Кирпич из Лондона

– В ФСБ не взяли. Отказали, – шипящим шепотом выдавил из себя Роман.

– Теперь понятно, отчего ты вчера такой загадочный был, – откинувшись на спинку стула, в голос засмеялся Алексей. – Костюмчик в жару приодел, галстук самый лучший повязал удавочкой. Мама тебе подарила, из Италии привезла, помню. Ты и костюмы носить не умеешь. Весь такой красивый, таинственный и неожиданный, как рояль в кустах. Ну, давай! Вещай!

– А нечего рассказывать, – глухо произнес Кушаков, продолжая нервно подписывать документы. – Пригласили. Официально оповестили, что рассмотрели мою кандидатуру, принято решение отказать. Вот и все. Десять минут, и пошел вон отсюда, щенок!

– Тю! И ты расстроился? Я тебе что говорил? Дядю Лешу слушать надо! Дядя Леша плохого не посоветует! Не мечтай! А ты как дурачок на конфетку повелся. На обертку красивую. Когда ты свою знаменитую группу «раскручивал», выскочил один эпизод по хищению в наших атомградах, и ты побежал к чекистам. Считай, им «палку» подарил. У них под носом воровали, а они ушами по щекам себя хлопали. Или знали, но виду не показывали, чтобы источников не «засветить». А так по ментовским материалам реализовались. Муть, одним словом. А тут ментяра прибегает и на блюдечке с голубой каемочкой дарит дело. Группа. Попутно выявил, что во внешней охране периметра объекта наркоман – травокур. Понятно, что тебе этот факт ни ухом, ни рылом, а контрразведке тоже «подарочек». Наркоман на охране атомной промышленности. И что они тебе сказали? Напомнить?

– Не надо! – мотнул головой Кушаков. – Помню: нам, мол, такие сотрудники нужны! Подавай документы в контору!

– Те опера, с которыми ты дружбу водил, может, и были искренни, и даже бегали с ходатайствами. Но! В кадрах решают все! Точно так же, как и у нас. Не помню ни одного случая, чтобы мента взяли в чекисты. Разная порода. Две несмешивающиеся жидкости. А ты слюни распустил. Дела забросил. Размечтался, что скоро будешь контрразведчиком, шпионов и террористов ловить пачками. Напомни мне, сколько тебе известно о настоящих шпионах, которых поймали в нашем регионе? Я вот кроме физика, который китайцам сдал таблицы по термоиспытаниям чего-то там, не помню. Нет у нас тут шпионов. Ельцин со своей бригадой в девяностые все сдал оптом за пять копеек. Это когда в семье алкоголик, то он все из дома тащит и пропивает. Помню, в «двадцать шестом» работали, банду брали. Старались тихо. Сидим под адресом, ждем. А тут кортеж едет с мигалками. Автобусы, полные церэушников, а гаишники распугивают аборигенов, только что пулеметами не разгоняют водителей. Торопятся. Американцев на горно-химический комбинат повезли, в гору. Об этой горе вслух запрещалось говорить. А тут наши сами, с эскортом. Злодеи, которых мы «пасли» в адресе, думали, что к ним облава, давай палить со всех стволов в квартире. Мы их на выходе ждали, пришлось входить через заградительный огонь. Тогда не было спецназа, а ОМОН на полгода вперед расписан. Ни тебе бронежилета, ни еще чего. С пистолетиками наперевес в атаку на закрытую дверь. А там автомат и два пистолета боевых. Хорошо, что крышку люка канализационного выдернули. Как щит впереди себя. Держит пулю! Повязали злодеев, потом сутки водкой в сознание приводил себя на работе. А ты говоришь, шпионов ловить. Террористы у нас могут быть. А шпионы… Как в кино: «Все украдено до нас!» Не кисни! Ты хороший опер. Не мифическое государство защищаешь, которое на тебя болт с прибором поклало, а граждан от бандюганов. Реальных людей от реальных мерзавцев. Да еще получаешь от этого удовольствие. Ибо нет ничего интереснее и азартнее в жизни, чем охота на человека.

– Ой, скажешь тоже, охота на человека! – хмыкнул Кушаков, продолжая расписываться в бумагах.

– А ты смотри правде в глаза. Себя не обманывай. Мужик должен получать удовольствие от работы. Денег нам с тобой платят – слесарь больше получает. Обещают в следующем году повысить, сделать полицию. Были ментами, станем понтами. Так за каким лешим ты на службу ходишь и сутками тут торчишь на мероприятиях оперативно-разыскных? Вспоминай, когда ко мне отправляют кандидатов на службу или стажеров, какой первый вопрос я всем задаю?

– За каким хреном ты сюда приперся? Чего ты хочешь от службы?

– Верно. И если ответствует юноша младой со взором горящим, что, мол, хочу сделать мир чище, то я советую ему пойти в дворники. Единственные люди, вкупе с уборщицами, кто действительно делает мир чище. Остальные лишь гадят. Вот и ты мне напомнил тех младенцев, рвущихся на оперативную работу. Пошел на амбразуру, мол, возьмите меня, дяденьки, со шпионами бороться! Мозги совсем высушил шпионскими фильмами? Лучше подумай, о чем будешь докладывать по делам. Ничего же не делал. Думал, что все! Я не мент, я – чекист! Хрен тебе! Трудись тута, а не тама!

Кушаков с облегчением бросил ручку на стол, закрыл папку с документами, отодвинул от себя, откинулся в кресле, посмотрел в потолок и решительно проговорил:

– Я им докажу! Я им покажу!

– Что им покажешь? Фигу в окно? Или свой голый зад? – усмехнулся Романов. – Они тебя отшили, послали. Умойся, успокойся и иди дальше по жизни. Вот если бы ты в кадры попытался перевестись, я бы тебя понял и позавидовал. В восемнадцать ноль-ноль закрыл рот, запер сейф, рабочее место убрано, выдавил слюны на печать, затворил дверь в кабинет, и домой к жене под бок! Красота! А так – там опер, здесь опер. Смысл менять шило на мыло? Здесь ты опытный, уважаемый, всех и все знаешь. А там салабон зеленый. Все с нуля. У тебя толковая агентура среди бандитов имеется. Тебя знают, что не подличаешь, не крысятничаешь. Мент в законе, слово держишь. А там? Там и контингент иной. К ним с подходцем надо. В рыло не дашь запросто. Скучно. Тошно. Душе негде развернуться.

Кушаков, казалось, не слышал напарника. Невидящим взглядом глядя сквозь него, он процедил:

– Я им докажу! Они меня возьмут на службу!

– М-да, – качнул головой Алексей. – Эко же тебя алкогольным одеялом накрыло-то! Ничего! Сейчас постреляешь в тире и всю злость в мишень выпустишь. Пороховой дым выбьет из тебя эту дурь. Вечером пива выпей перед сном, и поутру все забудется как страшный сон. Контрразведка контр- разведкой, а милицейские показатели, будь добр, исполни.

Кушаков открыл сейф, такой же древний, как и стол, вытащил из него многочисленные дела оперативных разработок, оперативно-поисковые дела – это когда заводится дело по «темному» делу, личные и рабочие дела на агентуру.

Романов копошился в своих бумагах, смотрел, как Кушаков с видом страдальца тупо взирает на кучу папок скоросшивателей, что громоздились перед ним, почти скрыв его макушку.

– Рома! Чего скис?

– Я-то думал, что все… – вздохнул Кушаков. – Вот и дела все сшил, опись закрыл. Написал в каждой описи: «В настоящем деле прошито и пронумеровано столько страниц. Дело сдал старший оперуполномоченный, майор милиции Кушаков». Подпись поставил, правда, без даты. Даже написал: «Дело принял». И прочерк. А теперь в каждой описи придется писать, что дело принял я у самого себя.

– Ну, и пиши. Мало ли как случается, – пожал плечами Романов.

Кушаков в раздражении бросил ручку, отодвинул от себя папку с делом:

– Понимаешь, мне кажется, что у меня за спиной все шушукаются, скалят зубы, что вот не перешел на службу. А не в «стукачи», агенты ли ты подался, Рома, у чекистов? Не вижу, но чувствую.

Романов тоже отложил ручку и посмотрел на него тяжелым взглядом:

– Мой юный друг, давай я открою тебе тайну очевидных вещей. Послушай меня, дурака старого, может, чего умного и скажу. Пока ты занимаешься самоедством и упиваешься собственными переживаниями, жалея себя, ты не видишь мира. Первое. Ты слишком о себе хорошо думаешь. Ни ты, ни я, никто вокруг нас никому не нужен. Абсолютно. Каждый из нас копается в себе, в собственных проблемах. Это в кровавом Советском Союзе всем было до всех дело. Сейчас будешь валяться с пробитым финкой животом, и все будут только перешагивать через тебя. Их будет волновать вопрос, как бы не испачкаться в той крови, что вытекла из тебя. В лучшем случае «Скорую» вызовут и в ментовку анонимно брякнут. Второе. Чужое внимание стоит денег. Все эти социальные сети несут только одну задачу – выделиться из всех, выделиться из толпы, пусть даже это будет глупость, сопряженная с потерей здоровья, частичным увечьем. Для чего? Чтобы привлечь к своей персоне внимание и общение, чтобы тебе плюсик поставили. Все озадачены только своими проблемами. В нашей конторе – чтобы месяц, квартал, полугодие закрыть с показателями, «галку-палку» в графе «раскрытие» поставить и получить за это денег для семьи не меньше, чем в предыдущем.

– Я ничего не успею, – уныло проговорил Кушаков.

– «Темнух» у тебя много?

– Не очень.

– Возьми какую-нибудь, где есть за что зацепиться, чтобы лицо, «тело» какое-нибудь присутствовало, и крути ему уши. Вон криминалисты немного освободились, и полиграф можно использовать. У меня один знакомый имеется. Должок за ним висит. Берег для себя, вдруг пригодится, но… дарю тебе! Будешь ты мне должен, а с него долг спишу. Бери криминалиста с его адской машинкой, «тело» и «дави масло». По крайней мере, будет что сказать на заслушивании. А за раскрытие «висяков» остальное простят в этом месяце. И прокурорские такие вещи дюже уважают. Поместят твой портрет на Доску почета, чтобы остальные ходили и плевали как в выскочку.

Кушаков внимательно посмотрел на коллегу и усмехнулся:

– Мужик ты вроде неплохой, но как скажешь гадость, прямо в душу!

– А это, мой юный друг, чтобы не расслаблялся. И запомни еще одну простую оперскую истину – не осуждай никогда и никого. Нарасти «броню» на душе. Даже когда с душегубом общаешься. Убил он кого-то, значит, так он считал нужным в тот момент. А тебе должно индифферентно на это. Твое дело – раскрыть преступление. Они ведь нас кормят. Не будет «блатарей», не будет нас – ментов, прокуратуры, Следственный комитет разгонять придется, адвокаты без хлеба останутся. Да и судейских тоже умножать на ноль надо. Я уже молчу про бедолаг – «дубаков» из ГУФСИНа. Все без работы останутся. А в стране кризис. Работы нет. Куда все пойдут? На баррикады? Вот и получается, что преступники – это часть государственной системы сдержек и противовесов. Вон скольких работой обеспечивают!

Романов вдруг стал грустно-серьезным и продолжил:

– Еду сегодня на машине на работу. Пробка на Кольце, стою, медленно двигаюсь, снова стою. Смотрю, на газоне какое-то движение. А там труп собаки лежит, машиной сбило. И две другие собаки – доходяги, ребра вот-вот шкуру порвут – едят своего погибшего собрата. Я перекрестился. Не дай бог до такой жизни дойти, чтобы каннибализмом заняться. Оттого и пересмотрел свою жизнь как кинопленку, в ускоренном темпе. Говорят, так перед смертью бывает. Не знаю, но она у меня сегодня проскочила, пока в пробке стоял. Понял, что у меня есть – это просто замечательно! Лишь бы хуже не было! И ты, Рома, цени и береги, что имеешь, иначе потеряешь. И плюнь, что не взяли тебя в чекисты. Забудь и иди по жизни дальше. Не оборачивайся. За спиной, в прошлом, у тебя ничего не изменилось. Что прошло, ты уже ничего не можешь изменить. Живи дальше, служи.

– Легко тебе так рассуждать, – тяжело вздохнул Кушаков. – Ты в таком позоре еще не купался.

– Ты дундук в самом деле или прикидываешься? – внимательно посмотрел на него Романов. – Уголовное дело, предательство – это позор. А что тебя не приняли – эпизод. У меня батя с детства мечтал стать военным летчиком. Не прошел по здоровью, всю жизнь на производстве вкалывал, в горячем цеху, и это с высшим образованием. Там денег просто больше всегда платили. Пальцы настолько загрубели, что уголек может из костра взять. Запах паленого мяса есть, а ожога нет. Так он до сих пор модельки военных самолетов строит. Вот такими пальцами, с помощью инструментов, клеит настолько изумительно, что диву даешься. И потеки масла на стойках шасси изображает. Где надо, и ржавчину на заклепках видать. С детства, как себя помню, клеит. Мне играть никогда не давал. Мать не пускает пыль стирать. Кисточкой из беличьих ушей смахивает сам, только сам. Больше сотни уже по всей квартире стоит. Трясется над ними как над детьми малыми. Кусок пластика, по большому счету, эти самолетики, а на самом деле – мечта детства. Порой кажется, что он с ними разговаривает, и лицо светлым становится, как будто он в полете. И книжки у меня были детские про самолеты. Отец все надеялся, что я тоже «заболею» небом. Пилотов у него много знакомых. Несколько раз в кабине летал. Ты бы видел, с каким восторгом он рассказывал о просторе, небе, как видно на сто километров вокруг. Даже когда вспоминал, было видно, что он волнуется и счастлив. Но это его мечта, не моя. Я летать боюсь страшно, пока поллитру в себя не забью, не переступлю порог аэропорта. Там еще пивом «отполирую», и все, мое тело готово к полету! Ладно! Не жалей себя, Ромка! Цени что есть. А есть у тебя служба – работа, приличная зарплата, по гражданским меркам, подполковничьи лычки впереди и ранняя пенсия. Тоже неплохо, кстати. Тебе всего сорок пять, а ты уже пенсионер! Мечта! Здоровья, правда, немного осталось, но зато пенсия присутствует.

Романов набрал номер знакомого криминалиста-полиграфолога, коротко переговорил с ним и, отключившись, повернулся к Кушакову:

– Человек очень занят. По уши. Нарасхват. Но ради меня через два дня готов помочь тебе. Вызывай пассажира на 14.00 в экспертно-криминалистический центр, завтра – вопросы на стол эксперту. Работайте, мой юный друг, творите!

Кушаков вздохнул, открыл папку с «темным делом» с «потеряшкой» – пропавшим без вести, и начал набирать вопросы для опроса на полиграфе.

Полиграфологи на вес золота. К ним записываются за три-четыре месяца вперед. И не факт, что попадешь в назначенное время. Нередко случается, что втискивают более срочное или по указанию начальства более важное дело. Только Романов, который, казалось, знал в ГУМВД всех и вся, мог вот так, запросто, вне очереди залезть, не ходя на поклон к руководству.

Кушаков набирал текст вопросов, а мысли его были далеко. Он вновь и вновь возвращался к тому, что его несправедливо обидели и не взяли на службу. Он же так надеялся! Он был уверен! Самое страшное – посеять надежду, внушить ее вместе с уверенностью в исходе дела, а затем растоптать. Мечту, надежду, вот так, вдрызг, с размаху, как мокрым кованым сапогом по китайской вазе династии Мин! В крошку, в пыль, в дым, в прах! Тех, кто обманывает мечту, стрелять мало! Лучше бы самого расстреляли, это было бы честнее.

За такими думами Кушаков продолжал набирать вопросы, поглядывая в показания жены потерявшегося, она же и заявила о пропаже дражайшего супруга.

Прошло три дня. Кушаков снова сидел в кабинете со своим коллегой. Расстроенный, небритый, взъерошенный, под глазами темные круги. Романов же, напротив, был благодушен, помешивал чай в стакане в подстаканнике с символикой железной дороги, сбоку свисала нитка с биркой от чайного пакетика.

– Ромчик! Знаешь, что чай можно пить целый день перед коллегами на работе и никто тебе не скажет худого слова? – вдохнув аромат свежезаваренного чая, спросил он.

Кушаков включил компьютер, достал из сейфа папку с делом и буркнул:

– Пей на здоровье. Чай не входит в список запрещенных препаратов.

– И опять же ты прав, Рома. Но не буду. Ну, давай рассказывай, как Полиграф Полиграфович поживает? Тетку раскрутил?

– Раскрутили на свою голову, – неопределенно махнул рукой Кушаков.

– Не понял. Поясни. Дело раскрыл?

– Раскрыли. Лучше бы и не раскрывали, – уныло проговорил Роман.