Литературные фантазии, эссе

– «Ребята, нам ваши накопления нужны позарез, мы, пожалуй, ваши сберкнижки опустошим, а вы потерпите. Мы умные, талантливые, мы долго ждали-терпели, а теперь вот наш час настал. А вы быдло, вы тёмные, вы вечные рабы, перетопчетесь как-нибудь.

А мы и себя обеспечим, и макроэкономику поднимем… в общем, смиритесь, ребята…»

Если бы вот так, подло, но хотя бы понятно, по-русски сказано было – никакая гнилая «реформа» не прошла бы. Поэтому, всё тонко продумав и рассчитав, изъяснились с народом практически на виртуальном уровне, на интернациональной лексической фене, абсолютно непонятной большинству населения.

«Либерализация» вместо «изъятия» денежных масс, «плюрализм» вместо «разгильдяйства», «стагнация» вместо «упадка», «консенсус» вместо «договора» и проч., и проч., и проч. Языковая белиберда настолько замутила людям мозги, что они их практически утратили, и дали себя ограбить мегажулью. Вначале – язык, потом – экономика.

Собственно говоря, язык, это всё что у нас осталось. Язык это твердь. «Реальная» жизнь – зыбь. Это вот как небо и земля. Небо, вроде бы, и пощупать невозможно, но это твердь – как по религиозным воззрениям, так и по научным. А земля, твёрдая, с гравитацией, по которой мы ходим и ездим, по большой сути очень зыбка. И летит она в неведомых космических пространствах, только этого пока не замечаем…

Язык – наша твердь. Лишь опираясь на него – на чистый, понятный, разумный язык, мы способны выйти на ясный путь. Но, отдавая себе не менее ясный отчёт именно в этом, некие крайние силы (из числа политологов, политиков, журналистов) подсовывают нам как раз виртуальный, бредовый, ничего не означающий язык.

Ну что такое коррупция? Нечто вроде коррозии, что ли? Зачем вбросили это виртуальное словечко буквально во все информационные поля, и мурыжат его, и мурыжат – на самых различных уровнях! И никто понять толком не может: да где она, это коррупция? Почему нет закона для неё? Почему бороться с ней невозможно?

А попробуй, поборись с миражом, с виртуальным бесёнком.

Вот и выходит, что нет у нас коррупции, чепуха это, мираж, сознательно внедрённый в массы, чтобы отвлечь от действительно реальных проблем – от воровства, взяточничества, лихоимства. Так птица уводит от гнезда…

Но тут возникает другой вопрос: а всегда ли так удручающе, махровым цветом распускались они в России – воровство, взяточничество, лихоимство? Пожалуй, что нет, не всегда. Были, бытовали – всегда. Но расцветали особенно пышно, если присмотреться повнимательнее к нашей истории, именно в эпохи реформ, во времена ломки устоев, традиций. И только тиранические режимы способны были бороться с этой напастью. При Иване Грозном, при Петре Первом, при большевиках ворам и взяточникам приходилось несладко. Они вынуждены были затаиться до очередной «оттепели». А вот в «оттепельные» периоды, совпадавшие, как правило, с очередной эпохой перемен, воровство и беспредельщина достигали апогея.

Крестьянская реформа Александра Второго яркий тому пример. Миллионы безземельных мужиков хлынули в города, где стали пресловутым люмпен-пролетариатом.

То есть – никем.

Что такое крестьянин без земли? Безликая амофрная масса, с которой можно делать всё, что угодно. Вот уж руки запотирали Плеханов, Ленин, да и все основные идеологи русского бунта: «Какой матерьялище для революции!». И были правы. Последствия нам слишком хорошо известны.

А ведь не Александр Второй был первым подвижником в деле освобождения крестьян. Задолго до него умные и совестливые русские вельможи прекрасно осознавали всё безобразие крепостного права. Менять людей на породистых щенков, бессудно пороть на конюшне баб, мужиков, детей, порою до смерти, – это было глубоко отвратительно совестливому православному человеку. И голоса из дворянского стана поднимались задолго до 1861 года. Одним из первых был никто иной, как «царский сатрап» Аракчеев. Его и доныне, двести лет спустя, в школах подают исключительно в качестве сатрапа и самодура. А на фамильном гербе у него, между прочим, были такие слова:

«Без лести предан».

Всей своей жизнью и государственной деятельностью он подтвердил эти слова.

Практически в одиночку он схватился с дворянской мафией во главе со Сперанским. Единственный, кто его горячо поддерживал, был Государь. Сперва Павел, затем Александр Первый. Но Аракчеев, ратуя об отмене крепостного права, ставил одно непременное (и очень опасное для дворянской мафии – так им, полоротым, казалось!) условие: освобождать крестьян следует только с наделом земли. Он понимал, что такое безземельный крестьянин, какой хаос поднимется в стране, хлынь безземельный крестьянин в города. Это же самый прямой путь к разгулу воровства и бандитизма!

Жаль, что этого недопонял или не учёл прекраснодушный Александр Второй, отпуская

крестьян на волю без земельного надела.

Аракчеева сожрала дворянская мафия. Даже Государь отступил перед её организованным натиском. И – надломился морально, уже до конца жизни. Аракчеева же просто схряпали высокородные жадины, и в учебники постарались внедрить его образ, как самого страшного крепостника. Бессовестно поступили, иначе не скажешь, наши аристократы, дворяне, по сути же – самые главные русские мироеды.

А поделись частью земельки, не обеднели б, но зато страна стала бы совершенно иной, без следов рабства, низкопоклонничеста и лести. То есть без всего того, что и готовит почву для безнаказанного воровства, взяточничества, лихоимства в стане власть имущих.

Но, возвращаясь к эпохам реформ, следует отметить неожиданное: почему-то при всех реформах Россия начинала жить только хуже и вороватее. Потом, когда чуть «устаканивалась» взбаламученная реформами страна, жизнь опять потихоньку налаживалась, и текла своим традиционным, многовековым, многотысячелетним руслом. До следующих реформ…

Тут прямо-таки просится на бумагу парадоксальный лозунг:

«РЕФОРМЫ В РОССИИ СЛЕДУЕТ ЗАПРЕТИТЬ!»

А ведь это не столько парадокс, сколько желание дать пожить спокойно уставшему, на глазах убывающему народу. Может быть, тогда и демография наладится, сама собою наладится, без понуканий и чиновничьих пряников?

Такое ощущение, что несчастный грузовик, завязнувшей в бескрайней распутице, методично терзает кучка честолюбцев, безумцев, пьяниц. Только-только радиатор поостынет, только из грязи вырвется грузовик на дорогу, подлетает к очередному шофёру очередной безумец, вырывает баранку и разворачивает грузовик в обратную сторону. А у того безумца новый безумец вырывает, и опять в другую сторону. А грузовик-то не простой, ядерной начинкой гружёный, рванёт на полмира – мало никому не покажется…

И мотается тяжкий, изнасилованный безумцами грузовик, по бездорожью, кружит, петляет, а пути всё нет. Хотя путь очевиден: ведите в одну сторону, даже неважно в какую, но только в одну, а не в разные, и куда-нибудь выедем, на большак всё равно попадём. Так нет, реформы, понимаешь ли, реформы…

Запретить их к чёртовой матери, и все дела. Без них, без реформ, людям только лучше будет. Не дураки наши люди, сами сообразятся-образуются.

А с языком поосторожнее надо бы. Русский язык, он сам подскажет где свет, где тьма. Только не надо ввергать его в области бредовые, виртуальные, непонятные. От виртуальных понятий не только мозги мутятся, – народ вымирает. Жить ему тошно без родного языка, незачем жить. Вот и апатия отсюда, и безнадёга всеобщая, и повальное пьянство-наркоманство. А главный наркотик – это именно он, чудовищный, нерусский, виртуальный язык, убивающий всё живое в русской жизни.