Россия и движущие силы истории. Книга 1. Мафиократия

В заключение заметим, что понятие движущей силы истории не подразумевает наличия законов, связывающих величину силы с произведенным ею эффектом. В отличие от Конта, мы не видим возможности построения «социальной механики», подобной той, которую построил Ньютон. Главным препятствием к переносу ньютоновских идей в историю и социологию является невозможность сформулировать универсальное правило сложения действующих на общество сил. Ньютоновская механика основана на принципе суперпозиции: если на тело действует несколько сил, то каждая из них имеет такую же величину, как если бы она действовала в отсутствие всех прочих. То есть силы не влияют друг на друга, поэтому их можно складывать векторно. Это утверждение даже в физике выполняется лишь тогда, когда силовое поле описывается линейными уравнениями. Реальные физические системы всегда нелинейны, а исторические и социальные – тем более. Движущие силы истории, порождаемые разными источниками, могут модифицировать друг друга. Кроме того, само деление на источники имеет в значительной мере условный характер. Это деление не четко – как по причине отсутствия общепринятых строгих определений указанных источников, так и по причине принципиальной ограниченности человеческих представлений. Понятия этноса, цивилизации, социальной системы и прочего есть вопрос удобства; они отражают не столько какую-то объективно существующую структуру мироздания, сколько структуру нашего знания о нем.

Предложенная классификация источников сил, действующих на общество, основана на широко распространенных представлениях о человеке и обществе, но она не не является единственно возможной. Приняв иную классификацию, можно прийти и к иным выводам. Такова специфика социальных наук. В них не существует единой для всех точки опоры, гарантирующей, что разные исследователи, использующие один метод, будут всегда получать один и тот же результат. Многое зависит от того, какая система ценностей находится в голове исследователя, каковы его критерии истины. То, как интерпретирует исследователь чужую ментальность, зависит от его собственной ментальности. По этой причине любой, кто пытается сказать о человеческом обществе что-то новое, подобен барону Мюнхгаузену, пытающемуся вытащить себя из болота. Опереться он может только на самого себя.

И последнее. Если обнаружены какие-то «универсальные причины» исторических событий, то всегда можно задать вопрос: а каковы причины этих причин? Если удалось ответить на этот вопрос и тем самым подняться в понимании событий еще на один уровень вверх, то ничто не мешает задать этот вопрос снова. Теоретически этот процесс ничем не ограничен. Тем не менее, при нынешнем уровне знаний подъем на один уровень уже очень много значит, и в обозримом будущем человек вряд ли будет способен на большее. Можно, конечно, сразу указать на Бога как на конечную причину всего происходящего, как это делалось христианскими теологами на протяжении почти двух тысяч лет. Но понять конкретные исторические события, подобные распаду советской системы, это мало поможет.

Объяснение истории с помощью принципа движущих сил можно сравнить с подъемом над землей на аэростате или самолете. Поднимаясь все выше, мы перестаем видеть отдельных людей, отдельные деревья и дома. Зато мы видим, что деревья образуют лес, дома образуют город, города соединяются дорогами; мы видим озера, реки и берега морей. Аналогичным образом, с помощью принципа движущих сил мы поднимаемся над историческим ландшафтом и то, что раньше казалось хаосом, теперь приобретает определенную структуру. Мы перестаем видеть отдельных людей и начинаем видеть общество; малые события сливаются в большие, между которыми видны связи-дороги; случайные события вдруг оказываются частью больших процессов-рек. До определенного момента подъем вверх позволяет нам лучше разглядеть ландшафт, но потом мы начинаем терять из виду уже и крупные объекты, и дальнейший подъем, с точки зрения распознавания деталей ландшафта простым человеческим зрением, не имеет смысла. Нам не нужны причины, расположенные столь высоко, что мы не в состоянии понять, как они связаны с тем, что происходит внизу. Бог – это Высшая сила, но действует он посредством некоторого набора сил, более доступных нашему пониманию; вот эти-то силы и являются предметом науки.

«Социальная механика» и философия истории

Описанный выше метод может показаться несколько экзотическим, но такое впечатление будет совершенно обманчивым. Ниже мы покажем, что он является естественным развитием методов, которые использовались ранее другими авторами. Мы сформулировали принцип движущих сил истории, отталкиваясь от идеи Конта о создании «социальной механики» по образцу физической механики Ньютона. Однако подход к пониманию истории через выявление действующих в ней универсальных сил в той или иной форме существовал и до Конта, а также использовался, не всегда явно, многими помимо Конта в XIX и XX веках.

Родоначальником этого подхода в западной культуре следует считать Августина Аврелия (Блаженного). Если отвлечься от нюансов его сложных логических построений, то единственной движущей силой общественной эволюции, по Августину, является Бог. Помимо отмеченной выше бесполезности такого объяснения для понимания истории, оно сталкивается с противоречием между предопределенностью исторического процесса (все предрешено Богом) и свободой человеческой воли. Пытаясь разрешить это противоречие, Блаженный Августин в своем главном труде «О граде Божьем» пришел к выводу, что никакой свободы воли у человека на самом деле не существует. Через двенадцать с половиной столетий французский епископ Жак Боссюэ в своем трактате «Рассуждение о всемирной истории» (1681) нашел иной, менее радикальный, но более конструктивный способ разрешения указанного противоречия. Его идея состояла в том, что Бог, будучи «первичной причиной» всего происходящего, не всегда действует непосредственно. В большинстве случаев он действует через «вторичные причины», которые делают народы и людей такими, какими они являются, и которые доступны человеческому пониманию. Позже эту идею развил итальянский философ Джамбатиста Вико, труд которого «Основания новой науки об общей природе наций» вышел в свет в 1725 году.

В эпоху Просвещения появились мыслители, которые вообще отрицали существование Бога. Гольбах, Дидро и другие философы-материалисты полагали, что поступки людей, из которых складывается история, совершаются под влиянием господствующих в обществе представлений, а эти представления меняются благодаря разуму и воле особого рода выдающихся индивидов, способных рождать новые идеи.

Большинство философов Просвещения, однако, пошли по пути, который наметили Боссюэ и Вико. Они сохранили Бога как первопричину всего, но «удалили» его от непосредственного руководства делами этого мира. Согласно их взглядам, Бог создал мир, но после этого он уже ни во что не вмешивался, поэтому задача состоит не в том, чтобы познать Бога, а в том, чтобы познать созданные им законы этого мира. Основанное на этой идее учение получило название деизма, от латинского Deus (Бог). Фактически, деизм стал той основой, на которой внутри западной цивилизации произошло отделение религии от науки. С этого момента начинаются попытки создания науки об обществе, и все они в той или иной мере характеризуются поиском неких фундаментальных сил, определяющих развитие общества.

Первыми крупными деистами, предложившими свою версию философии истории, были Монтескъе, Вольтер и Руссо. Монтескье считал, что людьми управляют «естественные законы», под которыми он понимал, в основном, влияние климата и стремление человека к удовлетворению биологических и социальных потребностей

. Вольтер, который, как считается, ввел само понятие «философия истории», был весьма близок к материалистам и вслед за ними обратил внимание на роль идей, чем, несомненно, оказал большое влияние на Конта. Источником неисчислимых бед для народов, утверждал Вольтер, является широкое распространение «ложных мнений»; отсюда особая миссия ученых – вырабатывать «истинные мнения» и внушать их правителям.

Жан-Жак Руссо представил историю как процесс реализации некой идеи. Сначала Руссо идеализировал «естественное состояние» и считал, что появление частной собственности и государства положило конец «золотому веку» человечества. Однако позже, в труде «Об общественном договоре», он согласился с Монтескье, что переход от «естественного состояния» к «общественному договору» есть благо для человечества, потому что в результате индивид получает свободу, основанную на соглашениях, то есть имеющую правовую основу и охраняемую законом. Прогресс свободы и есть та идея, которая, по мысли Руссо, направляет ход истории.

Представление о том, что человечество в целом развивается в направлении роста индивидуальной свободы, оказалось привлекательным для многих философов последующих поколений, вплоть до нашего времени. Общая установка Просвещения состояла в том, что история отражает развитие человеческого разума и что направление этого развития (а, следовательно, и истории) одинаково для всех народов. Все народы развиваются от «неразумного» состояния к «разумному», и в конечном итоге должны прийти к «цивилизованной» форме правления, под которой французские просветители понимали демократическую республику, а большинство немецких – конституционную монархию.

В XIX веке это разделение между французским и немецким направлением философии истории углубилось. Сен-Симон и затем Конт в качестве движущей силы истории рассматривали разум – но разум не отдельных людей, а человечества в целом. Гегель тоже не смог обойтись без разума, но, не будучи материалистом, заменил человеческий разум на Божественный. Христианству, однако, как и большей части других религий, совершенно чужда мысль о том, что Бог может «развиваться» (эта мысль подразумевает несовершенство Бога), поэтому Гегель предпочитал говорить не о Боге, а о Мировом Разуме или «абсолютной идее», которая в процессе своего развития порождает сначала сферу чистого мышления (логику), а затем и весь мир. История, по Гегелю, есть осуществление плана Мирового Разума, и план этот составлен Мировым Разумом с единственной целью – познать себя. Подлинным историческим индивидом, полагал Гегель, является не отдельный человек, а дух народа – органическое целое, включающее в себя государство, традиции, искусство, религию и философию, а также природу, среди которой живет данный народ. Воплощаясь в духе конкретного народа и достигая в нем высшей точки своего развития (насколько позволяет дух этого народа), Мировой Разум покидает его и переходит на более высокую ступень развития, находя для своего воплощения новый народ.

Обратное возвращение с небес на землю было произведено Марксом, который оторвал гегелевскую диалектику от Мирового Разума и применил ее законы к сфере материального производства. В результате родилась следующая схема социальной эволюции: отношения между общественными классами все время стремятся прийти в соответствие с уровнем развития производительных сил; развитие последних нарушает равновесие, обостряет классовую борьбу и через революцию приводит к установлению нового социального порядка, после чего следует новый период развития производительных сил и новая революция. Этот развивающийся по спирали процесс не зависит ни от климата, ни от воли людей. По сути дела, Маркс пришел к выводу, что общество «движет себя» само. Используя популярный в конце XX века термин, можно сказать, что возникновение нового общественного строя представляет собой, по Марксу, процесс самоорганизации. С точки зрения философии истории, этот вывод Маркса представляет собой выдающееся достижение, чего нельзя сказать о большей части других его выводов. Но даже и это свое достижение Маркс «испортил», объявив, что история, какой мы ее знали до сих пор, близится к своему концу, так как коммунистическая революция будет последней, а после нее начнется новая, «настоящая» история «свободного» человечества. По-видимому, сказалось влияние длинной цепочки раввинских предков Маркса. Несмотря на свою антирелигиозную риторику, в том числе направленную против иудаизма, Маркс не вышел из-под власти иудейской эсхатологической традиции.

В целом, в XVIII—XIX веках среди различных точек зрения на эволюцию человечества доминировала так называемая классическая философия истории (в России ее называли также «всемирно-исторической школой»). Эта философия, с одной стороны, отражала влияние иудаизма и христианства; с другой стороны, в ней нашла свое выражение характерная для Запада тенденция рационализма. Суть этой философии сводилась к двум постулатам. Первый из них состоял в том, что развитие общества, как и развитие природы, подчиняется объективным законам, и эти законы одинаковы для всех времен и народов. Этот постулат присутствует и в христианской теологии, с той лишь разницей, что созданные Богом законы считаются недоступными человеческому уму. Второй постулат гласил, что существует магистральный путь исторического развития, который ведет к идеальному обществу; все остальные пути ведут в тупик.

Противоположная точка зрения оформилась к началу XX века и получила название неклассической философии истории или «культурно-исторической школы». Начало ей положили Артур Шопенгауэр и Серен Кьеркегор. Первый из них утверждал, что миром правит не Разум, а слепая и злая воля, познать которую человек может лишь с помощью интуиции. Второй противопоставлял обезличенной науке внутренние переживания конкретного человека. Развитие этих идей привело к появлению философии, ориентированной не на поиски универсальных законов, а на познание явлений, доступных человеку только посредством собственного опыта. Эта философия, в ее различных вариантах (философия жизни, экзистенциализм, философская антропология), ставит своей задачей изучать мир не как он есть сам по себе, а как он есть для нас, что почти автоматически исключает основные постулаты всемирно-исторической школы.

В неклассической философии истории мир распался на множество миров, обладающих своими собственными законами, говорить об объективности которых бессмысленно, потому что если человек есть часть изучаемого мира, то границы между объективным и субъективным размываются. Как писал один из крупнейших религиозных экзистенциалистов, Карл Ясперс, на «мнимом тотальном знании истории» покоятся концепции Августина, Гегеля, Маркса и многих других, веривших в возможность постижения истории во всей ее целостности, в детерминированность хода вещей во всей их совокупности. История не может быть подчинена раз и навсегда установленным законам, и тем более не может быть сведена к какому-либо одному принципу – например, экономическому принципу у Маркса или абстрактно-логическому у Гегеля. Коль скоро «органом исторического исследования» выступает человек, каждый видит в истории то, что заключено в его душе (Ясперс 1991).

Обе точки зрения, классическая и неклассическая, представляют собой крайние точки спектра. XX век дал ряд имен, которые не могут быть однозначно причислены ни к одной из вышеуказанных школ. Из этого ряда ученых наибольший интерес для нас представляют собой Тойнби и Зомбарт, но прежде чем перейти к ним, отметим, что в этом ряду находится и наш соотечественник – Ключевский. О его концепции движущих сил истории можно судить по следующей цитате:

«Итак, человеческая личность, людское общество и природа страны – вот те три основные исторические силы, которые строят людское общежитие. Каждая из этих сил вносит в состав общежития свой запас элементов или связей, в которых проявляется её деятельность и которыми завязываются и держатся людские союзы. Элементы общежития – это либо свойства и потребности нашей природы, физической и духовной, либо стремления и цели, какие рождаются из этих свойств и потребностей при участии внешней природы и других людей, т. е. общества, либо, наконец, отношения, какие возникают между людьми из их целей и стремлений. Сообразно с таким или иным происхождением одни из этих элементов могут быть признаны простыми или первичными, другие производными вторичного и дальнейших образований из совместного действия простых. По основным свойствам и потребностям человека эти элементы можно разделять на физиологические – пол, возраст, кровное родство, экономические – труд, капитал, кредит, юридические и политические – власть, закон, право, обязанности, духовные – религия, наука, искусство, нравственное чувство» (Ключевский. Курс русской истории. Лекция I).

Как можно видеть, в плане метода Ключевский не придумал ничего принципиально нового, что, конечно, не умаляет значения его труда. Более интересен для нас английский историк Тойнби, создавший оригинальную концепцию исторического процесса. Согласно Тойнби, движущей силой истории Вызов, ставящий под угрозу существование общества. Таким Вызовом может быть ухудшение природных условий, агрессия других народов или появление внутри общества инородных социальных сил. В метафизическом плане Вызов представляет Божественное испытание, а Ответ, даваемый на него людьми, есть выбор между Добром и Злом. Удачный Ответ порождает цивилизацию, дальнейшее развитие которой определяется новыми Вызовами и Ответами. В отличие от своих идейных предшественников, Данилевского и Шпенглера, Тойнби не считал, что все цивилизации должны подчиняться жестко заданному циклу, то есть взрослеть, стареть и умирать в определенные сроки. Все зависит от способности цивилизации порождать творческие личности, воздействие которых на массы происходит через эффект подражания (этот эффект Тойнби называл греческим термином mimesis[3 - Этим словом, буквально означающим «подражание», философы Древней Греции характеризовали сущность творчества.]). Однако Тойнби признавал, что все известные цивилизации рано или поздно заканчивали свое существование, и объяснял это вырождением творческого меньшинства в правящую элиту, озабоченную лишь сохранением своей власти.

Наивная и противоречивая концепция Тойнби была подвергнута серьезной критике. Тем не менее, она позволила Тойнби организовать огромный исторический материал и создать знаменитое 12-томное «Постижение истории». Хотя Тойнби не первый заговорил о цивилизациях, только ему удалось описать и сравнить между собой почти полтора десятка крупнейших цивилизаций. Помимо «Вызова-и-Ответа», он описал такие универсальные (по его мнению) законы развития цивилизаций, как «Уход-и-Возврат», «Раскол-и-Палингенез» и т. д. Однако убедительных доказательств существования этих законов он не представил. С таким же успехом можно было бы обнаружить в жизни цивилизаций что-нибудь вроде «Подъем-и-Спуск», «Отставание-и-Прыжок» и т. д. Все эти «А-и-В» – это не законы, а некие весьма произвольные интерпретации долговременных изменений в жизни цивилизаций. Уместно привести мнение Л. Н. Гумилева о наиболее известном из этих законов – законе «Вызова-и-Ответа». Самой распространенной формой Вызова Тойнби считал неблагоприятные природные условия, и вот что пишет об этом Гумилев:

«Но самое важное – соотношение человека с ландшафтом – концепцией А. Тойнби не решено, а запутано. Тезис, согласно которому суровая природа стимулирует человека к повышенной активности, … просто неверен. Климат около Киева, где сложилось древнерусское государство, отнюдь не тяжел. Заявление, что „господство над степью требует от кочевников так много энергии, что, сверх этого, ничего не остается“, показывает неосведомленность автора. Алтай и Ононский бор, где сложились тюрки и монголы, – курортные места. Если море, омывающее Грецию и Скандинавию, – „вызов“, то почему греки „давали на него ответ“ только в VIII – VI вв. до н.э., а скандинавы – в IX – XII вв. н.э.? … Шумеры сделали из Двуречья Эдем, „отделяя воду от суши“, а турки так все запустили, что там опять образовалось болото, хотя, по А. Тойнби, они должны были бы ответить на „вызов“ Тигра и Евфрата. Все неверно» (Гумилев 2003, с. 155).

В работах Тойнби много ценной информации и совершенно удивительных прозрений. Однако ошибок в них тоже много. В частности, глубоко ошибочны представления английского историка о России. Удивительно, что такой крупный ученый не сумел преодолеть стандартные клише западной пропаганды относительно России и СССР.

Своеобразная заслуга Тойнби, помимо его прочих признанных заслуг, состоит в том, что он показал, что объяснение истории через призму понятия цивилизации имеет свои ограничения. Проделав огромную работу, Тойнби уперся в стену, и стало ясно, что для дальнейшего продвижения вперед нужны новые понятия. Одним из таких новых понятий стало понятие этноса, введенное в научный оборот Гумилевым в 60-е годы прошлого века.

Наше введение к циклу мы закончим краткой характеристикой метода, который использовал немецкий историк Вернер Зомбарт. Он не сформулировал свой метод с достаточной четкостью, но построение его трудов и сами его выводы ясно указывает на принцип, которым он руководствовался. Этот принцип можно сформулировать следующим образом: любое историческое явление порождено множеством причин, в том числе и случайных, поэтому необходимо сначала найти такие явления, в которых можно было бы увидеть действие этих причин по отдельности, а затем проследить их совместное действие. Зомбарт пишет:

«Нити нашего исследования сплетаются… Хотелось бы показать всю совокупность следствий причинного комплекса, как это делает и должен делать поэт. Но научный метод принуждает нас к самообладанию и требует, чтобы мы исследовали причину за причиной по ее отдельному действию» (Зомбарт 2004, с. 316—317).

Чтобы исследовать «причину за причиной по ее отдельному действию», нужно иметь критерий для предварительного отбора самых существенных из них. Зомбарт в явном виде такой критерий не формулирует. Его выбор сил, образующих «причинный комплекс», диктуется скорее интуицией, чем логическим рассуждением. В нашем исследовании мы идем тем же путем, что и Зомбарт, но выбор причин («движущих сил») делаем более осознанно. В основу этого выбора мы кладем следующее рассуждение: поскольку речь идет об изменениях в жизни целых народов, то допустимо предположить, что движущими силами этих изменений являются такие мотивы человеческих действий, которые регулярно возникают у достаточно большого количества людей. Впрочем, у Зомбарта имеется утверждение, которое можно толковать в том же духе: «конечными причинами социальных явлений всегда могут быть только мотивы свободно действующих людей» (Зомбарт В. Современный капитализм. Т. 3, второй полутом, 1930. С. 53).

Читатель может сравнить нашу классификацию источников движущих сил с классификацией Зомбарта:

«То, с чем мы познакомились как с существом капиталистического духа, суть именно, с одной стороны, психические состояния, которые происходят вне всякого сознания: … то, что обычно обозначают также как инстинктивные действия, инстинктивные способности. (…) Природе двух других составных элементов [склад характера и знания и навыки] соответствует тот признак, что их черты приобретаются и, по общему правилу, через обучение: одна сторона, склад характера, есть дело воспитания, другая, склад ума, есть дело преподавания. (…) Последующее распределение материала должно быть, следовательно, понимаемо так, что в первом отделе я стремлюсь установить те биологические основы, на которых строится вся история капиталистического духа. … Признанная способной к принятию капиталистического духа разновидность рода человеческого проникается капиталистическим духом и проявляет его в той мере – будь то через влияния извне, будь то путем отбора, – поскольку оказывают влияние известные моральные силы (отдел второй) и поскольку приобретают влияние известные социальные условия (отдел третий)» (Зомбарт 2004, с. 190—194).

Таким образом, Зомбарт различает три вида влияния: со стороны биологических и этнических инстинктов («биологические основы»), со стороны культуры или цивилизации («моральные силы») и со стороны социально-экономических систем («социальные условия»). Он также отмечает, что влияние последних двух типов есть результат воспитания и обучения. Последние, очевидно, представляют собой часть более широкого процесса взаимодействия людей между собой. Иначе говоря, Зомбарт, как и мы, отмечает, что импульсы, направляющие поведение больших человеческих коллективов, исходят из двух сфер – биологической и социальной. Это деление, конечно, не является абсолютно четким, просто в одной сфере преобладает биологическое начало (общее для всех живых существ), а в другой – начало общественное, специфически человеческое. Каждая сфера порождает два вида сил. Первая сфера формирует биологические потребности и этнические инстинкты, вторая – стереотипы мышления и поведения в данной культурной среде и в данной социально-экономической системе. Объясняя свою схему и вытекающее из нее расположение материала, Зомбарт не выделяет групповые стереотипы и идеологические доктрины, но в процессе анализа он и им находит место.

В конце книги «Буржуа», соединяя в единое целое рассмотренные им ранее по отдельности и в некоторых комбинациях источники капиталистического духа, Зомбарт рисует следующую картину:

«Картина природы и происхождения буржуа получается тогда следующая. Основу всего развития… составляет единственная в своем роде… группа народов, которая создала европейскую культуру во времени падения Римской империи. В этих народах мы находим с самого начала две мощные движущие силы: жажду золота и предпринимательский дух, которые быстро соединяются вместе. Из этого соединения на родине возникают могучие организации хозяйственной и иной природы… Если предпринимательский дух проявлял вначале свое действие преимущественно в среде господ и принял благодаря этому насильственный оттенок, то со временем в более широких народных слоях распространяется стремление другим путем при помощи хозяйственных связей добывать деньги: без применения насилия, мирным путем договоров. И здесь возникает понимание того, что… были некоторые племена, в которых общий дух [экономии, мещанского торгашества] с самого начала достиг быстрого и исключительного развития. Эти племена – этруски, фризы и евреи, влияние которых усиливается в своем значении тем более, чем более душевная структура капиталистического предпринимателя видоизменяется в направлении мещанского торговца. Если в начальный период развития различные течения идут рядом, то в дальнейшем его ходе они соединяются: в капиталистическом предпринимателе сливаются герой, торговец и мещанин» (Зомбарт 2004, с. 351—352).

Таким образом, в основе появления капитализма, по Зомбарту, лежат инстинкты западноевропейского суперэтноса. Эти инстинкты порождают «могучие организации хозяйственной и иной природы», в том числе и «современное государство» – и далее начинают действовать силы, источником которых являются уже эти организации (то есть социально-экономическая система). Кроме того, этнические инстинкты проявляют себя по разному в разных слоях общества («в более широких народных слоях распространяется стремление другим путем при помощи хозяйственных связей добывать деньги») – следовательно, в действие вступают программы поведения, формирующиеся на уровне общественных классов. Затем эта уже довольно сложная комбинация сил соединяется с инстинктами других этносов.

Вот еще одно место, где Зомбарт говорит об иерархии источников программ человеческого поведения:

«Как бы ни объяснять гениальность основателя религии – все же для того, чтобы религия пустила корни, в окружающем мире должны быть налицо определенные предварительные условия. Эти предварительные условия отнюдь не только экономической, но и по меньшей мере настолько же биологически-этнологической природы. От общего характера народа – от свойств его крови и его социальных жизненных условий – зависит, будет ли принята известная религия (или философия, для которой в меньшем масштабе действительно то же самое), и общим характером народа определяется развитие, которое религиозная система проделывает в ходе времени. Мы можем это также выразить, сказав: для того, чтобы религия пустила корни и развивалась в определенном направлении, в народе должно существовать „предрасположение“. … „Предрасположение“ же народа, чем более мы приближаемся к настоящему времени, тем сильнее определяется хозяйственными условиями, так как хозяйственные условия – по крайней мере в ходе западноевропейской истории – занимают все большее место в душевной жизни людей» (Зомбарт 2004, с. 269—270).

Последовательность здесь все та же: сначала условия «биологически-этнологической природы», то есть этнические инстинкты, затем – социально-хозяйственные условия, и только затем – религиозно-философские идеи. С течением времени роль основного источника переходит от одного уровня к другому: от «свойств крови» к хозяйственным условиям, от хозяйственных условий к религиозным и философским системам. Учение блаженного Августина (V век) было связано с характером принявших его народов, учение Фомы Аквинского (XIII век) было порождено совместным действием этнических инстинктов, экономических условий и предшествующих религиозно-философских систем («учений позднего античного мира и нравственных заповедей еврейского народа»), а развитие протестантизма уже однозначно, по мнению Зомбарта, стало следствием, прежде всего, экономических условий. Пуританизм по своему внутреннему существу был враждебен капитализму, и признание буржуазного образа жизни совместимым с состоянием благодати «было у него отвоевано и вырвано насильно мощью хозяйственных условий» (Зомбарт 2004, с. 270). На еще более поздней стадии на первый план вышел сам «дух капитализма».

Не формулируя свой метод явным образом, Зомбарт не пытался и обосновать его какими либо философскими рассуждениями. Но это не значит, что он не отдавал себе отчет в том, что его подход принципиально отличается от подхода других историков. В той же книге «Буржуа» он замечает, что самые большие возражения у критиков может вызвать именно его идея о множественности источников возникновения капитализма. И действительно, этой идеи мы не найдем ни у Маркса, ни у Вебера. Маркс исходил из готовой философской схемы, которую он заимствовал у Гегеля, и на основе этой схемы пытался объяснить возникновение и исчезновение любого общественного строя. Вебер в своем труде «Протестантская этика и дух капитализма» пошел, казалось бы, противоположным путем: он обратил внимание на частный факт – корреляцию между развитием капитализма и доминированием определенной религиозной системы, и попытался объяснить этот факт с помощью оригинальной гипотезы. Оба этих подхода находятся по разные стороны, но на одинаковом удалении от подхода Зомбарта. Конечно, все трое пользовались обширным историческим материалом, но все же только про Зомбарта можно с полным основанием сказать, что он сначала старался рассмотреть реальную историческую картину, а лишь потом объяснить ее. Собственно говоря, он даже не старался и объяснить. Все его объяснение есть, по сути дела, наблюдение динамики исторической картины.

О том, что Зомбарт сознательно выстраивал свой метод, говорит и тот факт, что еще будучи молодым человеком, Зомбарт сделал своим девизом французское изречение: Je ne suppose rien, je n’impose rien, j’expose («Я ничего не измышляю, ничего не навязываю – я показываю»). Несомненно, что некоторые свои утверждения Зомбарт «навязывает» и что рисуемая им историческая картина отражает какие-то черты его собственной личности (он был натурой увлекающейся и артистичной). Но все же, выстраивая свою теорию, он двигается от реальности к абстракции, а не наоборот (как Маркс), и стремится увидеть реальное явление в его целостности, а не отталкивается от фрагмента (как Вебер). Близкий подход использует Фернанд Бродель, но у него имеется явный перекос в другую сторону: он слишком много наблюдает и слишком мало анализирует. Бродель увлекается изображением; его подход есть буквально историография – историческая живопись с использованием преимущественно крупных «мазков».

Краткое содержание исследования

Цикл «Россия и движущие силы истории» включает в себя семь книг. Первая из них посвящена анализу того, каким образом крах советской системы подготавливался внутри нее и как эти внутренние процессы предопределили перерождение коммунистического государства в мафиозное. Вторая книга посвящена Западу как цивилизации, обладающей инстинктом психологической войны и сокрушающей с помощью этого инстинкта другие цивилизации. В третьей книге объясняется, почему сил, выявленных в первых двух книгах, недостаточно для объяснения советской катастрофы, и обосновывается необходимость обратить внимание на еще одну силу – еврейский этнос. Четвертая книга посвящена еврейству как явлению мировой истории. В пятой книге анализируется роль еврейского этноса в истории России и СССР. Шестая и седьмая книги посвящены той роли, которую в истории России сыграли инстинкты поведения человеческих сообществ, известные под названиями, соответственно, «национализм» и «социализм».

Книга 1. Мафиократия

Введение

В начале 1990-х на месте СССР возникло полтора десятка государств, и все они объявили о том, что будут строить у себя капитализм и демократию. Уже через несколько лет всем жителям этих государств, хотя бы чуть-чуть способным к самостоятельному мышлению, стало ясно, что возникший у них общественный строй сильно отличается от того, который существует в Англии, Франции, США и прочих развитых странах Запада. Нечто похожее на капитализм и демократию европейского типа возникло только в трех прибалтийских республиках, благодаря вхождению их в состав Евросоюза. В остальных странах – за исключением Белоруссии, которой в 1994 году удалось выскочить из намеченной для нее колеи – установился порядок, близкий к тому, который давно существует во многих слаборазвитых странах мира и который экономисты называют «периферийным капитализмом», а политологи – «колониальной демократией». Этот итог объясняется рядом обстоятельств, из которых обычно на первый план выдвигают поражение СССР в холодной войне. Все реформы на территории бывшего СССР проходили под диктовку победителей, то есть Запада, которому конкуренты были не нужны. Западу было нужно, чтобы в бывшем СССР возникла такая экономика, которая бы обслуживала и дополняла его собственную, отсюда и результат.

Все это верно и все это давно не является новостью, но дело в том, что для описания строя, возникшего на большей части бывшего СССР, термина «периферийный капитализм» недостаточно. В начале 1990-х годов на этой огромной территории произошло небывалое ранее явление, которое кинорежиссер Станислав Говорухин назвал «великой криминальной революцией». В результате этой революции возникла социально-экономическая система, для которой не существует общепринятого термина, но которую часто описывают словами «бандитский капитализм», «мафиозно-олигархический капитализм», «воровская олигархическая система» и т. п. Отдельные черты этой системы можно наблюдать в некоторых странах Латинской Америки, Азии и Африки, и даже в некоторых странах Европы (Италия, Албания), но в чистом виде эта система возникла пока только на территории бывшего СССР, за исключением Прибалтики и Белоруссии. Особенностями этой системы являются:

сращивание государственных институтов с организованной преступностью;

использование государственных институтов – банков, судов, налоговой полиции и т. д. – в интересах отдельных лиц и групп (сюда входят легальные способы изъятия у населения денежных средств, рейдерские захваты предприятий и прочие способы перераспределения собственности и доходов);

хищение государственных средств через принятие государственного бюджета;

легализация различных видов мошенничества;

отсутствие серьезных наказаний за экономические преступления;