Трещины

Она продолжала что-то мне доказывать и приводить самые разные аргументы, а я, заскучав, медленно водил пальцем по краю пустого стакана, прислушиваясь к шуму народа, и вполглаза оглядывая зал.

– Знаешь, – прервал я её, – насчёт концовки я с тобой согласен. Кажется, она будет гораздо интереснее. Посмотри вон на тот столик. Нет, нет, левее! Ты ведь тоже видишь девушку с разноцветными волосами? Сидит в самом углу бара, рядом с зелёной дверью пожарного выхода, и смотрит сейчас прямо в нашу сторону!

– Я ещё не настолько пьяна, чтобы видеть призраков или, как ты выражаешься, жнецов, – фыркнула Яна. Впрочем, уж в этом она не была предельно честна – её глаза уже подозрительным образом поблёскивали, – а можно, я закажу ещё один коктейль?

– Конечно, почему нет, – рассеянно пробормотал я, пристально наблюдая, как Саша встаёт из-за столика и направляется ко мне через весь бар. Книги и фильмы, сказки и разнообразные житейские истории убеждали, что за мгновение до смерти у человека проносится перед глазами вся его жизнь, от младых ногтей – и до последнего вздоха. У кого-то, наоборот, видятся только те моменты, где ты был по-настоящему счастлив. И пока я раскладывал буйные мысли по полочкам, что к чему и как же так получилось, что смерть вдруг подобралась ко мне в лице девушки, которую я любил больше всего на свете, как она подошла к нашему столику, встала за спиной Яны, облокотилась на спинку кресла и, проведя рукой по её волосам, медленно подула ей в затылок.

– Что-то здесь стало холодать, – поёжилась девушка, приступая к третьему коктейлю, – сквозняки что ли…

– Ты постарел, – произнесла Саша, – как будто тебе накинули несколько лет.

– Я скучал, – тихо ответил я, залпом осушая очередной стакан виски, – По крайней мере, за мной прислали не чужого человека.

– О чём ты? – удивилась она.

– Ты ведь пришла не просто так.

– Я же говорила, я жду подруг, – хихикнула Яна, – но раз их всё нет, может мы с тобой…

Саша поморщилась и щёлкнула её по лбу. Девушка с шумом выдохнула и разом обмякла в кресле. Ничего фатального – полежит некоторое время, поспит и сбросит оковы лёгкого алкогольного опьянения, публика здесь пристойная, девушку никто не обидит.

– Знаешь, почему я вернулась к тебе? – едва слышно спросила Саша, опустив глаза.

Я пожал плечами, не хотелось строить каких-то невероятных предположений.

– Ты не против, если я не буду снимать перчатки? Было бы странно, если я внезапно появлюсь на глазах у стольких людей.

– Нет, в этом ведь нет ничего странного, что я сижу в баре и разговариваю сам с собой. Я вполне похож на городского сумасшедшего. Знаешь, сколько прошло времени? – задал вопрос я.

– Около года.

– Одиннадцать месяцев и шесть дней. Ужасно долгих и мучительных дней. Рассказать, что я пережил за это время?

– Ты вроде неплохо справляешься, – попыталась улыбнуться она

– Неплохо, – скривился я, с тоской разглядывая пустой стакан, – Я словно тень в Лимбе. С того момента как я перестал быть Жнецом… Это трудно описать. Несмотря на то, что я не носил перчаток уже долгое время, я до сих пор могу видеть, как то тут, то там, кто-то касается тени, чтобы забрать чью-то душу. Временами я различаю, сколько отмерено старушке в очереди или случайному прохожему. Слышу тихий, едва различимый присвист, с которым покидает тело душа моего соседа, не сумевшего вколоть себе инсулин. Я вижу Смерть каждый день, хоть и перестал быть частью её кровожадных жёрновов. И всё время я один, совсем один…  Дошло до того, что я пытался покончить с собой. Не единожды – я травился таблетками и алкоголем – меня увозили на «скорой» и клещами вытягивали с того света – а пока я лежал в палате, проклиная и санитаров, и мой чертовски выносливый организм – Жнецы забирали остальных людей, временами тревожно посматривая в мою сторону. Я ввязывался в драки – и Смерть всё равно не приходила за мной, сколько бы я ни лежал на холодном асфальте, пытаясь выхаркать свои лёгкие и не чувствуя отбитого тела. И уже на четвёртый – пятый раз даже самые безбашенные компании стали обходить меня стороной, как сумасшедшего. Я не могу застрелиться – пуля скользнёт по черепу или вовсе застрянет в затворе, не могу броситься под машину – она затормозит в самый последний момент, едва задев меня.

Смерть отняла у меня самое дорогое, а теперь вышвырнула на обочину, отказываясь от меня.

И теперь спустя всё это время – ты наконец вернулась. И я уже не знаю, какой из вариантов был бы мне более приятен – тот, где ты выдираешь остатки моей души, собираешь её во флакон, как и сотни других душ… Или же другой, где мы сидим, неловко пытаемся завязать очень важный разговор, а он всё не клеится, мы делаем растерянные паузы и отводим глаза. А сейчас тебе на телефон пришло очередное имя. Ты вертишь его в руках уже минут пять и не знаешь, как прервать меня.

Саша кивнула:

– Надо бежать. Я вернулась только вчера… Так что это мой испытательный срок. На сегодня осталось только одно имя… И потом я вернусь домой, и мы… мы всё исправим. Дождись меня. Обещаю, я больше никогда от тебя не убегу.

И, прежде чем я успел что-либо сказать, Саша быстро дотронулась до случайной тени и исчезла. Уже в который раз.

Как говорил один всем известный герой по имени Джон, иногда жизнь начинает крутиться так быстро, что даже не ты движешься сквозь неё, а она сама проходит сквозь тебя. Как-то незаметно для себя, как будто все события слились в один неразборчивый комок, в небрежный мазок кисти, я оплатил счёт, сдал дремлющую Яну на руки подругам, в каком-то непонятном расположении духа добрёл до дома и, сбросив куртку в прихожей и не переодеваясь в домашнее, проследовал на кухню. В голове угнездилась какая-то гнетущая сумятица, рождённая последними внезапными событиями и изрядной порцией виски. И единственным действующим лекарством от неё был крепкий кофе, дерущий горло и дающий звонкую затрещину мозгу. На автопилоте смолов такую лошадиную дозу, что могла бы разъесть саму турку, я поставил её на огонь и, задумавшись о какой-то чепухе, позабыл следить за процессом – тёмно-коричневая шапка пены, отчаянно шипя, рванула через край, заливая конфорку и покрывая плиту грязными разводами. В отчаянии я схватил турку и попытался убрать её с огня, но, как назло, ручка осталась у меня в руке, а сама турка, подпрыгнув с оскорбительным глухим звуком, расплескала оставшийся кофе, дополняя симфонию хаоса.

Из коридора вышла Саша, на ходу сбрасывая лёгкую кожаную куртку и поправляя растрёпанные волосы.

– На этот раз потребовалось меньше года, – ехидно заметил я.

– Хватит надо мной издеваться, – устало ответила она и села за стол, заняв свою излюбленную позу – левая нога поджата под себя, правая согнута в колене – и на ней, на сцепленных руках уже располагается подбородок. Я пригляделся. На той самой татуировке с зеркалом что-то изменилось – цвета стали ярче, насыщенней, но были и другие изменения.

– Трещин вроде прибавилось, – заметил я.

– Да, последнее время мне пришлось их подновлять, – ответила Саша.

– Может, хоть сейчас расскажешь, с чем это связано? – спросил я, выливая в кружку чудом сохранившийся на пару глотков кофе.

Саша вздохнула и, уставившись в сторону, начала свой рассказ:

– Помнишь, я рассказывала, как мы разбились? Как меня и папу доставили в реанимацию, как он умер на операционном столе, а я долгое время лежала без сознания, и врачи спорили, очнусь я когда-нибудь или нет? Я провела там полтора месяца, прикованная к больничной койке. Мне принесли вещи, которые были при мне – какие-то тряпки, предметы личной гигиены, документы, и старенький планшет… Был сильный удар, машина несколько раз перевернулась, вещи летали по салону туда-сюда… И он разбился, его экран покрыла сеть причудливых трещин. Конечно, он работал, как прежде, а мне большего и не было нужно, но… Каждый день я смотрела на эти трещины… читая книгу, слова которые искажались, пропадали и прерывались. Разглядывая искажённые, разбитые лица людей, смотря на побитые и разломанные пейзажи на фото…

Потом начались кошмары. В одних я была заперта в комнате, где были огромные окна, сплошь усеянные трещинами – и за этими окнами творились бесчинства и ужасы – люди рушили здания, убивали друг друга, разводили огромные костры… В других кошмарах я с ужасом наблюдала, как мощное, надёжное стекло, уберегающее меня от толщи воды в затонувшем судне, начинает покрываться трещинами. Порой мне снилось, как моё тело разлеталось на осколки, иногда – будто я снова лежу в нашей машине, задыхаюсь от дыма и запаха бензина и пытаюсь выбить стекло – а оно только трескается, и никак не поддаётся…

Самыми страшными были те, где я подходила к зеркалу, а моё отражение вдруг начинало жить своей жизнью и, разбивая в кровь кулаки, пыталось пробиться ко мне.

Я чувствовала, как распадаюсь на части. Словно с каждым новым днём эти трещины ползут по мне наяву, и в один прекрасный день я подойду к зеркалу – и не узнаю себя, лопну, рассыплюсь на множество крохотных осколков.

А потом я встретила тебя. Вот так наивно, глупо, как в сопливых мелодрамах и историях для домохозяек. И я стала спокойно спать по ночам, зная, что ты рядом, и что ты всегда защитишь меня от ночных кошмаров.

– Почему же ты ушла? – задал вопрос я, допивая кофе и стараясь не  всматриваться в тот тёмный силуэт, что пробивался с той стороны зеркала. Зная о смысле этой татуировки, мне вдруг открылся весь ужас, что она внушала.

– Прости меня. Мне… Я не должна была уходить просто так. Я бы хотела рассказать о том, как меня повысили, и я должна была расстаться со всеми знакомыми, чтобы быть ни к чему не привязанной или мне прислали твоё имя, а я отказалась выполнять этот контракт… Или о том, как я случайно открыла документы из отдела планирований,  и я увидела цепочку событий, что свела нас, и чью-то ошибку, по которой мы тогда отправились забирать те души с взрыва. Нет.

Я пыталась убежать от себя. Убежать от этой чёртовой работы, от выматывающей хватки этих проклятых перчаток и заказов, после которых хочется напиться и никогда о них не вспоминать. А потом я поняла, что, как ни беги, а часть меня осталась здесь.

Я присел рядом, неловко обнял её и притянул к себе. Саша положила голову мне на плечо и затихла.

– Что же мы теперь будем делать?

– То же, что и раньше. Я буду собирать души, ежедневно видеть умирающих людей, наблюдать их жестокость и безразличие… а потом приходить домой и подолгу молчать, погружённая в какие-то жуткие мысли. А ты станешь рассказывать всякие истории о небывалых чудесах и волшебных мирах, которые можешь придумать только ты… Подобно тем сказкам, что ты сочинял для меня, убаюкивая каждую ночь.

– Без тебя мои истории стали только мрачнее. Но у меня найдётся, что тебе рассказать.

Luminous

Точная скорость света – 299 792 458 метров в секунду, но в книгах и учебниках её часто округляют до 300 тысяч километров. Вполне обоснованно – мало кто запомнит и такую цифру, ведь столько есть паролей к социальным сетям, которые надо хранить в памяти! Ничто во Вселенной кроме света не способно двигаться быстрее, даже при помощи бородатых дядей с профессорскими степенями и большого адронного коллайдера.

Помнится, давным-давно, в беззаботном детстве, когда деревья казались выше, конфеты вкуснее, а подзатыльники, выписываемые жизнью – куда мягче, я задержался на улице допоздна, ровно до того времени, как на небосводе зажглись мириады звёзд. Будучи маленьким мальчиком с безудержной тягой к знаниям, я пытался ухватить всю суть небесного узора, замысел могучего Творца, что не просто щедрой жменью рассыпал сверкающие огни по простору небесной вуали, а с особым тщанием определил для каждой из них своё место, породив при этом почву для споров и открытий. Ведь не думаете вы, что бородатые дяди с профессорскими сте… Ах, простите! – в ту пору ещё не было профессорских степеней! И мудрые старцы в остроконечных колпаках вряд ли пришли к консенсусу в ту же минуту, стоило одному из них произнести – «а давайте-ка назовём мммм… вот эти тридцать звёзд «Canes Venaciti», или «Гончими Псами»?

Не дождавшись меня к ужину, отец вышел на улицу и обнаружил меня запрокинувшим голову вверх и разглядывающим звёзды. И стоило поинтересоваться «Папа, ведь у всех эти звёзд есть свои имена? Как же их различают?», как мне были распахнуты двери в новый мир. Знакомые всем (порой, единственные знакомые) Большая и Малая Медведицы, скромный Южный крест, изогнутый и поначалу неразборчивый мой зодиакальный Стрелец, огромный Пегас и Живописец, состоящий из пары штрихов.

– Все эти звёзды – это бесконечно далёкие от нас светила, сынок. Как наше Солнце, они питают теплом и светом сотни других планет. Даже не сотни, а тысячи и миллионы. Каждая крохотная звёздочка, что горит сейчас – огромный огненный шар, но они расположены настолько далеко, что даже свет, самое быстрое, что есть во Вселенной, летит до нас целых триста тысяч лет. И завтра, когда ты проснёшься, то увидишь лучи солнца, что отправились в далёкое путешествие тысячелетия назад, чтобы осветить землю, дать нам тепло, подарить возможность жить и радоваться новому дню.

– Триста тысяч лет назад? А что, если солнце перестанет светить?