Икона Пресвятой Богородицы. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова

– Привяжи мою верёвочку… – без тени страха попросила Тамара.

За такую неслыханную смелость я посмотрел на неё с искренним уважением.

– Нет, любимая! – возразил я. – Если ты решила уйти в лучший мир вместе со мной, то должна сама сделать себе петлю.

Наивная глупышка! Она даже не заподозрила, что в её самоубийстве не должно быть никаких погрешностей. Каким бы кретином я оказался, если бы криминалисты установили, что из-за своего роста Томка не могла дотянуться до потолка!

– Подожди, детка… – сказал я, когда все мои приготовления были закончены. – Я сделаю это первым. Я иду на смерть ради нашей крепкой любви…

Я не мог не заметить, что мои высокопарные слова с лёгкостью пробивались в самую глубину её сознания.

– Ты увидишь, как легко и безболезненно я умру. Ты станешь приносить цветочки на мою могилку. Когда тебе будет плохо, только подумаешь обо мне, и тебе сразу станет гораздо легче. Я буду твоим ангелом-хранителем. Прощай, моё счастье… Прощай, моя радость… Прощай, моя единственная и желанная любовь…

Я прекрасно изучил её эрогенные зоны и пока плёл несуразную ахинею, вновь довёл до возбуждённого состояния. Когда я понял, что она не контролирует свой разум и действительно может влезть в петлю, отстранил её в сторону и взялся за верёвку.

– Арик! Я с тобой… Я люблю тебя… Арик! – громко произнесла Тамара, и я даже испугался, что её кто-нибудь может услышать.

– Ты действительно меня любишь?! Значит, я не зря верил тебе…

Я ещё раз выдавил слезу и, нарочно тяжело вздохнув, закрыл глаза.

– Подожди меня, любимый! Умоляю! Мы должны вместе… – возбуждённо проговорила она, поспешно накинув петлю на свою тонкую шейку.

– Ты не бойся, – прошептал я, взяв её за руку. – Нам не будет больно. Только шаг вперёд, и мы приобретём вечный покой. Над нами будут плакать, и носить на наши могилки алые розы. Пусть все знают, что это неправда…

– Что? Что неправда? – спросила она, дрожа всем телом.

– Неправда, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте, – тихо сказал я, сжав её ладонь, и решительно добавил: – Пошли милая! Ни о чём не думай, я рядом. Пошли, родная…

Она решительно ступила в пустоту и тут же повисла в воздухе, удерживаемая верёвкой, которая сразу сдавила её горло.

Я не спеша развязал свои узлы, откинул в сторону ящик и тщательно заровнял получившийся на шлаке отпечаток. Потом неторопливо достал из дипломата исписанный тетрадный листок и положил его в карман Томкиного пальто.

– Наконец-то от тебя избавился! – изрядно выматерившись, сказал я.

Небрежно сплюнув и мельком взглянув на тусклую лампочку, я поспешно вышел из подвала. Разумеется, я внимательно проследил, чтобы электричество не было выключено. После совершённого суицида, Тамара не могла погасить свет! Свой обрывок верёвки я забрал с собой, а за лампочку был совершенно спокоен. Ещё накануне я преднамеренно обтёр её ветошью. Теперь на ней не было моих отпечатков.

На улице по-прежнему бушевала метель, и казалось, что сама природа Кольского полуострова была на моей стороне. Во дворе я не встретил, даже случайного прохожего.

Сейчас меня доставят в районное отделение полиции. Я учитель и, естественно, мне зададут несколько вопросов. Наверняка поинтересуются, случайно ли Томка оказалась в подвале своего бывшего приятеля? Наверное, не стоит слишком много о нём распространяться. Достаточно сказать, что этот мальчик был её первой любовью. В общем, нужно быть внимательным и тогда версия о том, что убийца оставляет следы, станет пустой, никчёмной фразой.

– Меня попросили приехать к вам, – сказал я следователю совершенно спокойным тоном.

– Не попросили, а задержали! – с презрением глядя в мою сторону пробасил он. – Вам должны были предъявить ордер на ваш арест… Вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве вашей ученицы Тамары Гроздевой…

Я уже был готов возмутиться, но словно угадав мои мысли, он вдруг добавил:

– Вы, Арий Альбертович, всё-таки наследили. В голове не укладывается, как такой умный, продуманный человек, умудрился подсунуть несчастной девочке своё прощальное послание. Да ещё написанное красными чернилами…

Мёртвые не кусаются

Следователь Филимонов небрежно обтёр рукавом пиджака, покрытый испариной лоб, ослабил галстук и, мельком взглянув на часы, глубоко вздохнул. Время, которое он потратил на Анатолия Шаврова, показалось ему вечностью.

Молодой, лет двадцати пяти, недоумок, с трясущейся головой, выпученными глазами, не выражающими никакой мысли, сидел перед ним на стуле, как окаменевшее изваяние, тупо уставившись в потолок.

Впрочем, Филимонов мог злиться только сам на себя. Каждый день газеты сообщали о бесконечной и нарастающей вакханалии преступлений. Хватало и диких, бессмысленных убийств, объяснить которые можно разве что расстроенной психикой или злоупотреблением наркотиками. Преступление, совершённое Григорием Васильевым, не было бы из ряда вон выходящим, если бы перед тем, как вскрыть себе вены и свести счёты с жизнью, он ограничился размозжённой головой своей жены Светланы и не поджёг бы, предварительно облив бензином, их малолетнюю дочь Марину

Ещё вчера Филимонов был намерен закрыть это дело и, бесспорно, так бы и поступил, но старик Васильев – отец убийцы, высоченный, горластый грубиян и сквернослов, ветеран войны и активист ряда общественных организаций, уговорил его провести повторное расследование. Конечно, сначала Филимонов пытался объяснить старику, что тот напрасно обивает порог прокуратуры. Преступление, совершённое его сыном, было полностью доказано. Гораздо позже, когда Васильев-старший непривычно поникшим голосом стал взывать к отцовским чувствам, именно тогда Филимонов впервые усомнился в правильности своего решения.

Вполне допустимо, что Григорий в пылу гнева схватил со стола увесистую хрустальную вазу и, может, неожиданно для себя самого нанёс Светлане смертельный удар. Однако он вряд ли поднял руку на ни в чём не повинную дочь. Аргументы, которыми апеллировал старый ветеран, бесспорно, имели место и с ними трудно было не согласиться.

Анатолий Шавров совершенно случайно оказался свидетелем преступления. Теперь только он один мог пролить свет на это тёмное дело. Вот почему Филимонов так терпеливо выслушивал все его бредни и сдерживал себя всякий раз, когда возникало дикое желание взять Шаврова за шиворот и вытолкнуть его из кабинета.

– У меня нет к тебе никаких претензий, Толя, – уставшим голосом в который раз повторил следователь. – Я знаю, что Григорий убил свою жену.

Филимонов внимательно посмотрел на безмолвно сидящего Шаврова. Можно было подумать, что Анатолий ничего не видит и не слышит, словно наркоман, впавший в полную прострацию.

– Ведь ты не станешь отрицать, – всё тем же голосом спросил следователь, – что накануне разыгравшейся трагедии был у Васильева и пропустил с ним пару стаканчиков «Распутина»?

– Угу—у—у… – протяжно пробурчал Анатолий, не отрывая своего отчуждённого взгляда от потолка.

«И что я вожусь с этим недоумком?» – подумал Филимонов.

После непродолжительной паузы он снова обратился к Шаврову.

– Толик, ты помоги мне разобраться вот в чём…

– Всё равно упадёт, – сквозь кривые зубы процедил Шавров.

– Кто? – не понял Филимонов.

– Вон… – коротко ответил Анатолий и медленным движением руки указал вверх, где ползал большой коричневый таракан.

«Зачем я его вызывал?» – озлобился следователь.

– Понимаешь, Толя, – начиная раздражаться, продолжил Филимонов, – там ребёнок погиб. Я бы хотел с твоей помощью…

– Полтора годика, – еле слышно выговорил Шавров.

– Кому? – недоумённо спросил Филимонов.

– Гришкиной дочке!

– А… Мариночке? – понял следователь. – Да, полтора годика ей было.

– Красивая, – промямлил Шавров.

.– Дети все красивые.