Разведчики

Никита отметил очень неожиданный и благоприятный сдвиг в наметившихся отношениях. Алевтина обратилась к нему на «ты».

– А как можно воспринимать всерьез этот ходячий сборник лозунгов? – Филин усмехнулся. – Знаешь, и умные люди иногда говорят глупости. Это простительно. Но когда умничают глупцы… это невыносимо.

– Все равно поосторожнее. Он трусоват, в лоб не пойдет, но, если подвернется случай, обязательно отомстит за все обиды. Такие типы злопамятны.

– Ты не только врач, ты еще и психолог?

– Все врачи психологи. – Алевтина остановилась и вдруг взяла Филина за руку.

Сначала капитан вообразил невесть что, но в следующую секунду понял – доктор просто решила посчитать пульс.

– Что там? «Пустое сердце бьется ровно»?

– Ты начитанный, – Еремина посмотрела на капитана как-то странно, искоса, будто бы с опаской, но и с любопытством. – А ну, пробежимся?

– Не вопрос. – Филин рванул с места в карьер и вмиг очутился на десяток метров впереди.

Доктор тоже не стала изображать кисейную барышню и припустила за капитаном вполне профессионально, по времени примерно второго разряда.

Находись машина чуть дальше, забег мог бы продолжиться. Ни Филин, ни его соперница особо не запыхались. Но рядом с полуторкой оба затормозили, и доктор снова ухватила Никиту за запястье.

– Пятьдесят, – выдохнула Алевтина.

– Это хорошо?

– У меня… под сотню. А я, между прочим, бегом занималась. Область выигрывала. А ты каким видом спорта занимался?

– До войны? Никаким. Физкультурой в школе. Но с сорок первого… еще какой спортсмен. Мастер спортивного ползания и ворошиловский стрелок из всех видов оружия. А что не так?

– У тебя пульс… слишком медленный. В покое вовсе меньше сорока был. Может, от этого и в глазах темнеет.

– Меньше оборотов – меньше износ «пламенного мотора». – Филин улыбнулся. – Не так?

– Ты ведь не механизм. – Алевтина заглянула в машину. – Странно, где Ванечка? Здесь столько матценностей. Тиснет кто-нибудь лекарства, ему ж влетит.

– А правда, что новые лекарства, которые от всех инфекций лечат, из плесени делают?

– Правда, Никита. – Доктор повертела головой и негромко позвала: – Ваня! Ты где, Ваня?!

– Командир! – вдруг долетело откуда-то из-под вагонов. – Уходи, командир! Уходи!

Филин резко обернулся и увидел несущегося на всех парах, от насыпи прямиком к санитарной машине… ефрейтора Покровского. Собственной персоной. Впереди, похоже, что на ефрейторских пинках, буквально летел тощий рыжий боец, а следом бежали еще несколько солдат и один офицер – уже знакомый майор Жданов.

Сначала Никите показалось, что «комендачи» гонятся за Покровским и рыжим, но вскоре капитан понял, что вся компания бежит не за кем-то, а от кого-то или от чего-то. Филин схватился за автомат, но противника не увидел, как ни старался.

– Ноги в руки! – заорал Покровский совсем уж неприлично громко. – Сейчас рванет к чертям!

Это пояснение Филина устроило. Теперь уже он схватил доктора Еремину за руку и потащил за собой куда подальше. Алевтина попыталась притормозить, якобы чтобы дождаться Ванечку, – судя по всему, это был тот рыжий боец, но Филин не отпустил наивную и сердобольную докторшу. Ванечка Ванечкой, но, если у Покровского глаза становятся квадратными, а голос зычным, что иерихонская труба, дело серьезное, это точно.

За месяц с хвостиком совместной службы Филин хорошо изучил повадки подчиненного. И в том, что минное дело Алексей знает не хуже настоящего сапера, капитан успел убедиться. Если Покровский сказал, что сейчас рванет к чертям, рванет непременно и обязательно «к чертям».

Вытолкнув Алевтину вперед и придав ей нужное направление, капитан все же оглянулся, чтобы оценить обстановку. Почти все отбежали довольно далеко. Но доктор беспокоилась не напрасно, видимо, знала, насколько бестолков водитель ее машины. При любой мощности будущего взрыва убить теперь могло только одного отставшего воина из отряда Жданова, да еще как раз Ванечку, который решил завести свою полуторку.

Так и случилось. Вагоны рванули разом, и вот именно так, как предсказывал Покровский – ко всем чертям. Какие мины сработали, ведали только немецкие саперы. Но могущество взрывов оказалось таким, что обломки поднялись почти на высоту птичьего полета и разлетелись на полкилометра в разные стороны.

Взрывная волна легко подбросила санитарный грузовичок, перевернула через капот и отшвырнула метров на двадцать. Несколько десятков вырванных с корнями деревьев завалились, словно пародируя примятую траву, а две дюжины рельсовых обломков просвистели над головами, как запущенные подвыпившими кузнецами молоты. Все, кто пытался убежать, как бы далеко ни находились от железной дороги в момент детонации, потеряли опору под ногами и пролетели изрядное расстояние на манер подхваченных ветром осенних листьев.

Филин совершил этот увлекательный полет спиной вперед, поэтому сумел подметить, несмотря на дым, пыль и фонтанирующую землю, интересную деталь. Состав рванул не весь. Локомотив с пулеметной платформой, два пассажирских вагона и один «вагон-рефрижератор» уцелели. Тепловоз и вовсе остался на рельсах, а три уцелевших вагона просто завалились: пассажирские – назад, а вагон с неведомым советской науке содержимым – вперед. То есть лежал он с той стороны насыпи, где находился Филин со товарищи.

Ударная волна ослабела, и капитан совершил относительно жесткую посадку. Спиной ударился о землю, зато затылком обо что-то мягкое. Это уберегло Филина от новой отключки, но… стоило доктору Ереминой огромного синяка на таком месте, что неудобно говорить. Именно это место оказалось у Филина под головой.

Но насчет синяков и прочего бесплатного фронтового макияжа разговор состоялся чуть позже, когда Алевтина отошла от шока. Пока же доктор лежала ничком, оцепенев от боли в ушибленных местах, а капитан, тоже временно беспомощный, наблюдал за происходящим у насыпи и на ней.

Загадочно мощный взрыв не спровоцировал почти никакого пожара. Полыхал только устоявший тепловоз, снова дымил пропитавший насыпь мазут, трещал занявшийся бурелом, нехотя горели два вагона по ту сторону насыпи. Пожалуй, и все. Вагон с загадочным оборудованием даже не тлел. Лежал себе под откосом, почти не закопченный, только помятый.

Но бог с ним, с вагоном. Филин отчетливо видел человеческую фигуру, отделившуюся от силуэта вагона и теперь бредущую прочь. Капитан понимал, что такого не может быть, но мог поклясться комсомольским билетом, что это подполковник Стасенко! Тот самый идейный богоборец, полчаса назад именовавший любые чудеса религиозным мракобесием.

«И что он скажет теперь? – Филин скривил губы в ухмылке. – С другой стороны, не слишком ли много чудес на квадратный километр? Я ведь не видел, откуда на самом деле взялся Стасенко. Мы расстались в том самом вагоне, но был ли подполковник в нем, когда громыхнуло? И почему взорвалось либо загорелось все, кроме этого вагона? Даже вот так, навскидку, уйма вопросов. А сколько их будет, если задуматься?»

Филин услышал новые звуки и насторожился. Нет, моторизованные части фрицев обычно издавали другие звуки. Сейчас обиженно рычали маломощные моторы и подвывали простейшие трансмиссии. Приближалась колонна из трех полуторок. В тон им ворчало что-то поприличнее, но помельче, вроде «виллиса».