Ранние журавли

– У-у-у, – восхищенно протянул Карысь.

Помолчали. У Карыся было много вопросов, но он робел. Он уже знал, что взрослые не очень-то любят, когда их спрашивают.

– Мефодий Иванович, – выскочил из рубки Николашка, – тебя капитан кличет.

– Чего он?

– Не знаю.

Мефодий Иванович неохотно поднялся, плюнул на папиросу и выбросил ее за борт.

– Пошли, Карысь.

В рубке было чисто и строго. Дядя Володя Басов стоял возле рогатого колеса и что-то записывал в тетрадь.

– А, Карысь, – он не удивился и не заругался, чего очень боялся Карысь, а тронул его большой рукой по голове и непонятно спросил: – Поштурвалить хочешь?

Карысь не знал, что такое «поштурвалить», но на всякий случай кивнул головой и тяжело сглотнул набежавшую слюну.

– Ну, тогда держи, – Басов легко поднял Карыся и поставил у рогатого колеса. – Да ты, брат, ничего не видишь. Что же ты так плохо растешь?

Действительно, до окон Карысь мог дотянуться разве рукой, и то лишь приподнявшись на цыпочки. Обида и стыд, что он такой маленький, переполнили Карыся, но тут Мефодий Иванович сказал:

– Ничего, он еще нас с тобой обгонит. Вишь, боевой какой, так и вцепился в штурвал. Теперь краном не оторвешь. Чего звал-то?

– Да тут такое дело, Мефодий Иванович…

Карысь не дышал. Стиснув зубы, он крепко держал штурвал, изо всех сил стараясь, чтобы он ни в какую сторону не шелохнулся. О чем угодно мог мечтать Карысь, но чтобы на катере, у штурвала! От напряжения и взволнованности Карысь даже вспотел. Он уже теперь представлял, как расскажет ребятам об этом, и как они не поверят, и как он презрительно скажет им: «Если хотите, спрашивайте у дяди Володи, а только я катер сам вел». И как они все удивятся и будут завидовать ему, и Витька, наверное, сразу полезет дружить. Ведь Витька катером никогда не правил, а вот он, Карысь, правит, и хоть бы что.

Однако постепенно Карысю становится не «хоть бы что». Руки, поднятые высоко вверх, начали затекать и наливаться такой тяжестью, какой ему испытывать еще не доводилось. Потом начали болеть не только руки, а и плечи, и спина, а еще через некоторое время Карысь заметил, что у него мелко трясутся ноги. И в это время дядя Володя, закончив разговор с Мефодием Ивановичем, встревоженно сказал:

– Ого, брат Карысь, да мы этак на косу вылетим. А ну, пусти-ка.

И Карысь с облегчением отпустил штурвал. К его удивлению дядя Володя совсем не сильно толкнул штурвал, и он быстро закрутился, и в глазах зарябило от мелькания его рожков.

– Ну как, Карысь, понравилось штурвалить? – спросил Мефодий Иванович.

– Понравилось, – одними губами ответил Карысь.

3

– Ешь, ешь, Карысь, дома-то этакой ушицы не отведаешь, – потчевала Карыся бабка Аксинья.

– Горячая.

– А как же. Уха горячая – рыбак с удачею. Ты дунь да сплюнь, корочку обрежь да потихоньку съешь.

Сидит Карысь за высоким столом на рыбацком стане. Стол врыт ногами в землю, скамеечки вокруг него тоже. Стол и скамейки – на улице. Можно есть и смотреть, как загружают рыбаки плашкоут большими серебристыми рыбами, посыпая их сверху мелко наколотым льдом. Много лодок стоит под берегом. На кольях, вбитых в песок, сушатся длинные сети. Все здесь, на стане, необычно и удивительно Карысю. Избушки, почти по самую крышу врытые в землю, лабазы, огромный черный котел, тяжело покачивающийся над костром, ледник, тщательно укрытый взопревшей соломой, да и сами рыбаки. Даже бабка Аксинья была здесь совсем не такой, как дома. Она суетилась у котла, приветливо смотрела на Карыся и подкладывала, подкладывала ему рыбные кусочки в алюминиевую миску. Карысь боялся обидеть бабку Аксинью и потому долго и терпеливо ел. Но вот этот, последний кусочек, он уже съесть никак не мог.

– Бабушка, не хочу, – умоляюще сказал Карысь.

– Вот и ладно, – неожиданно легко согласилась бабка Аксинья. – Поел пострел – и нету дел. А ну, помоги-ка мне снесть посуду на берег.

Посуды много, полон эмалированный таз кружек, мисок и ложек, да еще в ведерке с верхом наворочено. Карысь берет ведерко и, припадая на правую ногу, волочит его к воде. Здесь он по примеру бабки Аксиньи опрокидывает ведерко, и кружки, миски раскатываются по песку, взблескивая надраенными донышками на солнце. Бабка Аксинья подтыкает подол длинной юбки и бредет в воду. Набрав таз воды, она садится на травянистую кочку, макает тряпку в песок и начинает жестко шоркать первую миску. Мимо проходит Мефодий Иванович. Он улыбнулся Карысю и спросил:

– Помогаешь?

– А как же, – ответила за Карыся бабка Аксинья, – помогает понемножку: из чашки да в ложку.

– Это хорошо, – кивнул Мефодий Иванович.

Карысь не возражал, но ему хотелось поближе к рыбакам, и он несмело спросил:

– А мне с тобой можно?

– Эт-то куда еще? – удивился Мефодий Иванович.

– Рыбалить…

– Дак рыбу начисто перепужаешь, – вмешалась в мужской разговор бабка Аксинья. – Она, рыба-то, завидев тебя, чертоломом в море-окиян рухнется. Ты уж, Карысь, будь ласка, подле меня поворухайся.

Но Мефодий Иванович протянул руку, и Карысь, залившись счастливым смехом, бросился к этой руке.

Они шли по песчаной косе к плашкоуту, и волны, лениво набегая на песок, облизывали их следы.

– Ты с Настькой-то не дерешься? – спросил Мефодий Иванович.

– Не-е…

– А с лошади-то как звягнулся?

– …

– Не убился?

– Там травка была.

– Повезло.

При всем уважении к Мефодию Ивановичу Карысь твердо решил отомстить Настьке за то, что она рассказала отцу про его падение с Чалки.

Но вот уже плашкоут и рыбаки на нем. С Амура подходят и подходят лодки с громадными серебристыми рыбами. В брезентовых робах, высоких резиновых сапогах, рыбаки шутят и смеются. Они легко поднимают сразу по две рыбины и перебрасывают их через борт плашкоута. И рыбины, жарко взблескивая на солнце, тяжело падают на палубу, брызгая во все стороны серебристой чешуей. Карысь смотрит, смотрит и постепенно начинает жалеть этих рыбин, жадно хватающих воздух широко открытым ртом. Он тихонько взбирается по шаткому трапу на плашкоут и, пораженный, замирает: великое множество рыбин лежит на палубе плашкоута. Они плавают друг по другу, вяло бьют хвостами. От их движения в воздухе какой-то неясный шорох – стон ли, вздох. Неожиданно рядом с Карысем одна из рыбин высоко подпрыгнула и чуть не вывалилась через низкий борт плашкоута. Она упала, подергалась, затихла и начала медленно уходить вниз. Вначале исчезла голова, потом треугольные плавники, и, когда наверху остался только хвост, Карысь схватился за этот хвост и потянул его на себя. Он думал, что будет тяжело, но рыбина легко и мягко всплыла над другими рыбинами и часто захлопала крышками жабер.

– Тебе больно? – тихо спросил Карысь и ладошкой погладил рыбу, ощущая холод и жизнь под рукой.

Но рыба не шевелилась и не отвечала Карысю. Тогда он взял ее обеими руками, перетянул через борт и головой вниз осторожно выпустил в воду. До воды было метр, не больше, но рыбина успела два раза перевернуться и упала боком, сильно всплеснув набежавшую волну. Она на мгновение скрылась, а потом всплыла вверх серебристым брюшком. Волны мягко покачивали ее и потихоньку относили вдоль корпуса плашкоута. Карысь шел следом и видел, как рыбина начала мелко шевелить плавниками, потом хвостом, и так, вверх брюшком, вдруг поплыла от плашкоута. Он счастливо посмотрел ей вслед и взялся за хвост следующей рыбины. Эта была совсем живая, и едва Карысь склонился над водой, как она легко выскользнула у него из рук и мгновенно скрылась в глубине. Карысь посмотрел на пустые руки и радостно засмеялся.

На пятой или шестой рыбине его поймал Мефодий Иванович. Он удивленно уставился на Карыся, потом на воду, где только что исчезла очередная рыбина, и восхищенно изумился: