Легионер. Книга первая

– Ты ходил в ледник, Карлуша? – деланно удивился Власов. – Странно, мы договаривались, кажется, только о сдаче комнаты… Ах да, там же дожидается субботы наш чудный филейчик!

Ландсберг молча прошел в свою комнату. Власов шел следом, не умолкая.

– Кстати о субботе, Карлуша! С Грибовым я уже договорился – насчет посуды, вина и прочего. Но каков негодяй этот Грибов! Представь: дерет за два часа работы своего официанта рупь с четвертью! Будто это и не официант вовсе, а какой-нибудь наследный принц! А вино – в семьдесят копеек бутылка! С ума сойти! Впрочем, о чем это я – не обращай внимания, Карлуша! Назвался груздем – полезай в кузов, как говорится! Сам предложил посильное участие – стало быть, нечего и жалеть!

– Ужина не будет, Егор Алексеевич, – глухо проговорил Ландсберг, не глядя на хозяина. – Я отменю приглашение, извинюсь перед товарищами. Придумаю что-нибудь…

– Отменишь? Но почему, Карлуша? Рассорился с товарищами?

– Сами знаете, Егор Алексеевич, – тихо вздохнул Ландсберг.

– Н-не понимаю! Решительно не понимаю, Карл!

Старик насупился, зашагал по комнате, без надобности поправляя шторы, занавески, ангелочков на туалетном столике. Затем, сообразив, что свой грех от Карла не скрыть, взял юношу за плечи, икательно улыбнулся в лицо:

– Если вы, милостивый государь, намекаете на то, что я, пожилой человек, позволил себе распорядиться кухарке поджарить себе малюсенький кусочек такого аппетитного филейчика… Ну, захотелось старику побаловать себя – не в лавку же бежать, право! Ну же, Карлуша, не будь таким скупым!

Семенидова из кухни, прислушиваясь к разговору, сердито загремела посудой и заговорила:

– Говорила я вам, Егор Алексеич, что нехорошо без спроса брать мясо у молодого человека! Тем более – перед гостями. Предлагала же сама в лавку сбегать, коли вам так жаркое приспичило!

– Молчи, дура! Кто тебя спрашивает?! – обрушился Власов на прислугу. – Вот, изволите ли видеть, какую моду кухарки взяли – хозяев осуждать! М-молчать, старая!

– Егор Алексеевич, прошу вас! – чуть повысил голос Карл. – Служанка-то тут при чем? И вообще – извините, у меня разболелась голова, я хотел бы прилечь.

– Вот видишь, старая, до чего ты довела своими глупыми причитаниями молодого барина! – закричал, не принимая во внимание несуразность своих обвинений Власов. – А, может, ты оттяпала мяса больше, чем тебе было велено, а? А куда дела? Снесла дьякону долгогривому в храм? А ну-ка, живо неси мясо сюда!

– Побойтесь Бога, Егор Алексеич! – захлюпала старуха. – Сроду крошки чужой не брала. И не собака, чай, чтобы сырое мясо глотать! Сколько вы показали, столько и отрезала!

Сцена была пренеприятнейшая. Карл плотно прикрыл дверь в свою комнату и бросился на кровать, закрыв голову подушкой – чтобы не слышать визгливых криков Власова и плача Семенидовой. Сегодня же, немедленно отказаться от квартиры! Переночевать разок разрешат и в казарме. А завтра он найдет другую квартиру и съедет от этого ужасного человека!

Решивши так, Карл немного успокоился. Приподнял подушку – крики и плач в квартире смолкли. Вздохнув, Ландсберг вновь обрел способность рассуждать здраво.

С переездом на другую квартиру придется, видимо, повременить: денег у него осталось меньше рубля. Залог же хозяин вправе не отдавать – ввиду скоропалительности отъезда жильца. Да и что он скажет в казармах?

Невеселые размышления юноши прервал осторожный стук в дверь. Карл, не отвечая, повернулся на бок и прикрыл глаза. Пусть стучит! Он спит – и все тут!

Однако Власов оказался человеком упорным. Постучав еще раз, он приоткрыл дверь, заглянул, испытующе поглядел на «спящего» и на цыпочках подошел поближе, присел на край кровати, тронул Карла за плечо и заговорил, снова перейдя почему-то на «вы»:

– Ну же, Карлуша! Откройте глаза, прошу вас! Я же знаю – вы не спите. Ну будет вам на старика сердиться! Виноват, Карлуша, аз грешен, как говорится! Я ведь, знаете ли, хоть человек и обеспеченный, но весьма экономный, да-с! И лакомкой, к тому же, на старости лет сделался. Дай, думаю, попробую дармового мясца…

Старик еще долго что-то говорил, придумывал новые оправдания. Клялся, что завтра же отправит прислугу в самый лучший магазин, за самым лучшим мясом – не чета этому, громовскому! И ужина отменять не надо, упаси Боже! Он, Власов, уже и с ресторатором договорился, и задаток внес – не откажешься. А какие он еще деликатесы к столу заказал!

В конце концов Карлу стало стыдно, что взрослый человек так униженно просит у него, мальчишки, прощения за невинную, в общем-то слабость. Квартирант и хозяин помирились, скрепив мир торжественным рукопожатием.

В заключение Власов, обрадованный прощением, тут же предложил Ландсбергу в случае нужды в деньгах, непременно к нему обращаться.

– Ну, форменного обмундирования мы касаться не будем! – оживленно говорил Власов. – Но и без статской одежды молодому человеку в столице никак нельзя! Простите старика, Карлуша, но я видел сорочки, которые вы отдали Семенидовой в стирку. Помилуйте – да таких в Петербурге уже давно не носят! По таким, извините, провинциала за версту видать. Нет-нет, и не спорьте, Карлуша! В субботу у нас гости, а на воскресенье извольте ничего не планировать! Мы с вами отправимся в магазин Нестерова на Невском. Нестеров, Карлуша, чтоб вы знали, одевает весь петербургский бомонд. И не думайте насчет денег! Даже в голову не берите! Как сможете, так и отдадите.

Вновь последовало торжественное рукопожатие и клятвенные заверения Власова в том, что субботняя вечеринка никоим образом не отменяется.

Придя со службы на следующий день, Ландсберг, решивший было проверить состояние остатков филея, ключа от ледника на привычном месте не обнаружил. Семенидова же проворчала, что ключ забрал себе барин, а квартирантам делать в хозяйских ледниках нечего. Судя по ароматам от недавнего обеда, Власов опять лакомился телятиной. Вздохнув, Карл решил «телячий разговор с хозяином не продолжать, тем более, что Семенидова уверила, что получила от барина деньги и указание о закупке мяса и прочих деликатесов к праздничному столу.

* * *

В субботу, провожая товарищей после дружеского ужина, Ландсберг был, в общем и целом, счастлив и горд. В глубине души его, правда, противно шевелилось несколько червячков. И Марк Ивелич не замедлил извлечь этих червячков наружу.

– Каков сквернавец, однако, этот твой лавочник! – заметил Ивелич, ожесточенно орудуя во рту зубочисткой. – Ты, по-моему, говорил о великолепном телячьем филее, Карл? Будь я проклят, если этому «теляти» от роду меньше 20 лет!

– Да уж! – пролепетал Ландсберг, догадываясь, в какой именно «лучший» магазин была снаряжена Семенидова.

– Ладно, не расстраивайтесь, Ландсберг! – покровительственно хлопнул Карла по плечу Гейдрих. – Первый блин всегда комом!

– И вино, вино, Карл! – поддержал Тишков, слывший в казармах великим знатоком горячительных напитков. – По молодости лет вам, конечно, простительно! Но уверяю, барон: вас и тут надули! Перелили в бутылки из-под выдержанного французского вина астраханский «квасок» – и думают, что люди не заметят! Хотите, хоть сейчас заедем в ресторацию и устроим небольшой скандалезище?

– Господа, всех жуликов не переделаешь! – зевнул Ивелич. – Славно посидели, славно поговорили… А твой хозяин, Карл, мне понравился. Сразу видно, что к армейским относится с большим уважением! Держись его, Ландсберг!

* * *

Конфуз с товарищеским ужином заставил Ландсберга держать со своим квартирным хозяином дистанцию. Конфликт в конце концов постепенно забылся, однако Карл держался с Власовом подчеркнуто официально. Не желая быть свидетелем постоянных скандалов, устраиваемых безропотной старухе Семенидовой, Ландсберг всякий раз находил повод уйти из дома. Тем не менее, несколько раз за время своей службы-учебы он вынужден был одалживаться у хозяина: жизнь в столице была дорогой. Выручал брат Генрих, навещавший Карла два-три раза в год. Да и Марго всякий раз при поездке Генриха к младшему брату ухитрялась неизменно укрыть среди домашних гостинцев для младшего брата несколько мелких ассигнаций.

Менять квартиру, как неоднократно порывался Карл, товарищи его всякий раз отговаривали:

– Все они, старые холостяки, одним миром мазаны! Ну, съедешь ты от старого дурня, а где гарантия, что новый лучше будет? Потерпи, брат, до выпуска! Получишь погоны, офицерское жалованье – а там, глядишь, война в Европе какая-нибудь. Или переведут в другой полк – и все забудешь!

И вот пролетело два с половиной года…

* * *

…Он мог бы приехать на побывку к родным после окончания школы вольноопределяющихся – и не приехал. В письме домой он объяснил это нехваткой времени. На самом деле, воспользуйся Карл тогда правом на отпуск, он наверняка бы не попал в Туркестанскую экспедицию генерал-адъютанта Кауфмана.

Фон Кауфман, немец по фамилии, но истинно православный и русский по духу, как называли его современники, считался при дворе «главным специалистом по инородцам». Он прошел трудный путь от поручика до полного генерала. Был участником подавления бесчинств Шамиля на Кавказе, к началу Крымской войны 1853–1856 годов стал уже полковником. Военное дарование Кауфмана помогло России в этой войне одержать едва ли не единственную победу при взятии Карса. Позже он получил от императора пост генерал-губернатора Северо-Западного края, сменив там Муравьева, прозванного поляками за жестокость подавления варшавского восстания Вешателем.

Наведя в Польше порядок, Кауфман вскоре получил новое назначение, связанное с его умением работать с инородцами. На сей раз путь генерал-адъютанта лежал из прохладных северо-западных областей России в знойную Азию.

Причислиться к экспедиции Кауфмана было непросто: генерал лично отбирал всех претендентов. Ничьи протекции во внимание им не принимались. Карл Ландсберг сделал ставку на протекцию, игнорировать которую Кауфман просто не мог: его собственную!

* * *

Помогло Карлу то, что в самом начале лета 1875 года неотложные дела призвали Кауфмана из далекого Туркестана в Петербург. Эта командировка было генералу не ко времени: во вверенном его попечению крае было крайне неспокойно. Торопясь закончить в столице все дела и поскорее отправиться обратно, Кауфман до предела сократил список обязательных визитов и даваемых аудиенций. Многих визитеров отсеивали его адъютанты и порученцы, а из ежедневно подаваемого ими списка просителей Кауфман собственноручно вымарывал, как правило, больше половины имен, порой весьма «громких».

Однажды, просматривая уже изрядно «прореженный» адъютантами список лиц, добивающихся его аудиенции, генерал-адъютант увидел уже вычеркнутое кем-то из них знакомое имя. Фон Ландсберг, претендент на офицерский чин, из вольноопределяющихся.

Генерал неистово затряс колокольчиком. Удивленному и испуганному дежурному офицеру он велел разыскать сына Ландсберга-старшего, человека, которого он глубоко уважал.

Пока порученцы метались по столице в поисках какого-то «вольнопера», Кауфман с грустным удовольствием вспоминал давние годы знакомства с его отцом…

* * *