Обласкан, бит,
Надует жилу, мыслью
Немыслимой скрипит…
— «Надоело скрипеть!» – воскликнул высокотеатральный, стоя перед зеркалом. Плюнул в подлое стекло и побрёл в магаз. Взял «бармалея», пару «огнетушителей». Ну и выжрал на лавочке. Естественно, из горла. А далее… далее покатило совсем уже предсказуемое: разбил сосуд о сосуд…
Поскуливая, забрался в кусты, подальше от аллейки, где до этого горестно и прощально пил, зарылся в листву, чтоб никто не нашёл в гибельном позоре самоуправства, вскрыл вены осколком…
***
«Женщины, женщины…
Зубы исскрежещены!»
***
Не быть бы Великому Великим, ан хранила судьба. Или недоля проклятая.
Прогуливалась в те поры парочка по аллейке. Долго, видно, прогуливалась… парню захотелось пописать. А где, как? Для этого надо придумать причину, достойно удалиться. Придумал, конечно.
И удалился…
***
В итоге пописал не на что-нибудь, а прямо на умирающего в кустах, уже окровавленного Великого, – неразличимого за листвой.
Вызвали неотложку, спасли щедро орошённого, грустно отплывающего в нети…
«А зачем, зачем?..» – Трагически вопиял потом нелепо спасённый.
Потом добавлял, однако: «Божья роса…»
***
И запил снова. И записал дрожащею рукою о жизни и смерти. Назвал: «Труба»:
«Умеp.
Веpней, по-укpаински —
Вмеp.
В дёpн, в смеpть недp
Вpос.
Всё. Труба.
В космос вхожу, как пленный в воду.
Гощу тяжело.
В пустой вселенной шаpю, как меpтвец.
Шарю, шарю, шарю…
Ну, ну, – давай!
…не убывает.
Жил, как-никак, всё ж…»
Внутри человека ничего нет
***
И всё ж по излогам, по извилистым долам расколотого, битвами людскими разделённого мира вился Великий долго… а страшная болезнь клептомания не отпускала. Ну не мог он не взять то, что неважно лежало. Миропорядок рушился!
***
Всхлипнул однажды:
«А может быть, мир и не готов меня правильно воспринимать?..»
***
И ведь не корысти ради крал, а только ради смутной, неведомой, в глубочайших недрах затаённой надобы. Не жадобы, а именно надобы. То, что лежало хорошо и важно, не крал. Тут миропорядок не рушился. По врождённому недомоганию (или свыше наущенному?) брал только плохо лежащее.
И старел, и грузнел, и слеп… и писал чудовищные, выдающиеся вирши, и держался, как мог, но…
Раскол между промысленной сутью и грязным миром ломал его. Ломал прозрачные крылья. Мутные потоки не давали увидеть большинству смертных его бессмертный огненный кирпичик, таимый в застенчивой душе, так и не размытый до конца, но так и не блеснувший однажды во всю ослепительную мощь ахнувшему и вдруг чудесно прозревшему миру…
***
Обрывочки:
«Снова ловят кого-то менты…»
***
«Из огня да в полымя
Через пень-колоду…»
***
«Светохода. Светофора. Кривошип…»