Черт Иванович

«Мой милый, что тебе я сделала?»

Спрошу я стул, спрошу кровать:

«За что, за что терплю и бедствую?»

«Отцеловал – колесовать:

Другую целовать», – ответствуют.

Жить приучил в самом огне,

Сам бросил – в степь заледенелую!

Вот что ты, милый, сделал мне!

Мой милый, что тебе – я сделала?

Всё ведаю – не прекословь!

Вновь зрячая – уж не любовница!

Где отступается Любовь,

Там подступает Смерть-садовница.

Самo – что дерево трясти! —

В срок яблоко спадает спелое…

– За всё, за всё меня прости,

Мой милый, – что тебе я сделала!»

    Марина Цветаева

Именно с этих строчек я хочу начать свой рассказ. Как по мне, они очень точно и красочно описывают то состояние и время, в котором произошла эта история.

Шел 1922 год. Время для страны тяжелое и хоть и было нелегко, страна начала объединятся и потихоньку возрождаться. В таких условиях, кто мог уехать, уехал, но многие остались. Связи со сложившимися обстоятельствами, дома дворян, промышленников и помещиков были взяты для нужд новой власти. В таком из домов в поместье Л. вблизи городка А. произошла эта история, рассказанная одной из жительниц того самого дома своей дорогой задушевнице.

– Милочка моя, барышня молодая уехала ведомо нам куда. В Париж, с женихом. Взяла всю утварь себе в приданное, что смогла унести, драгоценные камни, что были в ларце и поминай, как звали! Осталась барыня одна со своею камеристкой.

Старушка та была знатной дамой, многие ее знали, и многим ее муж, упокой его честную Душу, помог в свое время добрым людям, чем семейство сие в народной молве, благородством и прославилось. А люди помнят добро, вот и настали тяжкие времена для Елизаветы Павловны. Пришли мародеры и давай все грабить, но благо нашелся благодарный муж и отплатил ей по совести. Как она говаривала, одним вечером за чашечкой чая в компании честных людей. Что дом сей останется за ней и ее потомками, но чтоб не возникло вопросов у нового руководства, нужно сделать из него, что-то наподобие пансионата и подселить к ней представителей рабочего класса и новое начальство, так для вида. Таким образом и я попала к этой замечательной даме. Меня-то представили к одному вояке. Чина, я не знаю. А Бог их разберешь кто он, коль все у них не ладно. И не понятно то ли моряк, то ли просто пройдоха какой солдат…

Но муж сей был: высокий, статный, красавец неписанный. Все бабы так и липли к нему, ему только бровью повести. Ах, чего зря Душой кривить я и сама порой на него засматривалась. Ну, красавец, ну удалец! Сукин сын таков, хорош, ничего не скажешь!

Какой анфас! Какие серые глаза! Какой лоб прямой! А нос – это что-то, как у орла! Улыбка одно лишь загляденье! Эй, Богу, с радостью милой ему б была, но это не про нас, такого одной не удержать, ни там Любовью, ни там семьёй не выйдет!

А Катька эта, камеристка, которая… ну ты помнишь, я вначале про нее тебе говорила. При барышни, уж как лет пять была в услужении. Да, чертова дивчина, красою Бог ее одарил сполна! Умна, не по годам! и быстро все схватывала на лету. Ну, рукодельница, ей Богу! поцелована самим Святым Духом! и голос ангельский, как у певчего из оперы какого-нибудь малого театра. По сравнению с нею я гадкий утенок, а от того и злит меня. Ну, все дура, хватит себя корить, была и была…

Да, о чем это я. Вот ладная была, что спереди, что сзади. Куда не глянь, везде идеал. Стан, как у Богини! И влас русо-светлый, а космы доходили прям до пола. Одним лишь словом, Лада! Глаза, как сталь чисты. На личико глянешь, аж сердечко соловьиным пение наполняется и от того струны Души, так любовно звучат, любуясь ею!

Елизавета Павловна обладала тучной фигурой и сама была с народную сажень[1 - Народная сажень – 176 см.], нос уточкой, ирис глаз, как у благоухающего можжевельника листья – зелены. Губки как у той крестьянки на портрете Ивана Аргунова[2 - Иван Петрович Аргунов (1729—1802, Москва) – русский живописец, мастер портрета. Имеется виду картина «Портрет неизвестной крестьянки в русском костюме», 1784 г.]. Вид у нее с одной стороны угрюмый, а с другой от нее веяло какой-то аурой благости. Никогда не скажет плохого слово добрым людям!

Так мы и жили под одной крышей. Ой, Божечки! Ну и дура же я, рассказала про обитателей, а дом-то и не описала.

Это был старинное поместье, построенное еще в восемнадцатом веке в классическом стиле классицизма, как поговаривала хозяйка самим Матвеем Казаковым втайне для своего друга Игната Висильева, спасшего его жизнь от лиходеев[3 - Матвей Федорович Казаков (1738 – 1812) – русский архитектор. Данный факт из жизни архитектора – это вымысел, введенный для художественного образа произведения.] на одной из дорог ведущую в Москву.

Дом сей был в три этажа. Залы широкие и роскошные, потолки высокие. Все здесь говорило о величии и подчеркивало благородство живущих в нем людей. Парк был сделан по высшему образцу европейских домов. Многие соседи смотрели и любовались прекрасным видом из окон. Откуда открывался вид на парк и лодочную станцию. Где дамы со своими спутниками садились в лодку и о чем-то своем разговаривали, любуясь природой с середины озера и на рядом плавающих диких уток – свиязей, а иногда даже на прилетающих лебедей. Не дом, а рай!

И вот на первом этаже жила прислуга, да о чем же это я, вот дуреха! Сейчас же так не говорят, по новомодному домочадцы! Да здесь жила эта Катька со своею трехцветной, простячкой кошкою Симкой. У нее всегда здесь была чистота и порядок. На втором этаже жила я с моим удальцом красавцем! Позже к нам прибился кот Матроскин. Блошистый, потертый, искусанный, но как ходил, словно это был граф, а не кот. А вот хозяйка жила на третьем этаже. Вела себя с нами учтиво, без хамства, как и полагается русской графине.

И так мы жили, не тужили, как вдруг к благородной даме пожаловала ее осиротевшая племянница. Ну, скажу тебе честно, моя залушка, на фуфыренная глупая девчонка! Знает что красива, а правильно распорядится своею женскою силою не могла. Так тетушка взяла на себя сей промах. Начала ее обучать как вести себя среди добродетельных людей. Собою Анна-Мария привезла аристократических кровей кошку Миланью.

И вот в один из вечеров, я приметила такую вот картину. Как начали разыгрываться кошачьи страсти. Да кто же мог бы подумать, что кошки тоже могут Любить?!

Наша Симка красавица из красавиц влюбилась в безродного пройдоху, в этого хитреца в приблудившегося бездомного кота.

– Милый, я тебе мышку принесла! – мурлыча, подсовывала она мышку.

– Да, зачем мне твоя мышь, не люблю я их, ты слышишь, не люблю! – грозно рычал он ей в ответ. – Ты посмотри, какая краля, правда глупа, как пробка, но за то аристократка, не то, что ты нищенской породы, – хвать мышку ему принесенную и потащил к Миланье в услуженье, только что вошедшую в дверь кухни.

Подойдя поближе и показывая всем своим видом, что желает ей сделать подарок, сей благородный кот поднес аристократке подношенье.

– Это-с вам-с! – игриво замурчал Матроскин. – Как спалось вам-с? – начал он. Она подняла лапу давая знак, остановится и не продолжать свое пустозвонство.

– Это очень учтиво с вашей стороны, господин Матроскин, – подойдя к мышке, обнюхала ее и только хотела съесть, как тут увидела у стола Симу и, схватив подарок, подбежала к ней со словами. – Сима смотри, мне мышку принесли, давай вместе съедим?

Сима хоть и была простячкой, но достоинства имела тоже.

– Нет, благодарю тебя Миланья, но нет у меня уже желанья, есть! – и в расстроенных чувствах выбежала к своей хозяйке кошка.

На следующий день история повторилась. Бедная кошка уже сон потеряла от Любви. Что она только не делала, все напрасно! Когда не было рядом благородной кошки, то вроде и кот заигрывал с простой нашей девицей. Но вот подлец, все ему подавай на красивом блюдце, завидев издали Миланью, бросал все на свете и бежал к ней.

– Милочка моя, на что ты сердишься на меня? Я же хочу быть тебе подругой, а ты все вертишь нос. Что не так? – однажды в один чудесный день замяукала Миланья.

– Прости меня, ты не виновата. Я влюблена в нашего пройдоху кота… – начала была по Душам мяукать Сима.

– В этого плешивого? – с призрением ответила ей аристократка. – Фу, повсюду таскается за мной! Надоел!

– Да в него, люб он мне, хоть и безродный. Но он все волочится по тебе. От этого меня все больше злит. Ведь всех тех мышей, что ела ты! Я ему принесла, а он тащит их тебе! – с горечью промяукала добродушная кошка.

– Милая моя не нужен он мне. Ах, какой подлец, какой мерзавец! Я ему устрою! Сима милая моя подруга, поверь, не мил он мне вовсе. В нем нет ничего, ни рода, ни благородства. Поверь мне, уж я таких вот поведала, на своем веку! Они ходят китятся и строят Бог знает кого из себя. А сами не имеют ни ничего за Душой, а строят из себя прямо королей! – решительно ответила Миланья.

Сима хотела что-то ответить ей, но тут в комнату вошел наш злодей. Увидев сразу милую трехцветную кошку. Начал он с порога.

– Ну ты видела эту глупышку? – и подойдя поближе к Симе он увидел Миланью и тут же в мордочке поменялся. Там было все и страх, и лукавство, и тщеславие, и…

– Кого это? – поинтересовалась аристократка.