Новгородовская ведьма. Повесть

– Что ты, что ты добрый человек, с дороги мы давно сбились, а ехали всё по полям, да посадкам и оврагам, а потом опять по полям.

Женщина ещё раз окинула взглядом незнакомца и с хитрым прищуром сказала:

– Ну ладно, ладно, пожалуй, поверю, по селу бы вы всё равно не проехали, вас бы точно заметили, а там кто знает. А где второй путешественник или сколько вас там?

– А второй там, в доме, он учитель из города, его прислали к нам в Новгородовскую школу детишек учить. Ведь мы как здесь оказались, я же его встречал прямо с поезда, на Ломовисе, а на обратном пути вон оно как получилось, совсем заплутали. Ты мне скажи родимая, это куда же мы приехали, в какое село попали?

– Куда попали говоришь, в Богословку дед, в Богословку вы попали!

– В Богословку!? Вот это да-а-а, – удивился старик. – Это мы здорово промахнулись, такого ещё не припомню, чтобы так заплутать.

Беседа продлилась недолго, через несколько минут они вошли в дом. Сразу повеяло теплом и запахом варёной картошки.

Плешаков встал с постели и с чувством определённой вины посмотрел на вошедшую женщину. Он хотел что-то сказать в оправдание того, что без всякого спроса улёгся в чужую постель или просто извиниться, ведь учитель был человеком интеллигентным, воспитанным и не мог просто так войти в дом к незнакомым людям, да ещё развалиться в постели, но не успел он вымолвить слова, как послышался голос Игната.

– Вот тётка, это и есть наш замечательный учитель, – как из рупора протрубил Игнат.

От таких слов Плешаков был готов провалиться под землю, исчезнуть на месте, чтобы не умереть от стыда.

– Игнат, ну что же ты… – коротко ответил Плешаков не находя подходящих слов.

Женщина на это ничего не ответила, она прошла к печке, сняла с себя платок и присела на табурет, следом на табурет присел и Плешаков.

– Вы знаете, мы немного согреемся и поедем дальше, ведь метель закончилась, а при яркой луне мы быстро найдём свою дорогу, вы только нас простите и не обижайтесь, пожалуйста, – пытался хоть как-то оправдаться за свой неожиданный визит Плешаков.

– Да Бог с вами, – ответила женщина. – Меня можете звать Матрёной, а вас как величать? – Спросила она Плешакова.

– Моя фамилия Плешаков, – он встал с табурета и вытянулся как солдат на плацу. – Плешаков Валентин Данилович! – Сказал громко и чётко. Матрёна даже улыбнулась, посмотрев на него удивлённым взглядом, а Игнат по привычке вытянулся по стойке смирно, но потом опомнился и тоже улыбнулся вспомнив старые времена.

– Так вы старый солдат как я посмотрю а, Валентин Данилович? – Спросила Матрёна. Она встала с табурета, скинула фуфайку и подошла к печке, где стоял чугунок с варёной картошкой.

– Да, вы угадали, я старый солдат, – ответил Плешаков.

– Что же и воевать пришлось?

– Воевал, никуда от этого не денешься, коль время пришло.

– Очень интересно, вы боевой офицер, а теперь учитель, разве такое бывает?

– Бывает, ещё как бывает. А откуда ты узнала, что я офицер.

– Откуда узнала? Так ведь сразу видно человека из благородной семьи, а разве он может быть простым солдатом?

Плешаков немного смутился. Он встал с табурета накинул на плечи шинель и опять присел на то же место.

– Что-то прохладно стало, может принести дровишек, а то я мигом.

– Да что вы Валентин Данилович, я схожу сам, заодно соломки подкину лошади, – неожиданно встрял в разговор Игнат.

– Вот вам кушайте, пожалуйста, – Матрёна положила на стол несколько картофелин из чугунка, а остальное аккуратно завернула в платок.

– А вот выходить на улицу, я вам не советую, этого делать не следует.

– Не следует? – Удивился Плешаков.

– Это как можно понять Матрёнушка, что значит, не следует? – Следом спросил Игнат.

– А это надо понимать так, что банда у нас тут в селе, понимаете банда.

– Банда!? – В один голос переспросили ничего не понимающие путники.

– Именно, в селе хозяйничают бандиты, кажется Антоновцы, я слышала они так себя называли.

– Антоновцы!? Да такого быть не может, это просто невероятно, – удивился Плешаков.

– Матрёнушка, дорогая, так ведь Антонова давно убили, ведь несколько лет прошло, как его нет, – добавил старик.

– Ага, Антонова нет, а вот его люди, которые разбежались по сёлам да деревням ещё есть, и вот сюда их принесла нелёгкая неделю назад, вон картошки горячей им понесу.

– Картошки? Это что же, они здесь недалеко? – Спросил Плешаков.

– Да, недалеко, через пару домов отсюда.

– И много их?

– Ну, если по всей деревне, то человек сто, может чуть больше. Вообще я сильно удивляюсь, что вас никто не заметил.

– Да уж, вот нечистая нас занесла, попали так попали, ничего не скажешь, – возмутился старик.

– Ты дед так уж не переживай, под утро все будут спать, глядишь и повезёт вам, незаметно покинете село.

– Не переживай, как же мне Матрёнушка не переживать, ведь человека-то какого везу, мне было доверена такая честь, а я что, завёз его неизвестно куда, теперь вот что делать сам не знаю.

– Да что ты дед Игнат, ну не такого я высокого ранга человек, самый обыкновенный учитель. – Да кстати, скажи мне, пожалуйста, Матрёна, а почему ты считаешь лучше уехать под утро, думаешь они все уснут вместе с выставленной охраной?

– А что, может и уснут, гуляют они сегодня, меня вот заставили картошки наварить, а другие самогонку им принесут, думаю, напьются они сегодня и у вас появится возможность.

– Да хорошо коли было бы так, а то выставят ещё больше охраны, кто их разберет, чужие головы потемки.

– Это точно, – подтвердил Игнат и чуть подумав продолжил:

– Ну а ежели подумать, вот останемся мы здесь что дальше, днём нас точно вычислят, вон и лошадь во дворе стоит и сани, куда же мы всё это денем? А я хочу сказать, бандиты с нами пестаться не будут, сразу отправят к праотцам.

– Ну что оставаться вам здесь нельзя это точно, потому что утром, как только рассветет, здесь будет Пашка угрюмый он только к дому подойдет и сразу догадается, что здесь гости, вот тогда вам точно не сдобровать, – сказала Матрёна.

– Пашка угрюмый, это что, из банды что ли? – Поинтересовался Плешаков.

– Из банды, – ответила Матрена, – он из главарей, Антоновец ещё тот, говорят замом его был. Плешаков прошёлся по комнате, затем сел рядом с Матреной и посмотрел на неё взглядом, в котором выражалось некоторая ненависть или даже презрение.