Первые боги

Первые боги
Вячеслав Суриков

Михаил Трофимов

Могущество дракона и неуязвимость в бою – таковы дары змеиных богов. Но что за них рано или поздно потребуется взамен? Великий аль-Хидр придет в Египет, чтобы исполнить древнее пророчество. Вера в первых богов будет восстановлена. В их дома вернется истинное служение. Разве этого недостаточно, чтобы вернуть себе свободу?

Глава I

Нехебкау – податель жизни

Абсолютная тишина непостижимым образом проникла внутрь и обволокла душу непроницаемой оболочкой. Плоское темно-синее небо сомкнулось с песками, прокаленными солнечными лучами, вспыхнуло красным заревом, и Мал устремился вперед, к пылающему горизонту. Но не успел он сделать и нескольких шагов как провалился в песок. Обездвиженный Мал опустился сначала по пояс, потом по грудь, еще глубже… Когда же пески сомкнулись над головой, неведомая сила стиснула Мала и вытолкнула из тяжелого сна на поверхность яви. Он открыл глаза и встретился взглядом с рыцарем Филиппом. Рядом в боевом облачении стояла Ари.

– Принц, пора ехать, – обратился к Малу паладин. – Капитан и Илин ждут вас в храме Святой Гертруды.

Мал поднялся с постели. Его тело почти полностью покрылось змеиной чешуей. Человеческая кожа сохранилась только на голове, на предплечьях и на ногах ниже колен. Чешуя словно бы заключила плоть в тесный панцирь с колючей изнанкой. Принц небрежно накинул платье, даже не пытаясь скрыть от посторонних глаз проступившие на теле признаки змеиной сущности. Вместе с Филиппом и Ари он вышел из комнаты. За дверью к ним присоединились Дан и Гор. Мал на мгновение задержал взгляд на лучнике. Тот успел облачиться в новые доспехи: тонко выделанную кольчугу с длинными рукавами и поблескивающий в лучах восходящего солнца стальной нагрудник.

Жители города Крак убирали трупы с городской площади, выискивая среди убитых родных и близких. Появление Мала заставило всех разом остановиться. На человека с зеленой чешуей обратились взгляды, полные восхищения и ненависти. Мал почувствовал, как одна из вспышек гнева высветилась особенно ярко. От толпы неподвижно стоящих людей резко отделилась худая женщина с седыми волосами и, неловко переставляя ноги, направилась к Малу. Но не успела она сделать и нескольких шагов, как ее схватили и оттащили обратно. Площадь огласил выкрик:

– Убийца!

Мал даже не оглянулся.

Их обогнали двое, несущие на льняном полотне мертвое тело. Филипп остановился, быстро произнес слова молитвы и осенил себя крестным знамением. Мал невольно скользнул взглядом поверх скорбной ноши. В последний путь на руках неизвестных людей следовал голландец Верн – преданный слуга, накануне погибший в схватке с Оборотнем. Его одежда потемнела от еще не успевшей высохнуть крови, а на лице запечатлелась маска предсмертной муки. Мал ускорил шаг.

Пилигримы беспрепятственно проникли в храм Святой Гертруды. Филипп и Ари предпочли подождать у входа, а Мал, в сопровождении Дана и Гора, проследовал к той самой белокаменной арке, в глубине которой таинственным образом исчез Леопард. Там их ждали Капитан и Илин в длинных плащах. Оцеано был бледен и чем-то взволнован:

– Прощай, Мал. Мы возвращаемся на озеро Лин.

Принц ничего не сказал в ответ. У него по-прежнему не было желания что-либо говорить. Он безучастно смотрел на супругов, претерпевших вместе с ним все трудности многодневного похода. Но те, казалось, и не ждали от него слов благодарности. Капитан быстро повернулся к Илин и впился в нее взглядом. Русалка приоткрыла рот, и из ее горла вырвался резкий звук, схожий с криком морской птицы перед бурей. Капитан вздрогнул всем телом, и глаза его вспыхнули огнем. Дан и Гор закрыли уши руками и со стонами упали на колени. Илин продолжала исторгать из себя странные звуки. И без того небольшая зала храма святой Гертруды сузилась. Мал стоял, не шелохнувшись: жуткое пение не могло причинить ему боль. Капитан не отрывал от Илин преданного взгляда. Его муки нисколько не задевали Мала: и если бы русалка прямо сейчас пронзила Капитана клинком, даже это не смогло бы поколебать нежданно обретенную принцем невозмутимость.

Наконец Илин смолкла. Она взяла за руку едва держащегося на ногах капитана и повела его к белокаменной арке. Черный проем ожил и превратился в темное чудовище, жаждущее поглотить храмовое пространство. Капитан закричал страшным голосом и шагнул в расступившуюся темноту. Илин последовала за ним, и они мгновенно исчезли в непроглядной бездне. Чудовище тут же сомкнуло челюсти, и арка превратилась в малозаметное сооружение, теряющееся на фоне алтаря, украшенного сияющими изображениями Христа и святой Гертруды.

В залу вошли Филипп и Ари. С ними были еще несколько выживших во вчерашней битве арабов. Филипп принялся читать утренние молитвы. Поначалу Мал пребывал в привычном состоянии холодного равнодушия. Но, вскоре, слова Святого писания стали вызывать у него раздражение. Каждый поклон и крестное знамение давались Малу ценой невероятных усилий. Он бросил взгляд на Филиппа и Ари и увидел на их лицах выражения сосредоточенного внимания и почтительного благоговения. В нем самом уже клокотал гнев. Лишь неотрывно глядя на Филиппа и Ари, Мал нашел в себе силы произносить слова молитвы и довести ритуал до конца.

С тех пор, как днем раньше принц впервые вошел в храм Рождения, все слишком изменилось, и, прежде всего, сам Мал. В одно мгновение он отдал себя во власть безжалостной силы. Вместе с обретенным могуществом в его сердце проникла безмерная отчужденность к окружающему миру. Душа покрылась ледяной оболочкой, непроницаемой для обычных человеческих чувств. На смену бьющей через край страсти пришло абсолютное спокойствие. Мал обрел способность различать тонкий покров чувств, обволакивающий человеческие тела и не позволяющий людям видеть мир таким, каким он был на самом деле. Он же словно бы взобрался на высокую башню, и мир, когда-то казавшийся ему прекрасным садом, теперь виделся ему выжженной пустошью, и никто из ее еще живых обитателей не мог спрятаться от всепроникающего взгляда нового обладателя неколебимого духа. Ему открылось ничтожество и беспомощность людей. Они явно не заслуживали снисхождения, они сами избрали свое предназначение – бесславную и мучительную смерть. Все, что его самого роднит с ними – звериная душа. И пусть она с яростью восстает против возвышенного могущества, снизошедшего на Мала по воле небес, ее сил слишком мало, чтобы остановить того, кто лишен сомнений.

За утренней трапезой Мал заговорил с Филиппом:

– Барон, во мне живет змей. И это дар судьбы, несущий смерть. Я желал избавиться от него, но не смог. Я все еще человек из плоти и крови, но чем дальше я иду, тем меньше человеческого во мне остается. Вы все еще верите в то, что я смогу войти в Священную обитель?

– Я по-прежнему верю в вас, – не задумываясь, ответил Филипп.

– Сегодня, во время утренней молитвы, змей пробудился во мне, и я едва совладал с ним.

– Принц, все, что происходит с вами, только усиливает мою веру. Вы идете по пути, предсказанному святым Илларионом.

– Но змей – порождение дьявола, и у меня не осталось сил противостоять ему. Рано или поздно он одержит надо мной победу.

– Дьявол живет в каждом из нас, – вступила в разговор Ари. – Мы все в его плену.

Она пристально смотрела на Мала. Но в ее взгляде на этот раз не было ни капли презрения, наоборот, она, скорее, сочувствовала принцу. Черты ее лица смягчились, и Мал вдруг легко представил ее маленькой девочкой, выбежавшей на дорогу в ожидании возвращения отца. Принц увидел, как она доверчиво следит взглядом за извилистой лентой, уходящей за горизонт, в надежде, что вот-вот на ней появится знакомая фигура.

– Мал, – снова заговорил Филипп, – вы хотите изгнать дьявола из своей души, но это невозможно. Это не под силу даже святым подвижникам, всю жизнь предающимся аскезам. Стоит человеку возомнить, что освободился от господства дьявола в своей душе, как он терпит поражение в схватке. Голос дьявола, сладок как мед, а человек не способен различить скрытого в нем яда лукавства. Люди слишком легко впадают в грех гордыни.

– Выходит, мы все обречены на поражение.

– Так говорят святые отцы. Но их горестные слова не должны никого повергать в уныние. Наше спасение в смирении перед коварством. Наш долг сражаться с дьяволом, чтобы не случилось. Такова Божья воля. Каждая молитва и благочестивое действие ослабляет темного ангела и приближает нас к Христу.

– Не счесть побежденных дьяволом, но в поединке с ним не бывает победителей, кроме Христа, – добавила Ари.

– Дьявол сеет рознь не только в душе каждого из нас, но и промеж христианами, – продолжал говорить Филипп. – Стоит христианским монархам сойтись вместе, как они начинают враждовать между собою. Однажды английский король задумал нападение на Дамиетту и попытался найти союзников, и не нашел их, потому что ему воспротивился герцог Хендрик и переманил на свою сторону всех остальных. В конце концов, нападение на Дамиетту так и не состоялось – англичане не решились идти на город в одиночку, опасаясь не столько сопротивления арабов, сколько предательства со стороны соплеменников. Раскол между христианами столь велик, что часто достигает грани, за которой остается лишь вступить в открытую схватку. Кто еще, кроме дьявола внушает нам ненависть друг к другу, когда неизреченные помыслы обращаются против нас же самих. Ненависть живет как внутри наших душ, так и промеж христианами.

Слова Филиппа заставили принца вспомнить трактат арабского святого Ибн Луки о противостоянии животной части души, сохранившей чистоту, и разумной части, отравленной Эблисом. Но не заблуждаются ли Филипп и Ари, уверовавшие во всемогущество дьявола? Ведь Мал мог неоднократно избавиться от змея, и всего лишь легкомысленно не воспользовался предоставленными ему шансами.

– Известно ли вам имя Ибн Луки? – спросил Мал Филиппа.

– Нет, – ответил Рыцарь.

– Хуфтор, не затруднит ли тебя еще раз рассказать про Ибн Луку? – окликнул Мал Проводника

– Расскажи нам эту историю со всеми подробностями так, чтобы она закончилась не раньше, чем мы остановимся на ночлег, – учтиво попросил Филипп.

– Разумеется, – отозвался Хуфтор.

Пилигримы покинули Крак, оставив после себя руины, щедро посыпанные пеплом. Из всего войска Филиппа выжило не больше сотни человек, и число раненных, не способных передвигаться верхом на лошадях, вдвое превосходило тех, кто еще мог держаться в седле. За конниками тянулась вереница повозок с раненными солдатами. Они прикладывали к ранам куски мяса, а также делали себе и обессиленным товарищам медовые повязки. Лошадей было больше, чем наездников, но Мал предпочитал идти пешком, ведя за собой навьюченного тюками верблюда, – он все еще не мог смириться с потерей Леопарда.

В пальмовом лесу к отряду присоединились пятеро воинов вместе с двенадцатью захваченными перед штурмом пленниками. Пилигримам оставалось достичь сторожевого бастиона, где они могли спокойно дождаться кораблей «Тифона», «Медею» и «Геракла», идущих от Люстшлессла к Краку по водному пути. Суда должны были доставить их к галарскому Мемфису.

Хуфтор всю дорогу неутомимо пересказывал историю Ибн Луки. К удивлению Мала, Ари живо реагировала на речи проводника. Отшельница из молчаливой, замкнутой в себе воительницы, неожиданно преобразилась во внимательную и отзывчивую собеседницу. Ее вопросы отличались точностью, а высказывания были просты и изящны. Рассказ про Ибн Луку естественным образом перетек в беседу с Ари, которая, судя по лучащемуся взгляду Хуфтора, доставляла ему наслаждение. Проводник не смог сдержать любопытство и принялся расспрашивать рыжеволосую спутницу о том, как отшельница смогла приобрести столь глубокие познания в философии и логике, сколько книг ей пришлось для этого прочитать. Ари, как и подобает отшельнице, коротко отвечала ему: все, что она имеет, даровано по милости Господа.

– Клянусь Аллахом, – воскликнул Хуфтор, оказавшись рядом с Малом и Морквардом, – эта женщина являет собой кладезь мудрости. Ее слова отрезвляют ум подобно влаге из живительного источника. Этот дар достается только тем, кто способен надолго оградить слух, язык и глаза от всего, что может уязвить сердце. Воистину, счастливец – тот, кто сможет заставить Ари забыть о скорби по погибшему мужу. Она достойна любви лучшего из воинов.

– Так женись на ней сам, Хуфтор! – хохотнул Морквард.

– Это невозможно, – помрачнел Хуфтор, – для этого мне придется, по меньшей мере, разлучиться с самим собой.

На Мала внезапно нахлынула волна гнева:

– Для меня любая дорога не имеет смысла, если рядом со мной нет моей Маргариты. Хуфтор – вот кто виноват более всех в том, что случилось. Как он мог не знать про подземный ход под городскими стенами? Это он вынудил меня молить о помощи Лесного воина! А Паладин? Он с самого начала был против Маргариты, и теперь ему не о чем сожалеть. Филипп лишь избавился от очередного препятствия на пути к Священной обители. Ари с ним заодно. Кто еще может быть более безразличен к чьей-либо смерти?! И ей нет дела до того, что цена всему – моя Маргарита, моя маленькая Маргарита! Проклятый Морквард – ты похитил ее и навсегда разрушил мою жизнь!

Едва сдерживая себя, Мал поскакал вперед, чтобы не слышать человеческих голосов.

Обратный путь из Крака давался с трудом, и отряд не успел достигнуть бастиона до наступления темноты. Филипп приказал расположиться на ночлег рядом с лесными зарослями. Солдаты до сих пор пребывали в мрачном настроении. Чтобы приободрить их, паладин пообещал устроить по прибытию кораблей пиршество и раздать жалованье. Но ему не удалось развеять печаль, охватившую сердца воинов, разрушивших Крак – ни одного радостного возгласа не раздалось в ответ. И только Хуфтор был по-прежнему словоохотлив. За ужином он рассуждал о том, какое горе постигло лошадей, утративших в бою наездников. По его словам выходило, что лошадиная печаль сейчас так сильна, что распространяется и на людей:

– Для лошади нет страшнее разлуки, чем разлука с хозяином. Пока они живы, сердца человека и скакуна слиты воедино. Когда кто-либо из них погибает, связующие их нити разрываются, и душевные раны оставшихся в живых еще долго кровоточат. Если человек способен примириться с болью утраты, то лошадь жаждет только одного: последовать за хозяином, чтобы вновь соединиться с ним.

Жеребец Сын ночи, с заходом солнца обратившийся в человека, заливаясь слезами, пал перед Хуфтором на колени:

– Прости меня, хозяин: ведь это я украл твою кобылу. Я, как только узрел тебя в деревне сородичей, так и помыслить больше не мог другого наездника. Ревность зажглась в моем сердце, я похитил твою кобылу и отвел ее туда, где о ней могли позаботиться. Вот увидишь, хозяин, она ждет тебя, твоя кобыла цела и невредима. Мы вернемся к ней, и ты обретешь свое потерянное сердце. А меня можешь бросить! Я не достоин твоей любви и заботы…