Лабиринт времени

Да, прав философ – созерцание этой дивной картины не может не наполнять душу новым и всё более сильным удивлением и благоговением… Про моральный закон ему думать не хотелось. Всё-таки, то, что он совершил, не совсем морально. Скорее даже аморально. Конечно, он поступил как эгоист, поставив свое «Я» во главу всего мироздания. А, может, даже всей Вселенной. Но и его надо понять. У него ещё экзамен по высшей математике не сдан профессору Гольдбергу. С философией не всё улажено. И с Лизой нужно тоже разобраться. Кукла она, в конце концов, или человек? А если человек, то почему так безжалостно ведёт себя по отношению к нему? Пускай решает, кто ей дороже: он или этот Цахес-Валентин… А, может, он и не Цахес вовсе – нормальный парень.

– Может, это я ей просто надоел? Но ведь было, было нам вместе хорошо. И весело. И интересно. Было!

Он тогда достал билеты на никому не известный ансамбль старинной музыки «Барокко». Прежде всего его привлекло то, что ребята, вчерашние выпускники консерватории, будут играть на средневековых инструментах: клавесине, лютне, виоле. Интересно же! И Лиза согласилась пойти с ним. Погода была, правда, не очень. Холодно, сыро, ветрено. Обычная калининградская погода. Но когда начался концерт в крошечном зале уютного старинного особняка музыкальной школы имени Глиэра, и пятеро молодых музыкантов, одетых в светло-голубые камзолы, расшитые серебром, заиграли концерт Телемана, когда металлические, чуть дребезжащие аккорды клавесина, соединившись с протяжным пением флейты и виолы, перенесли их на два столетия назад, Игорь понял, что не зря пригласил Лизу. Молодых людей, правда, забавлял щупленький старичок, который сидел через проход и, прикрыв глаза, мерно раскачивался, стараясь попасть в такт музыке. Когда же музыканты от пиано переходил к форте, он доставал из бокового кармана безразмерный носовой платок и на фортиссимо долго, с надрывом сморкался в него. Они еле сдерживали смех, наблюдая за потешным дедушкой. Но, когда молодые музыканты заиграли Арию из «Орфея и Эвридики» Глюка, и печальный нежный голос флейты стал петь, разрывая сердце, о потерянной любви, Игорь уже больше ни на кого не обращал внимания. Ведь и он, так же, как Орфей, мог в любую минуту потерять свою Эвридику. Навсегда! Нет, он не должен этого допустить. Игорь, как бы нечаянно, коснулся руки своей подруги, нежно сжал её. Так и сидел, замерев, опасаясь, что она в любую минуту уберёт свою маленькую нежную ладошку. Но нет, не убрала.

Да, концерт был замечательный. Восторженные зрители, не жалея ладоней неистово аплодировали музыкантам, вызывая их на бис. И те не отказывали, а всё играли и играли, несмотря на то, что сердитые гардеробщицы уже не раз тушили и зажигали свет в зале, как бы ненавязчиво намекая, что музыка хоть и вечна, но пора и честь знать. Но на них никто не обращал внимания. И уже после того, как отзвучал последний аккорд Моцартовской «Ночной серенады», и счастливые, но уставшие музыканты, подняв руки вверх, сказали: «Всё!» – зрители не спешили расходиться, а, окружив артистов, стали засыпать их вопросами касательно привезенных ими старинных инструментов и, в первую очередь, конечно же, клавесина. Маленький, изящный, на гнутых точеных ножках, с перламутровыми инкрустациями он вызывал одновременно восторг и любопытство. Хотелось знать всё: откуда он, сколько ему лет, из чего сделан его корпус, и что у него внутри. Сколько стоит клавесин? И не боятся ли они такой дорогой и капризный раритет, который нужно настраивать перед каждым выступлением, возить с собой по всей стране? Украдут, не ровен час! Про музыкальные возможности старинного инструмента тоже задавались вопросы, но меньше. Ребята охотно отвечали на всё. И даже демонстрировали те музыкальные возможности лютни, виолы, клавесина, которые не удалось показать во время концерта.

Публика расходилась в самом приподнятом настроении. Да, такое единение музыкантов и благодарных слушателей бывает не часто…

– Чудо! Чудо! – говорили восторженные зрители. Их переполняли эмоции, которые так и просились наружу.

И тут случилось ещё одно волшебство. Пока шёл концерт, подаривший его слушателям столько приятных минут и даже часов, город стал совершенно другим, по крайней мере, в районе музыкальной школы имени Глиэра. Если перед концертом он выглядел тускло, невзрачно, демонстрируя все свои не самые лучшие стороны: битые тротуары, поломанные скамейки, грязь, которая хоть и блестела в свете фонарей, но, тем не менее, не украшала этот тихий уголок Калининграда, то теперь всё выглядело совершенно по-другому.

Улицы, деревья, кусты – все сияло и даже искрилось неправдоподобно белым светом. Пока люди наслаждались музыкой, зима решила похозяйничать в городе. Она покрыла всю землю снегом, превратив маленькие ёлочки у подъезда школы в нахохлившихся гномиков, а те, что были побольше и подальше, в добродушных сов. Она лепила из снега волшебные шары, забавных зверушек и рассаживала их на всём, что попадалось ей на пути. За считанные часы тусклый неухоженный город превратился в Снежное царство. На этом бескрайнем белом поле, тянувшемся от ступенек музыкальной школы в бесконечность, не было ни одного человеческого следа, впрочем, так же, как и звериного.

Теперь уже все восхищались не божественной музыкой, а этой сказочной картиной, повторяя как заклинание:

– Чудо! Чудо! Ну надо же, какой подарок от нашей капризной матушки-зимы!

Никто не решался первым нарушить девственную белизну только что выпавшего снега и, переминаясь с ноги на ногу, ждал, когда это сделает кто-то другой.

Но, повздыхав, восхитившись дивной картиной, созданной матушкой- природой, люди, сначала робко, осторожно, а потом уже спокойно и уверенно пошли по первому белому снегу в сторону трамвайной остановки. Поздно уже, пора и домой.

Снег хрустел под ногами, словно его кто-то грыз. Идти по нему было, конечно, неудобно. При каждом шаге ноги проваливалась по щиколотку. Снег уже забился за шиворот, в ботинки… Но Игорю и Лизе было весело и даже смешно. Они продолжали идти по этому хрустящему, пушистому, нежному снегу, пока не упали вдвоём в мягкий сугроб. Какое это было счастье! Её холодная сладкая румяная щёчка была совсем близко от его губ. И он чмокнул её, ощутив непередаваемое блаженство. Лиза не вырвалась, не возмутилась, и он хотел ещё раз поцеловать её. Теперь он метил в губы. Но в это время над ними прозвучал зловещий старческий голос:

– У, пьяные. Ни стыда, ни совести.

Они посмотрели вслед злобной старухе и как по команде рассмеялись.

– А ты знаешь, как с немецкого переводится Глюк? – вдруг спросила Лиза.

– Нет, – ответил Игорь. – Я думал, это просто фамилия композитора.

– Счастье, – сказала Лиза. – Глюк – это счастье.

Да, тогда он ощутил его сполна. Ещё не было этих сомнений, терзаний, ревности. Было только Счастье.

Игорь смотрел на звёздное небо, которое сквозь разрушенную кровлю собора грозило упасть на него… И, может, даже сжечь. Среди множества знакомых и незнакомых созвездий он нашёл Кассиопею. Эта гигантская буква из звёздного букваря, ставшая троном для строптивой древнегреческой Богини, всегда привлекала его. И теперь, презрев законы тяготения, он устремился навстречу ей, надеясь там, в безбрежности пространства, далеко-далеко от Земли, обрести счастье и покой.

Вдруг темноту собора пронзил тонкий луч карманного фонарика.

– Эй, есть тута кто-нибудь? Отзовися! Товарищ!

– Опять эта злобная старуха, – подумал Игорь. – Житья от неё нет. Дайте мне спокойно улететь!

– Да нет тут никого, показалось тебе! – послышался другой, более низкий голос.

– Не показалося, не показалося, – продолжала пищать старуха. – Я видела её.

И тут в проёме окна высветилась её голова в странной тюбетейке.

– А платок куда дела? – пронеслась в голове Игоря нелепая мысль.

– Мы тута днём на экскусии были, – продолжала тараторить старуха, – а он из окна вылазила… А потом обратно упала… Спасать нада, пропадет селовек…

– Слушай, Заид, не морочь ты мне голову, – снова послышался другой, низкий голос. – Померещилось тебе.

И тут луч фонарика полоснул по бледному лицу Игоря, даже глазам с непривычки больно стало.

– Вот она, вот она, – закричала старуха и спрыгнула внутрь собора. – Я насёл его!

Перед Игорем стоял молодой человек с раскосыми азиатскими глазами, с расшитой тюбетейкой на голове и тормошил его.

– Вставай, эй, слысыс, вставай!

– А где старуха? – спросил Игорь, и потерял сознание.

Эпилог

Проснулся он рано, от непонятной Тревоги, которая так же, как когда-то в детстве снова пришла за ним. Впрочем, перед экзаменами он всегда волновался. А уж сегодня и подавно, ведь ему предстояло держать ответ перед новым преподавателем философии Эммануилом Теодоровичем Бельским, поскольку Резников не желал его видеть (благо в деканате удовлетворили его просьбу и допустили всё же к экзамену). Вот почему и тревожно – нашлось объяснение его нынешнему состоянию.

Он встал с кровати, подошёл к раковине, чтобы умыться, посмотрел на себя в зеркало…

Там отразился какой-то пожилой мужчина с глубокими залысинами и редкой щетиной на одутловатом лице.

– Кто это? – испугался Игорь. Мерещится ему, что ли… Но отражение не исчезало, а продолжало там за стеклом повторять все его судорожные движения.

– Это что, я? – сознание Игоря не хотело мириться с реальностью. Он взглянул на свои руки, это были руки немолодого человека, их покрывали мелкие густые морщинки и вздутые вены.

– Нет, не может быть! – Неужто этот пожилой несимпатичный человек – он, студент третьего курса университета? Когда он превратился в него? Он вдруг ощутил себя жалким тараканом, попавшим в стеклянную банку, из которой так и не смог выбраться. Сколько лет он сидит в ней? Год? Два? Десятилетия? Он не помнил. Он ничего не помнил с того момента, как оказался внутри разрушенного собора. Правда, зачем он туда залез, и что с ним было дальше, вспомнить тоже не мог.

И тут в комнату, а точнее в больничную палату зашёл врач с ассистентом.

– Доброе утро! Ну, как спалось, как вы себя чувствуете? – обратился к нему доктор.

– Плохо, – ответил Игорь.

– Что такое? – врач ласково, как ребенка, погладил его по голове.

– Мне страшно. Тревога! За мной пришла Тревога!

– Ну, ну, успокойтесь. Это вам только кажется, никакой Тревоги тут нет. И не было. Мы не дадим вас в обиду. Лучше давайте вспомним – как вас зовут?

– Я помню, – сказал Игорь.

– Ну и славно, – обрадовался доктор. – Вот и скажите, как?

– Вы сами скажите, – схитрил Игорь, поскольку, как его зовут, действительно забыл.