
– А хоть бы и так, Миш. Мы с тобой, конечно, не дружбаны закадычные. И к своим делам ты меня, как и Нинку свою, близко не подпускаешь. Но по-приятельски скажу: коли твои копания такой доход приносят, что без твердой зарплаты семье два десятка лет жить позволяют – этот самый доход и заинтересовать может кой-кого для твоего бизнеса нежелательного!
– Да говорено с тобой об этом двадцать раз, Степаныч! – Алдошин позволил себе откровенно зевнуть. – Нету в моем бизнесе криминала! И проверяли, и таскали не раз, да все без толку! Извинялись и отпускали…
– И еще двадцать раз отпустят, – стоял на своем Степаныч. – А на двадцать первый раз дотошный человек с погонами на твоем пути попадется. Поглубже копнет…
– Чудак ты, Степаныч, ей-богу! Чтобы на нашего брата, копаря, дело «накопать», криминал «пришить», надо поймать его за руку на культурном слое, представляющем государственный интерес. А я, к примеру, такие участки на нашем благословенном острове наперечет знаю. И близко к ним не подхожу, усек? Мой интерес – поверхностный слой земли! Другая возможность – поймать копаря на незаконной продаже предметов старины, представляющих историческую ценность. А чтобы продать нечто, надо это нечто найти. А я чего нашел, Степаныч?
– А я откуда знаю?
– Вот видишь – не знаешь! – хохотнул Алдошин. – И никто не знает! В инете на сайтах – форумах я не свечусь, в поставщиках у барыг не числюсь. За что меня привлекать? Ну, при старом УК могли хранение холодного оружия пришить – так времена-то изменились! Настоящего «холодняка» новодельного нынче и на открытых прилавках полно…
– Но ведь сколько лет не работаешь, а живешь на что-то! – упорствовал хозяин.
Не со зла, конечно, упорствовал, а так – из пьяненького упрямства, лишь бы правоту свою доказать, Алдошин это понимал. Но тема была скользкой, и он решил ее закрыть.
– Консультации даю, понял? И хватит об этом!
– Как знаешь, Мишаня… Да ты не обижайся, я ведь по-свойски, о тебе же забочусь.
– За заботу спасибо, Степаныч. Давай по последней, и я спать пошел. Ты хозяйствуй тут, «добивай» водочку, коли лезет, а мне завтра пахать надо. Лодку-то поможешь завтра пораньше накачать и перевезти в морю?
– Не беспокойся! Я у тебя в вечных должниках, Миш. Все сделаем! – уверил хозяин. – А ты иди, моя благоверная постель с утра уже приготовила. Спаниелька твоя не стала от старости по ночам скулить?
– Улька собака правильная, хоть и с придурью старческой, конечно. Ты не беспокойся, Степаныч! Сейчас ее выведу перед сном, и до утра ты ни ее, ни меня не услышишь! Спокойной ночи!
– Ага, – хозяин уже пододвигал к себе остатки «финки», городскую закуску.
Утром Алдошин проснулся от холода и некоего настойчивого шуршания. Приподнялся на продавленном гостевом диване, с тревогой глянул в сторону окна. Шуршало там: по стеклу торопливо сбегали вниз косые струйки дождя. Его капли перемежались с мелкой дрянью – то ли градом, то ли снежинками. Холодом несло тоже от окна: хозяин явно поспешил снять внутренние рамы, патриархально-деревянные, с облупившейся голубоватой краской. Снятые рамы стояли тут же, в простенках.
Велком на наш прекрасный остров! Тут даже в середине мая ноябрьская погода. Если не декабрьская, мрачно поправился Алдошин.
Он соскочил с дивана, прошлепал к окну и выглянул наружу, с тревогой ожидая увидеть признаки ветреной погоды. Здесь, у побережья Татарского пролива, непогода «баловала» людей особо и часто. Татарский пролив вообще издавна славился капризной непогодой, бури налетали здесь часто и внезапно. Серая неласковая вода пролива тут же превращалась в череду увенчанных белыми гребнями пены грозных водяных валов, норовящих опрокинуть и отправить на дно не то что легкие посудины, но и солидные многотоннажные морские суда.
Михаил несколько раз был застигнут внезапной бурей на своей видавшей виды надувной лодке КМ-300, причем последние два раза посудина была загружена добычей до пределов. Кончилось все более-менее благополучно – не считая смытого волнами снаряжения и потраченных нервов. Однако впредь выходить в Татарский пролив при малейших признаках надвигающейся бури он зарекся.
Алдошин выдернул из-под продолжающей спать Ульки приготовленную накануне рыбацкую робу, оделся. Вслед на ним спаниелиха тоскливо глянула на окно, однако хозяин не собирался снова ложиться, и собака примирилась с неизбежным.
В доме было тихо. Выйдя на крыльцо, Алдошин понял почему: хозяева, несмотря на его ранний подъем, встали еще раньше. Степаныч умащивал уже надутую лодку в тракторный прицеп, его половина гремела чем-то в сараюшке.
– Привет, Мишаня! – махнул рукой хозяин. – Как тебе погодка наша?
– Бр-р!
– А что ты хотел? – резонно вопросил Степаныч. – Это Сахалин, не Абхазия тебе какая-нибудь! И май ты сам выбираешь все время…
– Дураков нету отправляться в поле попозже, когда медвежья дудка в рост человека вымахает, а раскопы в джунгли превратятся, – традиционно ответил Алдошин. – Ты лучше скажи, как прогноз на сегодня?
– С прогнозом все вроде тик-так. Портовые клянутся, что до обеда безветрие гарантируется. А иначе чего бы я с лодкой твоей поспешал?
– Ну, ты старый ударник комтруда, Степаныч, – усмехнулся гость. – А мотор-то где?
– Мотор твой Сашка-тракторист еще час назад увез в портовые мастерские – чтобы проверили все как следует, погоняли. Ты ж его, поди, всю зиму с прошлого сезона в гараже или на балконе продержал? Не почистил ни разу, ревизии своему кормильцу не дал?
– Ты у меня провидец прямо, – хмыкнул Алдошин. – Сколько?
– Литр, как водится, – пожал тот плечами. – Не считая доставки в порт твоих бебехов и погрузки-разгрузки…
– Понятно, – Алдошин кивнул, досчитывая про себя. Литр водки – это чисто профилактика. Которая, как правило, выявляла в подвесном лодочном моторе некий страшный «дефект», который непременно проявился бы по выходу в море. Его устранение – как правило, еще литр. Если не совсем оборзели тутошние механики и мотористы. – Позвонить Сашке твоему никак нельзя, поинтересоваться результатом? Я пораньше хотел выйти…
– А позавтракать? – тоже традиционный ход хозяина, рассчитывающего на пару похмельных утренних стопарей.
– Некогда, Степаныч! Да ты не волнуйся, за диваном поправиться чем найдешь…
– Обижаешь, Мишаня! Я ж не к этому! – нарочито надулся хозяин. – О тебе забочусь!
– Поехали к причалу, – решил Алдошин. – Там и поторопим твоего Сашку.
Махнув приветственно рукой выглянувшей из сараюшки хозяйской «половине», Алдошин угнездился в микроавтобусе, прогрел мотор и тронулся в сторону порта. На полпути встретили и Сашку, поспешающего за прицепом с лодкой. Перекинулись парой фраз – как и предполагал Алдошин, «ребяты с мастерских заканчивали обиход лодочного двигателя, и на причал обещались доставить его сами».
В море, как и думал Алдошин, удалось выйти только через час…
05
Сахалин, западное побережье острова, 2011 год
За волноломом старенькую лодку Михаила стало потряхивать и бить в дно сильнее. Выйдя из бухты, он направил тупой нос «каэмки» на север, прижался ближе к берегу. Серые скалистые очертания береговой линии, едва тронутые зеленью первой пробивающейся травы, были неуютны и мрачны. Низкие рваные облака дышали холодом.
Алдошин ссутулился на задней банке, до конца поднял молнию на робе, вязаную шапку натянул до самых бровей. В этакую непогодь нипочем не верилось, что где-то на свете есть солнечные и теплые места, где море ласково, а берега так и манят пристать и раскинуться навзничь на горячем песке пляжа.
Не прибавляло ему настроения и предстоящая встреча с Витькой, притащившем с собой еще и какого-то столичного Абвера. Сезон Михаил предпочитал начинать в одиночестве – так было приятнее и легче.
Первые его годы в поле так и было – копарей было несравнимо меньше, чем нынче. А мест для хабара, наоборот, становилось меньше.
Нынешних копарей Алдошин, подобно многим старым поисковикам, очень не любил. Практически все они были «ямщиками», разменивающимися до таких «мелочей», как засыпка нарытых самими же ям на раскопах. У многих было дорогущее поисковое оборудование – профессиональные металлодетекторы со сменными «снайперскими катушками» на все случаи жизни, финские лопаты с титановыми клинками и эргономичными черенками в нескользкой пластиковой «обертке», мощные GPS’ки и рации дальнего действия, каких не купишь в обычном магазине. Упакованные дорогим снаряжением под завязку, они не имели главного – копарского чутья, интуиции поисковика. Понимая это, новые копари норовили набиться в компанию к «старичкам», напропалую хвастались своей упакованностью, снисходительно поглядывали на некондиционное оборудование зубров поискового промысла и небрежно обещали содействие деньгами и оборудованием.