Агасфер. Вынужденная посадка. Том I

– Простите, сколько вам лет?

– Семьдесят семь, господин Берг, – без запинки ответил незнакомец. – Значит, вам знакомо это имя?

– Да… Но откуда мне знать, что вы – тот самый Осаму?

– У вас остается мало времени до начала вашей консультации в два тридцать, – уклончиво заметил незнакомец. – Если вы не возражаете, я предложил бы вам прогуляться в Ботаническом саду, по дороге в ваш кампус. Обещаю вам: если до конца нашей прогулки вы не измените своего решения, то мы с вами расстанемся, и вас никто и никогда больше не побеспокоит, господин Берг! Как видите, я прошу не слишком много…

Рассчитавшись, мужчины покинули «Красный бар» отеля и не спеша двинулись по аллеям Ботанического сада.

– Тогда, в 1946 году, мне не было еще и тридцати лет, господин Берг! Меньше, чем вам сейчас. Это было время полного упадка духа нашей нации. Мы не только проиграли войну, но и подписали во всех отношениях позорную капитуляцию. Сейчас говорят, что Япония пошла на эту капитуляцию под впечатлением атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки – вы, как историк, тоже так полагаете?

– Но… Но это же очевидно! Бомбардировка и последующая капитуляция были связаны…

– Ничего подобного! – поднял руку японец. – Ничего подобного: ни мы, японцы, ни весь остальной мир в подавляющем своем большинстве просто не имели тогда представления об истинных последствиях применения атомного оружия! О радиации и лучевой болезни тогда знали только ученые. Для простых японцев это была просто очередная бомбардировка. Правда, бомбы были гораздо мощнее прежних, но о радиации просто никто не знал! Я хорошо помню последующее обращение по радио к народу главы правительства – он призывал теснее сплотить ряды и не поддаваться панике. Народ был готов продолжать сопротивление, но…

Старик замолчал, без усилий нагнулся, подобрал с дорожки несколько желто-багряных листьев, поднес их к лицу, вдыхая чуть прелый запах осеннего увядания.

– Впрочем, я не об этом. Как бы там ни было, капитуляция была подписана, и американцы ступили на нашу землю. Они всегда были бесцеремонными, эти американцы, господин Берг! Знаете ли вы, что флагманский линкор USS Missouri под бортовым номером ВВ-63 вошел в японские воды под флагом адмирала Перри? Под тем самым, который остался в черной памяти японцев еще с XIX века? И это тоже было злорадным напоминанием американцев! Им мало было оккупировать страну – они напомнили нам о старом позоре… Они объявили в Японии о тотальном разоружении населения, предписав всему населению сдать не только огнестрельное оружие и боеприпасы, но и символ духа японского народа – мечи! В том числе и фамильные, никогда доселе не покидавшие почетных уголков в домах японцев.

В голосе старика звучали надрывные нотки, и Берг со вздохом подумал, что нынешний день для него напрочь испорчен. Вместо того чтобы спокойно заниматься привычной и приятной работой, он вынужден выслушивать истерические откровения выжившего из ума «ястреба», не смирившегося с поражением страны полвека назад… Словно подслушав его мысли, старик замолчал, бросил на собеседника короткий взгляд, печально улыбнулся:

– Американцы не без оснований боялись нас, господин Берг! Несмотря на категорическое требование сложить оружие и прекратить подрывные действия, осенью 1945 года и даже зимой в Японии еще оставались тайные очаги сопротивления. Мой старший брат, например, в то время работал в одном из центров радиоперехвата и дешифровки. У нас были коды для дешифровки многих каналов связи оккупантов.

– Человек не должен жить только прошлым, господин Осаму, – мягко, чтобы не раздражать собеседника, возразил Берг. – Мы не можем повернуть колесо истории вспять и изменить прошлое…

– Я не сумасшедший и прекрасно понимаю это! Прошлое не изменить, но сегодня мы можем исправить многие ошибки, совершенные в прошлом, – возразил старик. – Так вот, относительно боевых мечей. Японцы – законопослушная нация. Им было приказано разоружаться, и у пунктов приема оружия в Токио и других городов выстраивались очереди. Среди холодного оружия было много старинного. И американцы, поняв это, начали сортировать сдаваемые мечи, отбирая для будущих аукционов наиболее ценные. Но самые ценные мечи были в коллекции семьи императора, господин Берг. Там хранились ритуальные катаны наших предков, фамильное оружие прежних сёгунов… Я не хочу говорить о том, кто и почему внушил семье императора мысль о необходимости сдать оккупантам эту коллекцию. Или вынудил императора передать раритеты оккупационным властям. Говорили разное – что император хочет разделить с народом позор и унижение нации. Что в противном случае кое-кто из семьи может оказаться на скамье подсудимых в готовящемся международном трибунале над военными преступниками… Этой коллекции было место в национальном музее, в мемориале. Так, кстати, считал и ваш дед! Но Вашингтон настаивал, давил на генерала Макартура. Переговоры о передаче коллекции шли всю осень, и наконец была названа дата передачи коллекции. Это был январь 1946 года.

– Да, я знаю, господин Осаму…

– Многие влиятельные люди пытались убедить семью императора не совершать этой страшной ошибки. Но это случилось. Японский народ был возмущен, люди требовали вернуть коллекцию. К этим требованиям присоединилась и международная общественность, но американцы оказались предусмотрительными, господин Берг! Церемония передачи коллекции не была официальной, от имени оккупационного корпуса ее принял всего-навсего какой-то сержант.

– Сержант Колди Баймор… Я знаю историю своей страны, господин Осаму…

– Но вы наверняка не знаете, что в тот день ваш дед был на борту линкора «Миссури», в форме полковника австралийских вооруженных сил, господин Берг! Мы должны были непременно узнать – как именно американцы планируют вывезти коллекцию из страны! Илья Берг сумел проследить путь коллекции до аэродрома Ацуги, где готовился к вылету самолет-амфибия, чтобы передать наше национальное достояние на борт ранее вышедшего в Америку крейсера «Канзас». Мы не могли ни перехватить этот самолет, ни воспрепятствовать его вылету. Мы хотели знать лишь точное место хранения сокровища, чтобы позже заявить о своих правах на него и через международную общественность потребовать ее возврата. Самолет вылетел, но до «Канзаса» так и не добрался, господин Берг!

– Помнится, одно время ходили слухи, что исчезновение самолета было частью маскировочного плана американского командования. Ведь исчез же куда-то сержант Колди Баймор!

– Не думаю, чтобы и исчезновение того сержанта было случайным. Однако относительно пропавшего самолета американцы вряд ли хитрили. Наша страна проиграла ту войну, но в Америке у нас оставалось много «законсервированных» разведчиков-патриотов. Многие из них были сориентированы на поиск следов коллекции. Мечи никогда и нигде больше в мире так и «не засветились»! Прошло уже пятьдесят лет, а о них ни слуху ни духу.

– Значит, самолет с коллекцией действительно был сбит либо потерпел аварию. И коллекция навсегда утеряна, господин Осаму.

– А вот тут-то мы и подошли вплотную к сути нашей просьбы, господин Берг! Мы никогда не списывали этого дела в архив. И вот недавно сразу в двух точках планеты была отмечена активность по делу о пропавшей коллекции мечей. Если следовать принципу хронологии, то первый сигнал поступил из США. Второй «звонок» прозвенел здесь, в Японии, совсем недавно… Но вам уже пора, господин Берг! – спохватился старик, посмотрев на часы. – До начала вашей консультации осталось меньше десяти минут!

Но Берг уже набирал номер на своем мобильном телефоне. Извинившись, он попросил перенести консультацию на час позже. Закончив разговор, он поймал торжествующий взгляд старика и усмехнулся:

– Вы сумели меня заинтриговать, господин Осаму! Впрочем, это не означает, что я дал согласие на участие в вашей авантюре. Просто хочу дослушать вашу историю до конца. Итак?

– Весной 1946 года семьи пилотов исчезнувшего самолета-амфибии получили стандартные уведомления о том, что летчики пропали без вести при выполнении боевого задания. Обычное, казалось бы, дело! Но через двадцать лет после окончания войны некий канадский моряк переслал родителям лейтенанта Лефтера – это был командир той самой амфибии – его личный медальон. В сопроводительном письме было сказано, что медальон канадскому моряку передал его русский коллега-рыбак с острова Сахалин. Каким образом медальон американского летчика попал к этому рыбаку – выяснить не удалось. Письмо канадца в семейных архивах также не обнаружено. Мы узнали об этой таинственной истории гораздо позже, когда искали следы летчиков в военных архивах США. И обнаружили там вторичный запрос несчастных родителей относительно судьбы сына, с упоминанием медальона. Родители пилота к тому времени уже умерли, но наши люди сумели разыскать наследников и… убедить их, скажем так, расстаться с семейной реликвией. В настоящее время медальон у нас.

– А что побудило вас через много лет после войны обратиться в американские архивы? – полюбопытствовал Берг.

– Видите ли, исчезнувший сержант Баймор и пропавшие без вести пилоты были и остаются нашими единственными ниточками, ведущими к коллекции императора. Пусть даже оборванными, но кто знает! Мы, японцы, очень терпеливы и умеем ждать, господин Берг! Все американцы, имеющих мало-мальское отношение к пропавшему самолету и самой коллекции, все эти годы были под негласным присмотром. И мы дождались! Недавно семьи наследников пилотов посетили люди из Европы – они тоже интересовались старыми бумагами. Нашим людям удалось узнать, что их послал некий господин Ризенталь из Швейцарии. Вам не знакомо это имя?

– Нет. А должно быть знакомо?

– Дело в том, что Ризенталь – владелец самой обширной в мире коллекции холодного оружия, господин Берг. Это очень богатый и крайне беспринципный человек.

– Но он мог просто «отрабатывать» следы коллекции японского императора – на всякий случай, как говорится! Вы ведь тоже «присматривали» за семьями наследников исчезнувших американцев!

– Посланцы Ризенталя появились и у нас, в Японии, – вздохнул старик. – Они связались с несколькими частными детективными агентствами и поручили собрать всю возможную информацию о пропавшем самолете-амфибии. А сумма обещанного вознаграждения за достоверную информацию с результативными последствиями говорит об уверенности Ризенталя в том, что коллекция не сгинула в безвестности, господин Берг!

– Так чего вы хотите от меня, господин Осаму?

– Мы уверены в том, что злополучный самолет в январе 1946 года не упал в море, а совершил вынужденную посадку либо на Сахалине, либо в его акватории. Возможно, он был сбит русскими зенитками. А сами летчики, или их тела попали в лапы советской военной контрразведки. Иначе как объяснить факт того, что медальон уцелел?

– И все же я не очень понимаю, господин Осаму, зачем я вам нужен? – медленно, словно нащупывая тропинку на болоте, заговорил Берг. – Если вы являетесь представителем официальных японских структур, кто мешает им обратиться к русским властям с официальным запросом относительно самолета-амфибии? Согласен: наши отношения с Россией желают лучшего, но не думаю, чтобы они не сообщили вам данные об амфибии, если они у них есть. В конце концов, речь ведь идет не о японцах, а об американцах, похитивших наше национальное достояние!

– В том-то и дело, что похищения как такового не было, господин Берг! Национальное достояние было передано американцам добровольно! Я не исключаю и версии, что русские спецслужбы могли вырвать у пилотов сведения о коллекции, найти ее и помалкивать. Нет, господин Берг! Этот вопрос надо будет уточнить только в частном, чрезвычайно приватном порядке!

– Значит, вы предлагаете мне поехать в Россию?

– Да. И попытаться достойно завершить дело, начатое вашим дедом. Все расходы, разумеется, мы берем на себя. Вне зависимости от результатов поездки вам будет выплачена справедливая компенсация за потерянное время и беспокойство.

– Я подумаю, господин Осаму…

02

Южно-Сахалинск, 1993 год

Директор областного архива Штырь раздраженно отодвинул от себя «Заявку исследователя» и воззрился на сотрудницу читального зала архива Голикову:

– Татьяна, ты у нас сколько работаешь?

– Пятый год, Петр Александрович. Будто не знаете… А чего я не так опять сделала? Я что – спрятаться от этого иностранца под стол должна была? Он мне письмо из МИДа показал – его работа в нашем архиве с вами предварительно согласована! Полгода назад! Он два дня уже как приехал… Или он мне фальшивку подсовывает?

– Тише, Таня! Дверь-то поплотнее прикрой, не ори! Ну, согласовывал – так что теперь? Мне по десять таких заявок на работу в архиве каждый месяц присылают – а потом не приезжают люди. У кого обстоятельства изменились, кому визу не дали, кто передумал – да мало ли! О таких посетителях мне обычно звонят предварительно… Понимаешь – откуда звонят?

Заведующая читальным залом недоверчиво улыбнулась:

– Разыгрываете, Петр Александрович? Нет, правда – не разыгрываете? Сейчас же другие времена, и КГБ – уже не КГБ, а ФСБ. Торжество демократии и конец шпиономании…

– Доторжествовались уже, – директор брякнул по столу тонкими очками, поиграл желваками. – Мы с тобой, Татьяна, работаем не абы где, а в хранилищах истории! А у этой истории, если ты до сих пор не знала, есть разные странички! Что-то можем открыто показать, а что-то лучше не видеть. Во всяком случае, не всем! Вот к тебе гости приходят – ты что, комод свой перед ними нараспашку держишь? Ящики с бельишком там, тряпки всякие… Нет, платье от «Балленсиаги» можно, конечно, и на спинке стула оставить, особенно если там этикетка с лейблом не оторвана еще. Ну, а халатишко домашний, от старости жеваный, с разными пуговицами – тоже оставишь?!

– У меня таких нет! – вспыхнула Голикова. – Чтобы с разными пуговицами! И «Балленсиаги», кстати, тоже нет – на нашу зарплату только на пуговицу от такого и хватит! И что за сравнение вообще, Петр Александрович! Идите тогда сами к этому иностранцу и отказывайте, если так! Я что – на учет должна была при его появлении закрыться срочно?

– Не груби, не груби… Ладно, иди в читалку, чай ему предложи, кофе… Есть кофе? Ну, в приемной, у Ирины возьми. А я подойду через пять минут и все порешаю… Если, конечно, куратор наш с улицы Сахалинской на месте… Иди, иди, Татьяна! Да! Стой! Он по-русски-то хоть шпрехает?

– Да получше прибалтов наших говорит, Петр Александрович! Помните, на научно-практическую конференцию к нам прибалты приезжали? А этот культурно так выражается, только как-то старорежимно… Симпатичный мужичок, если что…