Слишком в рифму

Девчонку чмокал
В висок, и звал её «родная»,
И снова Блока

Цитировал и чуть не плакал.
Но раньше с тем ли
Он целовал в гниющих шлаках
Сырую землю?

И понимал: душа-потёмки
Лишь приживалка
Его судьбы-металлоломки
На старой свалке.

Письмо из сентября

«Я к Вам пишу, чего же боле…»
Потуги жалкие на шутку
Выдавливаю из мозоли,
Когда-то мозгом бывшей. Жутко

Шумит за стенкой автотрасса.
И ощущаешь поневоле
Себя обивкою матраса.
«Я к Вам пишу, чего же боле…»

А ничего. Стерплю, привыкну.
Но знаешь, здесь не до терпенья.
Сквозняк, конечно. Сводит икры,
Когда шагаешь по ступеням.

Сентябрь заставляет сжаться,
Пространство превращает в студень.
И думаешь: смогу вписаться
В проём окна и выйти в люди.

Когда не выйдешь – дядя Гриша
Стоит на лестничной площадке.
Он с каждым днём сложнее дышит,
Но курит хрипло под лопатку.

Он видел беды населенья
И поселения дебилов.
Жена ворчит который день, но
Тогда она его любила.

Он говорит полунамёком,
ЩелкАет пальцами под скулу;
В почтовом ящике поблёклом
Початая торчит, как дуло.

А ветер сквозняки пускает,
В пролёт дохнув подъездной дверью,
Уносит кепку в три броска и
Укладывает набок в сквере.

Ты помнишь ли? Мне Ленин милым
В тот день казался в этом сквере.
Не говори, что ты забыла.
Не говори так, не поверю.

Я помню. Голуби, аллеи,
Тебя на них. Твой взгляд искрился.
Но знаешь, всё же я жалею,
Что, кажется, в тебя влюбился.

Охота взять судьбу за щёку
И поднести к ней, чиркнув, спичку.
Не оттого, что жизнь жестока,
Но оттого, что стал циничней.

С недавних чувствую виновным
Себя, и тянет оправдаться
За жизнь. И думается снова,
Что мне не стоило рождаться.

«Я к Вам пишу, чего же боле…»
И карандаш в ладонь – как вертел.
Я ждал чего-то. Счастья, что ли…
Ну а теперь, похоже, смерти.

Ладонь из бледной стала красной
От частого скобленья мыла.
Шумит за стенкой автотрасса…
Ах да, про это, вроде, было.

Когда идёшь на боковую,
Сны задыхаются на старте.
Я мыслю, но не существую,
И обижаюсь на Декарта.

А ночью ноет под лопаткой —
Возможно, вечером простыл я;
Возможно, что под кожей гладкой
Загнили рудименты крыльев.

Я в сентябре, трухлявой лодке,
Уже с весны – и сном, и духом.
Я здесь пил чай, а после – водку,
И даже переспал со шлюхой.