Театры Тольятти. Том 1

Много лет назад известная журналистка популярной городской газеты написала рецензию на премьеру театра «Колесо» по шекспировскому «Отелло». В материале не было рассуждений о сценографии, актерском рисунке роли, режиссерских находках – она просто пересказала сюжет (вдруг кто не знает?).

Сюжет «Дорогой Памелы» Джона Патрика, премьерой которой открылся нынешний театральный сезон в «Колесе», не столько интересен читателю, сколько зрителю. Сходите и посмотрите, а мы лишь выскажем некоторые соображения.

Режиссером спектакля выступил Валерий Логутенко (в сорежиссерстве с Анатолием Морозовым), он же сыграл в нем одну из ролей. Солирующая партия досталась его супруге – Валерии Логутенко. Хорошее сочетание – Валерий и Валерия. Кстати, оба – Константиновичи.

Имя Джона Патрика мало что скажет театральной публике (хотя эта пьеса прокатилась по всем ведущим и не очень театрам страны), но вот один из переводчиков, Григорий Горин, известен, пожалуй, всем. Ирония и печаль этого замечательного мастера слова и определили языковую среду ничем, в общем-то, не выдающейся истории.

На сцене за короткий промежуток времени радикально меняются мотивации поступков героев: от низов человеческой подлости до вдохновенного клерикального экстаза. Подлости, конечно, больше, но главная героиня, Памела Кронки (ее и играет Валерия Логутенко), своим патологическим наивом, граничащим с юродивостью, своей непоколебимой верой в человечество и, в частности, в добрые помыслы людей, которые находятся рядом с ней, вызывает постоянные волны сочувствия, нежности и сострадания.

Сол Бозо – матерый пахан в исполнении Валерия Логутенко – смесь персонажей из мюзиклов о чикагских гангстерах и перестроечных фильмов о сталинских лагерях (эдакий Лузга из «Холодного лета 53-го»). Режиссер не зря выбрал себе эту роль – уж больно хорош персонаж. Правда, по ходу спектакля рисунок роли и пластика героя не всегда выдерживаются в едином стиле (я не имею в виду те моменты, когда под воздействием сценических обстоятельств меняется отношение героя к окружающей его действительности). Но в целом поклонники Логутенко разочарованы не будут.

Интересна трансформация Бреда Виннера (новосибирский актер (Сергей Худобенко): из шестерящего пройдохи он постепенно превращается в эдакого злого гения – вдохновителя предстоящих бесчинств. Своей ролью новый актер «Колеса» театральных свершений не достиг, но в общем ансамбле выглядел ровно.

Еще одна новая актриса – экс-прима Тольяттинского ТЮЗа Елена Осташкова, ей досталась роль Глории Гулок – девушки невысоких моральных принципов, но зато весьма высоких притязаний.

Студент театрального факультета Института искусств Валерий Латрицкий сыграл в этом ироническом детективе Джо Янки – простого американского копа, каковым он нам представляется: бывший сицилиец, расползшийся от биг-маков, готовый собственноручно пристрелить обидчиков его друзей. Впрочем, мотивации поступков и этого персонажа еще не раз трансформируются по ходу действия.

До ужаса скучны и традиционны монологи персонажей о смысле жизни, время от времени прерывающие довольно динамичное повествование. Сами персонажи, их внутренний мир раскрываются в каких-то иных моментах: Бред хороший специалист, но больной человек, и его не берут на работу, он любит Глорию и таскает у нее деньги; Глория хочет от Бреда ребенка, но этот неуравновешенный тип все время отталкивает ее, мучимый своими комплексами; Соломон, Сол Бозо, устал от помоечной беспокойной жизни, но иной он и не знает, и временный покой всколыхнул в нем некие чувства, о которых он давным-давно забыл; коп Джо Янки свой парень, но в компании с таким в бане лучше за мылом не нагибаться. И, наконец, Памела, дорогая Памела – она пишет письма Богу и любит, жалеет и хочет помочь всему этому ужасному миру, который так несправедлив к людям…

Конечно, главный режиссер «Колеса» Анатолий Морозов постоянно ратует за психологический театр. Может, в этом и состоит весь психологизм, когда зритель пассивно потребляет созерцаемую продукцию, не утруждая себя какими-либо мыследвижениями. В чем свойство качественного кича (подчеркиваю – качественного!)? Режиссер отдает себе отчет в том, где и какие акценты ему нужно расставить: на этой реплике зритель засмеется, в этой сцене – разрыдается. Ну и что, что произведение незамысловато? Люди ведь приходят в театр за эмоциями, и им неважно, каким образом эти эмоции будут из них выжимать. У меня, между прочим, у самого разок набежала слеза. А в одном месте я даже потянулся за носовым платком. Окружающие списывали это на мое гриппозное состояние, но я, как человек непритязательный и сентиментальный, прекрасно понимал: вот он, катарсис!

Так что запасайтесь салфетками и носовыми платками и вперед, на спектакль: дорогая Памела вам-таки подскажет адресок Господа нашего, с которым находится в длительной и совсем не безрезультатной переписке.

    ТО №187 (951) 09.10.2003

Жизнь и удивительные приключения Валерия Логутенко – рулевого моториста, актера, режиссера и педагога

В театре «Колесо» 18 октября состоится бенефис актера и режиссера Валерия Логутенко: зрители увидят премьеру нынешнего сезона, спектакль «Дорогая Памела», режиссером-постановщиком которой выступил Валерий Константинович, он же сыграл в нем одну из центральных ролей. Главную роль в этом спектакле сыграла его супруга Валерия Логутенко. Помимо этого, бенефис актера связан с его возрастным юбилеем, 55-летием, а также с 35-летием творческой деятельности. Незадолго до торжеств мы встретились с актером, дабы он нам поведал об этапах своего творческого пути.

Первые поражения

С детства я не мечтал о театре, и впервые в театр попал лет в 14, посмотрел оперетту, но тогда это не произвело на меня впечатления. В 16 лет я работал и учился в вечерней школе в Уфе, меня дружок затянул в юношеский драматический коллектив, я пришел, и мне понравилось, остался, и уже через полгода попытался поступать. У нас в Уфе в училище искусств ребят забирали в армию, а преподавала молодая женщина. Она предложила моему другу поступать сразу на второй курс. Мой друг Сережка мне говорит: «Валер, давай вместе, я боюсь один». Я говорю: «Давай, чего бояться?» Сережа был более подготовленный, он уже играл в спектаклях. Но в итоге его не берут, а меня берут. Я уволился с работы, ушел из вечерней школы. Прошел месяц, я уже занимался, ходил на мастерство актера, и мне сразу дали в «Чайке» роль доктора Дорна. Я порепетировал, наша преподавательница через месяц меня вызывает и говорит: «Валерочка, если бы был первый курс, я бы тебя взяла. А на второй курс, извини, ты не тянешь». Мне обидно: школу бросил, работу бросил, а тогда малолетке было сложно устроиться на работу, считай год потерял в школе.

Зять проспорил коньяк

Через полгода я поехал в Свердловское театральное училище, прошел до третьего тура, и меня «срезали». У меня появилась такая творческая злость, до сих пор я на ней держусь: я докажу, что я могу. Надо мной уже подсмеиваться стали. Когда я поехал в Свердловск, с зятем поспорил на бутылку коньяка, он говорит: «Не поступишь». Я приезжаю, привожу ему бутылку коньяка. На следующий год еду поступать в Горький. Говорю: «Спорим на две бутылки коньяка!» «Давай, че, выпьем коньячку!» И поступаю. Вызваниваю ему из Горького: «Ну, готовь коньяк!» Он говорит: «Да я тебе не две, я тебе четыре поставлю за то, что поступил!»

Начало пути

Мой первый театр был в городе Арзамасе-16, сейчас это Саров, российский атомный центр. Приехал режиссер Юрий Щербаков и собрал там очень интересную команду. Как только переформировали театр, он был музыкально-драматическим, его сделали чисто драматическим. И вот он несколько человек оставил, взял почти полный курс ребят из МХАТа, взял горьковчан – такая молодежная мощная, хорошая команда получилась. Еще у меня было приглашение во Владимир и Йошкар-Олу. В Арзамасе-16 я проработал семь лет, довольно успешно. Правда, Юрий Щербаков ушел через год, пришел другой режиссер, и меня на «подсос» посадили – играл там эпизодики. Помню, в театральное училище в гости приезжал, друзья спрашивали: «Валера, ты как в театре?» «Ну, на первых ролях». «Да ну! А что такое?» «Первый рабочий, первый студент, первый прохожий – все первые роли!» Шутка такая была. Первые два года трудно было – в эпизодах, на массовках. Но, наверное, в этом какой-то смысл есть, чтобы актеры не возгордились, потому что когда меня Юрий Борисович привез, он говорил: «Я вам такого парня везу! Он вас всех заткнет за пояс!» Тогда в таком городе, как наш, было по 10—12 премьер в году. То есть один спектакль выпускали – тут же переходили к другому, подолгу спектакль не жил. С одной стороны, это было хорошо, поскольку было много ролей, а с другой стороны, было плохо, потому что только к десятому спектаклю начинаешь понимать по-настоящему, что ты тут делаешь. Оказывается, вот что! А спектакль уже снимают.

Пьяный пароход

Затем волею судеб я разошелся с первой супругой и уехал из Арзамаса. Хотя режиссер меня уговаривал, но я не мог в одном театре работать с женой, я ужасно ревновал ее ко всем, психовал. Ушел в никуда – у меня ни приглашений не было, ничего, ни денег, ни фига – распродал свои наиболее ценные книги, у меня были средства только на дорогу и проживание на первое время. Я приехал в Горький и сунулся сразу в Театр комедии. Меня взяли на две ставки ниже. Бог с ним, мне нужно было просто перетоптаться. Я проработал там совсем недолго, где-то полгода. Самая главная роль, которую я там сыграл – в «Старшем сыне». Театр был, прямо скажем, не очень хорошим в тот момент, главного режиссера не было, всем управлял директор, он хоть и творческий человек был, но не настолько. Мне хотелось уехать куда-нибудь подальше: на дальний Север или на юг, чтобы не быть рядом с женой, поскольку она сама из Горького, и приезжала в Горький с дочкой – все это нервировало. И тут приехала знакомая актриса из Тобольска. Я говорю: «Давай, продавай меня в Тобольск!» – и уехал туда. Это был кошмар. Я отыграл там только гастроли, они проходили на пароходе «Аркадий Гайдар» – еще колесный, старый пароход, настоящий, на пару, на солярке. Проработал я там только лето, но чему я благодарен – я поел настоящей рыбы: осетрина, стерлядь, омуль. Выпивали мы по-черному, потому что актеры ехали на пароходе, скажем, муж с женой – в одной каюте они жили, другая каюта была забита водкой. Это валюта на Севере. Рыбу, икру, меха, оленьи рога они меняли на водку, после гастролей загружали и везли на большую землю, где все это продавали. О каком там творчестве можно было говорить? Переходим от одного населенного пункта к другому, мужики подходят: «Пойди к моей жене, возьми бутылочку взаймы, мы приедем, я куплю тебе, отдам, и ты ей вернешь». Я беру, они ко мне – нырк, а я жил в кубрике, внизу, они все наверху жили, поскольку я позже пришел и молодой еще был. То один, то другой, то третий, а потом – мне ответить надо, и каждый божий день мы выпивали.

Я приезжаю в Уфу, и туда приезжает Красноярский ТЮЗ, а в нем режиссер и несколько актеров были моими приятелями. «Тыгде?» «В Тобольске». «Да ты что, с ума сошел, что ли?! Ты ж там сопьешься!» «Уже спиваюсь». «Срочно давай к нам!» Меня отвели к главному режиссеру, показали, и я был приглашен работать в театр. У меня было полтора очень хороших года, я с большой нежностью вспоминаю и этот город, и этот театр, и ребят, с которыми работал. Как ни странно, в ТЮЗе я ни одной сказки не играл. В театрах драмы я переиграл все сказки.

На горизонте – Тольятти

Через полтора года у меня случилось несчастье, маму разбил паралич, я уволился, приехал в Уфу. Вернулся в театр – меня не берут, там все заполнено. Я преподавал в самодеятельности, потом в кукольный театр устроился, начались метания, я решил вообще бросить театр и пошел плавать, еще до училища я плавал по речке рулевым мотористом. Думаю, пропади он пропадом, этот театр, вернусь я к своей профессии. Мне очень нравилась эта профессия, и периодически, когда в театре было все плохо, я говорил: «Все! Иду плавать! К чертовой матери!» Когда мы приходили в Уфу, я смотрел, какой театр приезжает, ходил на спектакли. Нравится – значит, показываюсь. Мне понравился Краснодарский театр. Я пришел к главному режиссеру, рассказал ему – так, мол, и так, и он меня взял. В Краснодаре я проработал 12 лет. За это время в театре сменилось несколько режиссеров. Последний из них, будучи лишь театральным критиком, стал мне давать не очень хорошие роли, мой статус понизился, и я собрался уходить. А тут как раз приехал из Тольятти Саша Огарев, сейчас он в Москве режиссер. Он когда-то работал у нас, потом уехал сюда, к Глебу Дроздову. Я его встретил, говорю: «Сань, не нужны такие артисты, как мы с Валерией Константиновной?» «Вот Валерия Константиновна – такая актриса нам нужна. Мужиков-то у нас полно вашего возраста, а вот женщин – нет». Говорю: «Ладно, если ее продашь – меня пускай в прицепок возьмут». Поговорили и разъехались. Приходит письмо: «Пришлите фотографии». Через месяц звонок, звонит директор: «Вы можете приехать, показаться?» Без проблем: сели, приехали, показались. Так мы попали в Тольятти, и вот уже 12 лет мы здесь. Поскольку я был как «придаток», работы было мало, а я не умею без работы сидеть, а тут образовался театральный курс, они делали «Маленькие трагедии» (кроме «Моцарта и Сальери»). А это моя любимая трагедия, я в Арзамасе играл Моцарта и вообще мечтал и до сих пор мечтаю поставить и сыграть, но вот никак не получается пробить этот проект. Я говорю: «Можно, я поработаю отрывочек?» «Только платить мне нечем», – сказал Дроздов. «Не надо мне платить, я просто ради удовольствия». Правда, мы так и не выпустили этот отрывок, не показали его. На следующий год Глеб Дроздов предлагает мне педагогическую работу – ставить дипломный спектакль «Старший сын». Я с удовольствием за это взялся, и вот с тех поря еще и на преподавательской деятельности. Как только этот курс выпустился, театру нужен был костюмный спектакль. Я говорю Глебу Борисовичу: «Давайте поработаем вместе. Я начну „Плутни Скапена“, а вы потом подключитесь». Я принес распределение, режиссер его утвердил, и я приступил к работе. Так началась моя режиссерская деятельность. С Глебом Борисовичем мы осуществили порядка 12—15 совместных постановок.

Сейчас с Анатолием Морозовым у нас была первая совместная работа. Я согласился ставить и играть в том случае, если Морозов был готов прийти и помочь мне, поскольку одновременно играть и ставить – очень сложно для меня. Не знаю, продолжим мы это сотрудничество или нет, но примерно так сложилась моя творческая жизнь.

Как всегда, газетные площади не позволяют передать все перипетии беседы с актером Логутенко, но, к счастью, это не последняя наша встреча с Валерием Константиновичем. Мы поздравляем его с юбилеями и желаем новых ролей и благодарных зрителей!

    ТО №192 (856) 16.10.2003

Пошляки и лицемеры Аркадия Аверченко

В театре «Колесо» очередная премьера. Питерский режиссер Олег Сологубов по собственной инсценировке произведений Аркадия Аверченко поставил «кабаре жизни в 2-х действиях» – «Зайчики на стене». Еще до премьеры, перед сдачей спектакля, мы не преминули встретиться с гостем из нашей северной столицы.

Единый внутренний ритм

Корр.: Олег Васильевич, как возникла мысль поставить именно этого автора?

Сологубов: Специфика произведений Аверченко в том, что он улыбался, смеялся над людьми, которые, следуя веяньям моды, хотят на кого-то походить. У нас сейчас в обществе происходит то же самое: все озабочены своим имиджем. Мне кажется, это очень современный момент, есть много пересечений с нашим временем. У Аверченко события происходят в начале ХХ века: тогда это была достаточно благополучная страна, появились богатенькие люди, у них возникало желание немножко показать себя.

Корр.: С чем связано то, что вы осуществили эту постановку на сцене тольяттинского театра?

Сологубов: Для меня очень уважительной фигурой является главный режиссер театра «Колесо» Анатолий Морозов, который известен в том числе и в Петербурге, и его приглашение было для меня лестным, в нашем разговоре мы вышли на то, что это должна быть какая-то веселая история. Так произошло совпадение наших интересов.

Корр.: Как вам работалось с тольяттинскими актерами?

Сологубов: У меня была молодежь. Не все, но большая часть из них совсем недавно закончили театральную студию. Когда человек только что сошел со студенческой скамьи, когда у него все в первый раз, еще нет багажа – сами понимаете, возникает какая-то проба пера. В этом есть прелесть, но есть и отсутствие некоторого опыта. Есть некоторые минусы, потому что человек только обвыкается, только начинает что-то примеривать на себя. Так как они все люди примерно моего возраста (помладше, естественно), то это была достаточно интересная для меня команда, потому как мы с ними одного внутреннего ритма. Работать было приятно – со всеми нормальными рабочими сложностями. Ребята были симпатичны мне как люди. Надеюсь, и я им был симпатичен.

Корр.: Предрекаете ли вы своему спектаклю успех на тольяттинской сцене?

Сологубов: Для художника (я беру на себя смелость тоже назвать себя таким громким именем) нет идеала, для художника идеал не достижим. Как воспримет публика? Увидим. Мне думается, что в этом спектакле у нас получилось что-то интересное.

Менял я женщин, там-тарьям-пам, как перчатки

У поэта начала прошлого века Николая Агнивцева были такие строки: «Бедная, жалкая доля твоя – с маленьким счастьем и маленькой мукою…» Так и персонажи веселого, в общем-то, спектакля, словно солнечные блики, зайчики на стене – живут, веселятся, влюбляются, страдают. Но вся жизнь их – мелкая и пошлая, страдания и страсти – никчемные, эдакое бездумное отбывание пожизненного срока на Земле.

Простак Заклятьин (актер Евгений Быков) влюбляется в хорошую девушку Наташу (актриса Ирина Малышева). Вернее, сначала она влюбляется в него, а уж он, студент, изучающий кристаллографию, несколько позже понимает, что есть вещи поинтереснее сталактитов и сталагмитов. Жить бы им поживать, но разнузданный мачо Рукавов (актер Алексей Солодянкин) уводит у неудачника Заклятьина его разлюбезную Наташу. Пошлый адюльтер? Ан нет! Ходячий сперматозоид Рукавов излагает свежеиспеченному рогоносцу свою теорию «двух половинок»: дескать, свою-то половинку я нашел, а где-нибудь в другом городе ждет тебя не дождется такое счастье, что мало не покажется. Тут-то наш герой и пускается во все тяжкие: кутит, бросает женщин, разбивает сердца и семьи. И лишь в конце задается вопросом: какого черта он стал вдруг примерять на себя эти дурацкие маски?

Не вынимая изо рта

Актеры на сцене почему-то постоянно курили, причем курили излишне много. Может, для разнообразия им бы следовало предложить какой-нибудь чупа-чупс или банальный карамельный петушок. Шампанское не пенилось, а из коньячных бутылок лилась прозрачная жидкость. Причем всех разливаемых по ходу спектакля напитков было лишь на самом донышке. Может, уже на премьерных показах актеры таки получат необходимый и желанный реквизит. Но это, в принципе, ерунда.

Демоны и чертяки

Очень понравился тот же Алексей Солодянкин: думаю, в театре ему еще не раз достанутся характерные роли. Герой-любовник Маргаритов в исполнении Игоря Супрунова выглядел весьма притягательным демоном-искусителем. Удачный грим придавал персонажу несомненное демоническое сходство. Еще две-три подобных роли – и фанатичные поклонницы будут обрывать у Супрунова лацканы после каждого спектакля. Самодурствующий бонвиван Букин в исполнении Андрея Амшинского смотрелся заводным чертякой: хитер, щеголеват, циничен и жаден. Порывистая и роковая Айя в исполнении Натальи Ахметовой – просто украшение спектакля (не знаю, задавались ли гримеры такой целью, но в отдельные моменты персонаж Ахметовой один в один был похож на известные портреты Марлен Дитрих). Ну и, конечно, незабываемым переживанием для меня так и осталась бесподобная осанка актрисы Натальи Акимовой – ради такой осанки можно ходить на любой спектакль, даже не вникая особо в актерскую игру.

Канкан forever

Как говаривал Штирлиц: запоминаются только первая и последняя фразы. Спектакль начинался сложным групповым хореографическим этюдом. В принципе, я понимаю, как актер заучивает большие объемы громоздкого или не очень текста. Но как запомнить бесконечную последовательность не самых элементарных движений – это для меня останется загадкой.

И, конечно, финал, состоящий из дикой смеси танго, джаза и кабацкой музыки, заставил зрителей зашевелиться, наблюдая жизнерадостные выплясывания персонажей, только что погрузившихся в пучину страстей, а теперь вновь ставших отнюдь не посторонними на празднике жизни.