Танец Смерти. Воля свыше. Часть третья

– Да подожди, – юноша отмахнулся и, сняв с плеча холщовую сумку, вывалил из неё на стол большую зубатку. – Дед, теперь тебе не придётся ужинать этими подошвами, которые ты называешь мясом.

Старик довольно улыбнулся. Внук научился неплохо ловить рыбу и, теперь, почти каждый день, приносил к столу улов. Но такая большая рыбина – нечастая добыча.

– Как твой огород, Бэудиша? – спросил он внучку.

Во дворе одного из заброшенных соседних домов девушка выращивала кое-какие овощи и зелень. Высокие стены немного защищали от несущего песок ветра. Ей осталось лишь при помощи брата натаскать сохранившийся под слоем песка земли из конюшни и посеять семена. Много сил и времени уходило на полив, но эти труды вознаграждались хорошим урожаем.

– Песок лезет отовсюду, – поморщилась Бэудиша. – Но пока в конюшнях можно набрать земли – у нас будут овощи.

Старик подозвал к себе девушку, притянул её голову к себе и нежно поцеловал в лоб, затем похлопал по плечам внука. Улыбнувшись, посмотрел на каждого из них и поспешил отвернуться, пряча подступившие к уголкам глаз слёзы. Если бы не они, в Азулахаре его бы ждала ужасная смерть от скорбута.

– Выбираться вам надо отсюда, – тихо проговорил он. – Тебе, Бэудиша, замуж пора. Здесь достойного жениха уже не найти. Да и тебе, Нишерле, надо девушек в свои сети ловить, а не рыбу. Вы сильные, сможете преодолеть пустыню.

– А ты? Мы не бросим тебя одного, – сказала девушка дрожащим от волнения голосом.

– Мне не дойти. Если только вы сможете поймать одичавших верблюдов.

– Я обязательно поймаю, – встрепенулся юноша. – И мы уйдём отсюда вместе. Но что нас ждёт там? Нихайа Сеитэ ненавидит Азулахар и тех, кто живёт в нём.

– Несущая погибель даже не заметит нашего появления. Её месть свершилась, и до простых смертных ей нет никакого дела.

– Тогда мы уйдём отсюда вместе, дед. Дай лишь время, и у нас будут верблюды, много верблюдов. И для нас, и для припасов, для воды, для семейных богатств…

– Болтун, – сердито буркнула Бэудиша.

Она схватила нож и принялась чистить рыбу. Мелкая чешуя из-под ножа сразу облепила её загорелые руки, отчего они стали, словно покрытые перламутром.

– Пойдём со мной, Нишерле, оставим твою сестру в покое, иначе будем ужинать пересоленной рыбой, – усмехнулся старик. Девушка бросила на них сердитый взгляд и продолжила своё занятие.

Старик и юноша поднялись на опоясывающую дом веранду. Под ногами захрустел песок. Сколько не сметай его, всё равно проходит полдня, и вновь беломраморный пол скрывается под слоем рыжеватой песчаной пыли. Они остановились, облокотились о перила. Раньше рядом с домом плескались воды озера, и даже отсюда можно было ловить снующую на мелководье рыбью мелочь. Но теперь берег лежал примерно шагах в ста от этого места.

– Ещё совсем недавно мы все думали, что живём, словно боги. У нас было всё, чтобы жить счастливо и в достатке, – с горечью в голосе проговорил старик. – А сейчас мы медленно умираем. И знаешь, я порой завидую тем, кто лежит под грудой камней, оставшейся от башни кишара.

– Ими можно гордиться, – отозвался Нишерле. – Они предпочли смерть позору, не сдались Несущей погибель.

Немного помолчав, посмотрев на молчавшего деда, он добавил, с трудом сдерживая дрожь в голосе:

– Я хотел бы отомстить ей за Азулахар… Но знаю, что не смогу.

– Не сможешь. Её охраняют лучшие воины Арриго. Говорили, и сама нихайа превосходный боец – ученица мастера Шайруэга. И забудь о своих мыслях, не у тебя одного в голове бродит подобное. Месть – это путь к самоуничтожению. А тебе и сестре нужно жить, воспитывать детей, продолжать род. Я вот о чём хотел с тобой поговорить… Раз уж мы затеяли с тобой разговор о том, чтобы покинуть Азулахар, я расскажу тебе о моём хорошем друге из Феюса. Его зовут Мафаштан, и он тоже целитель. Если со мной что-то случится, или мне придётся остаться здесь – идите к нему, я напишу для него письмо. Этот благородный человек не оставит вас, поможет…

– Дед, перестань, – возмущённо перебил его Нишерле. – Я обещаю, что поймаю верблюдов, и мы уйдём отсюда вместе.

Старик усмехнулся, пожал плечами и медленно пошёл по веранде, стряхивая рукой пыль с перил.

Южная ночь стремительно опустилась на несчастный Азулахар, окутала вымирающий город непроницаемой чернотой. Раньше, все городские улицы всю ночь полыхали огнями светильников; в любом закоулке было светло, словно днём. А сейчас лишь в редких домах окна светились робкими огоньками.

Рядом с крепостной стеной изредка слышался грозный рык льва. Огромные кошки, когда-то загнанные безжалостными охотниками в труднопроходимые скалы, осмелели и стали появляться в окрестностях города и даже за его стенами. Выходить на улицу после заката стало очень опасно. И едва солнечный диск касался горизонта, все спешили по домам, чтобы не оказаться в зубах хищника.

Засыпая, каждую ночь Нишерле прислушивался к доносившимся из-за плотно закрытых ставен звукам. То это были жалобные крики ночной птицы, то зловещий хохот снующих рядом с городом гиен. Но в эту ночь, впервые со времени разрушения Азулахара, он услышал полный страха человеческий крик. Кричали рядом, быть может из дома на соседней улице, где когда-то жил хранитель винного погреба кишара. Теперь там жила перебравшаяся ближе к воде семья купца с окраины. «Купчиха мышь увидела», – подумал Нишерле. Но крик повторился. Ему вторил отчаянный визг дочери купца, толстощёкой и некрасивой Булы. А потом закричал купец, и юноша, прислушавшись, разобрал отдельные слова. Человек звал на помощь, потом просил не убивать.

Холодный, липкий пот страха сразу выступил на теле. Дрожь сковала ноги, но Нишерле всё-таки поднялся из постели и, осторожно подбежав к окну, приник глазом к щели в ставнях. Этот дом был виден отсюда довольно хорошо, но кромешная тьма за окном ничего не дала рассмотреть. Лишь несколько раз мелькнул жёлтый огонёк фонаря.

Криков больше не было, но юноша вдруг услышал, как всхрапнула лошадь. От осознания этого ноги подкосились, и он чуть не упал на пол. Это означало, что в город пришли чужаки, случилось то, что предчувствовал дед уже давно – соблазнённые заброшенными богатствами Азулахара, пришли грабители.

– Нишерле, – голос старика заставил юношу схватить попавшийся под руку кувшин. – Нишерле, одевайся.

Дед вошёл в комнату со светильником в одной руке и серебристым свёртком в другой. Он положил его на кровать и развернул – у юноши перехватило дыхание – кольчуга и сабля. И только сейчас он заметил, что целитель тоже одет в доспех, а на широком, украшенном золотом поясе, висят ножны с длинной саблей.

– Зачем? – спросил он, хотя и сам знал ответ.

– Пришли через пустыню. Мародёры. Одевайся скорее и пошли к Бэудише.

Дрожащие от волнения руки рывками натянули кольчугу. Тяжесть легла на плечи, придала немного уверенности. Пальцы судорожно сжались на гладких деревянных ножнах. Нишерле несколько раз глубоко вздохнул, пытаясь успокоить себя. Где-то совсем рядом витал, тянул свои липкие щупальца, страх, подобный тому, который он испытал ещё мальчиком в страшный день падения Азулахара. Но оружие в руках, настоящее боевое оружие, преградило путь этому страху.

– Боишься? – тихо спросил дед.

– Немного.

Комната Бэудиши находилась рядом. Старик негромко постучал в дверь и позвал внучку:

– Бэудиша, открой, это мы.

Дверь открылась сразу же – девушка стояла, прижавшись спиной к стене, и дрожала всем телом. Было слышно, как стучат её зубы. Нишерле схватил сестру за холодную, влажную от пота руку, и она, всхлипнув, прижалась к закованному в железо плечу брата.

– Там кричали, просили о помощи, – прошептала она.

– Мы слышали, – ответил брат.

– Не стойте, – поторопил их дед. – Нам нужно спрятаться внизу. Если грабители решат навестить нас – это единственный шанс уцелеть.

Ночь они провели в подвале рядом с ларями для зерна, прислушиваясь, не раздастся ли треск выламываемой двери, не застучат ли в коридорах тяжёлые сапоги. Брат и сестра уснули лишь под утро, когда через крохотную отдушину в стене проник лучик серого, предрассветного света.

Утро началось с раздавшихся на улице гневных криков и плача. Поднявшиеся из подвала трое сразу же бросились туда, откуда раздавался этот шум. Нишерле первым выбежал из дома, едва не упал, поскользнувшись на засыпанных песком мраморных ступенях дома.

– Оттуда, там где Була живёт, – махнул он рукой в сторону возвышающегося на соседней улице дома с плоской крышей-террасой.

Они пробежали через двор заброшенного дома напротив, перепрыгнув через развалившуюся каменную ограду, и остановились, увидев окружавшую крыльцо дома купца толпу. Человек двадцать, мужчины и женщины, все, живущие неподалёку, причитали на разные лады, вознося к небу руки. Мужчины сыпали проклятиями, да такими, что брату и сестре стало не по себе, женщины плакали, кляли несправедливую судьбу. Нишерле и Бэудиша стояли, не решаясь пройти дальше, но их заметили, расступились.

– Боги отвернулись от нас, дети. Жадные стервятники добрались до несчастного Асула, – проговорил глухим от гнева голосом пожилой мужчина, темнокожий, как большинство жителей Азулахара.

Бэудиша вскрикнула и спрятала взгляд в плече брата – перед крыльцом, в луже запёкшейся крови лежали три обезображенных тела. Купец, его жена и их дочь Була.

– Теперь мы все в опасности, – заплакала какая-то женщина. – Эти шакалы не успокоятся – в Азулахаре осталось много богатств. Видели бы вы, что творится в этом доме – там всё перевернуто вверх дном…

– Они придут и этой ночью, и следующей. И после каждой ночи мы будем находить мертвецов, – проговорил подошедший целитель.

– Так что же делать?! В городе почти не осталось мужчин, способных держать в руках оружие. Кто защитит женщин и стариков?! – женщины в толпе зашумели, заволновались.