Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)

Было пусто и больно на душе, чувствовалось, что хотя и нет в Севастополе убийств, подобных кронштадтским, но есть что-то липкое, цепкое, ползучее, что-то нездоровое, не революционный подъем и красота, а страх и заискивание перед загадочной матросской и солдатской массой»

.

Так начиналась новая эпоха. Наиболее прозорливые умы предвидели, что это будет эра катастроф.

Верховная власть в губернии принадлежала теперь губ-комиссару, первоначально в лице бывшего председателя Губернской земской управы Я. Т. Харченко, уполномоченному «Хлебармии» по Таврической губернии, занимающейся поставками хлеба и фуража для армии. С мотивацией – правые взгляды и махинации с хлебом – он замещается распоряжением правительства от 27 марта членом конституционно-демократической партии, ялтинцем, кадетом Н. Н. Богдановым[2 - Богданов Николай Николаевич (1875–1930). Из обедневших дворян Рязанской губернии, помещик. Учился в Рижском политехническом институте, но курса не закончил. Как политически неблагонадежный выслан под надзор полиции в Раненбург Рязанской губернии (1897–1900). Член Раненбургской уездной и Рязанской губернской земских управ (1905), почетный мировой судья. Кадет, депутат II Государственной думы от Рязанской губернии (входил в Конституционно-демократическую фракцию, состоял в комиссии по народному образованию). Упомянут В. И. Лениным в работе «Аграрный вопрос и силы революции». До переезда в Крым на жительство служил инспектором в Русском страховом обществе при правлении в Санкт-Петербурге. Семья с 1907 года жила в Алупке. В 1910 году купил два участка земли в Симеизе, где построил собственные дачи «Малый Богдан» и «Большой Богдан», председатель общества дачевладельцев Симеиза. В 1913 году избран гласным, а затем председателем Ялтинской земской управы. Председатель Таврической губернской земской управы. Член Таврической ученой архивной комиссии (ТУАК) с 1916 года. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода Добровольческой армии, заведовал финансовой частью. Министр внутренних дел, а также первоначально военный и морской министр Крымского краевого правительства С. С. Крыма (1918–1919). После падения Краевого правительства выехал с семьей в Новороссийск и вновь вступил в Добровольческую армию, затем в армию А. В. Колчака. С мая 1919 года член Всероссийского национального центра. В ноябре 1920 года эмигрировал в Константинополь (Стамбул), в начале 1921 года перебрался в Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев. Сторонник П. Н. Милюкова. С 1923 года жил в Чехословакии. Являлся хранителем Русского заграничного исторического архива. Затем вместе с семьей переселился во Францию (Париж, курортное местечко Ла Фавьер). Масон, член ложи «Северная Звезда» (Париж). В 1947 году его супруга Софья Павловна и дочь Софья Николаевна вернулись на Родину. Посетив рязанскую землю, переехали в Крым и поселились в Симферополе у родственников по линии сводного брата Анатолия Петровича Шишкина.] с помощниками социал-демократами П. И. Бианки и П. С. Бобровским. На местах создается институт уездных комиссаров.

Опорой комиссара были комитеты общественной безопасности (общественные комитеты), возглавляемые в основном деятелями либерального толка. Самостоятельной властной роли комитеты не играли. Сохранились как органы управления городские думы и управы, губернское и уездные земства (решение Временного правительства о создании волостных земств фактически не было реализовано). В июне – июле, сентябре – октябре в них состоялись перевыборы.

Началось формирование профессиональных союзов. Они были весьма разнообразны. Так, первый профсоюз мусульман Симферопольского района, образованный в апреле 1917 года, объединял 63 музыканта

.

В марте 1917 года временные центральные бюро, затем – советы профсоюзов возникают в Симферополе и Севастополе. Возродившиеся в 1917 году фабрично-заводские комитеты – фабзавкомы (или, как они официально определялись, – низовые профсоюзные ячейки на предприятиях), своеобразные внутрифабричные общины, как и везде по стране, были более радикальными, чем собственно профсоюзы. На съезде фабзавкомов 12 октября было представлено 21 145 рабочих.

Профсоюзы же создавались и возглавлялись меньшевиками и предпочитали заниматься сугубо материальными проблемами.

За четыре месяца после Февраля было создано 255 профсоюзов, объединяемых по городам Центральными бюро, с численностью более 65 тысяч человек. В контакте с советами и соцпартиями профсоюзы добиваются весной сокращения рабочего дня до 8 часов примерно для 30 тысяч рабочих и служащих (данные по всей губернии)

.

Как и по всей стране, органы Временного правительства в губернии вынуждены были сосуществовать с иными властными структурами. Первую скрипку среди них играло возрожденное детище 1905 года – советы и их исполнительные комитеты, которые оформились раньше партийных комитетов.

6 марта был создан Центральный военно-исполнительный комитет (ЦВИК) Черноморского флота, который возглавил эсер К. В. Сафонов. Аналогичные комитеты создавались на кораблях, в каждой береговой части и в полку. Их задачами были: «1) поддержание дисциплины в частях; 2) заботы о продовольствии и обмундировании; 3) заботы о просвещении людей. Никакими оперативными и боевыми вопросами комитеты не имели права заниматься»

. А. В. Колчак утвердил принятое решение. 7—10 марта создаются совет рабочих и совет солдатских депутатов, объединившихся в совет солдатских и рабочих депутатов под руководством меньшевиков. 28 марта происходит слияние ЦВИК с советом рабочих и солдатских депутатов в Севастопольский совет рабочих, солдатских и матросских депутатов..

Весной советы формируются во всех городах Крыма. Полоса организации Советов крестьянских депутатов, волостных и уездных, оказалась более растянутой: лето – осень 1917 года. Рядом с ними функционируют правительственные временные земельные комитеты. Повсеместного объединения городских и сельских советов в Крыму в течение 1917 года так и не произошло. Севастопольский, Симферопольский, Керченский, Феодосийский, Евпаторийский, затем Ялтинский советы приступают к изданию своих печатных органов – «Известий».

О начальном периоде советского движения в Крыму после Февральской революции сохранились свидетельства участника событий, члена РСДРП (интернационалисты) И. Ф. Федосеева, впоследствии большевика. «…Первый Симферопольский Совет был организован по инициативе Симферопольской группы соц. – дем. Никакие другие политические партии в организации его участия не принимали»

. Выборы проходили по производственному принципу: один делегат от предприятий с количеством рабочих от 20 до 50 человек, по одному от 50 человек на более крупных предприятиях. Делегатами могли быть только работающие по найму, с 18 лет. Партийная комиссия по выборам, сетует Федосеев, не наметила кандидатов заранее, что при слабой сознательности и информированности рабочих было просчетом. Поэтому в число делегатов попали мастера, административный персонал и даже совладелец завода.

Первый пленум Симферопольского совета состоялся 9 марта 1917 года. В исполком были избраны 15 человек: 11 социал-демократов (двое из них назвались большевиками, ничем в дальнейшем себя в этом качестве не проявив), 3 эсера, 1 беспартийный. При исполкоме были созданы комиссии: секретариат, продовольственная, лекционно-агитационная, информационная, юридическая, военная, организационная, обследовательская. Возглавил исполком социал-демократ П. И. Новицкий, впоследствии – также председатель Таврического губисполкома. Эта процедура была характерна для всей Таврической губернии. Лидерство в советском движении на первых порах принадлежало меньшевикам. В крестьянских советах сильные позиции занимали эсеры.

10 мая съезд советов Таврической губернии окончательно определил советскую тактику на период до Учредительного собрания. Ведомые меньшевиками советы встали на путь пресечения классовой розни, пытаясь закрепить мирный путь развития революции. Крымские советы заняли платформу полной поддержки Временного правительства, что продемонстрировали съезды 24 марта и 10 мая.

При этом национальный вопрос за весь 1917 год ни разу съездами советов не обсуждался и, таким образом, был отдан на полный откуп самим национальным активистам. 30 марта исполком Симферопольского совета отклонил просьбу татар о предоставлении им мест в совете. По свидетельству И. Ф. Федосеева, Симферопольский совет «среди нацменьшинств определенной работы не вел. В своем составе представителей от нацменьшинств не имел…По существу, Совет был противником национальной автономии»

. На экстренном заседании Таврического совета 24 мая, посвященном решениям Всероссийского съезда советов, была принята следующая резолюция по национальному вопросу: «Признавая право каждой нации на самоопределение, Совет считает недопустимыми до созыва Учредительного собрания попытки отдельных национальностей разрешить самочинно национальный вопрос»

. «Отдельные национальности», однако, ждать Учредительного собрания не желали.

Февральская революция ознаменовала запрещение черносотенных организаций. Монархисты всех мастей мгновенно исчезли из поля зрения. В Крыму попытки их консолидации случались, но серьезного характера не носили. В марте 1917 года в Ялте, на даче вдовствующей императрицы Марии Федоровны, создана «партия 33-х» (число участников?). Об этой группе можно найти упоминания у разных исследователей, правда, и с разной хронологией. Специальная комиссия Временного правительства ликвидировала этот кружок. Летом в ряде районов Крыма появились листовки и воззвания монархической организации, выступавшей под лозунгом «Вперед за царя и святую Русь!». Возможно, это были осколки «партии 33-х».

Нами были обнаружены в архивах следы существования какой-то монархической группы под романтическим названием «Лига Красной Перчатки» (1 июня 1917 года), в отношении которой было даже возбуждено обвинение

.

По Таврической губернии прокатилась волна арестов бывших агентов охранного отделения, провокаторов, а также черносотенцев и пр. Первоначально этим, во внесудебном порядке, занимались советы. После постановления Временного правительства от 16 июля 1917 года о неприкосновенности личности внесудебные аресты сменяет правовой подход.

Не вызвало никакого неудовольствия, напротив – источники отмечают сочувствие, прибытие в Крым с конца марта, по распоряжению Временного правительства, группы повергнутых Романовых. В имении «Ай-Тодор» расположились: вдовствующая императрица Мария Федоровна, великий князь Александр Михайлович, контр-адмирал, организатор военной авиации России, великая княгиня Ольга Александровна и их родственники; в имении «Дюльбер» – великий князь Петр Николаевич с женой и детьми; в имении «Кореиз» – Юсуповы; в имении «Чаир» – бывший Верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич с женой и детьми

. Выезды Романовым были запрещены, телефонная связь отсутствовала; они находились под постоянной охраной. 26 апреля, с распространением слухов о готовящемся заговоре монархистов, Севастопольский совет направил в Ялту специальную комиссию во главе с подполковником А. И. Верховским, будущим военным министром Временного правительства. В результате ссыльные подверглись бесцеремонному обыску, угрозам и тривиальному ограблению, что было покрыто Временным правительством.

В декабре, в период первой вспышки матросского террора, над Романовыми навис дамоклов меч расстрела, на чем настаивал Ялтинский совет и чему, не без труда, воспрепятствовал комиссар Севастопольского совета Ф. Л. Задорожный. Только в мае 1918 года, после германской оккупации, Романовы смогли вздохнуть свободно, впоследствии они покинули Крым, избежав тем самым участи родственников на Урале и в Петрограде.

Меньше повезло памятникам. 19 апреля толпа взяла в осаду памятник Александру III в Феодосии. Он был обклеен полотнищами с надписями «Позор Феодосии». 21 июня у памятника «снова собралась громадная толпа матросов и преображенцев и потребовала снять памятник». Местный совет согласился, прося, однако, подождать конца «подготовительных работ». «Но матросы и солдаты… сами взялись за работу и сняли фигуру»

. Это произошло 22 июня. Более драматично события развивались в Бахчисарае. 3 июня сюда для поимки дезертиров были отправлены севастопольские матросы, 16-го – солдаты симферопольского гарнизона. Разбредясь по окрестностям, военные в ходе облав творили всевозможные бесчинства, учинили дебош в Бахчисарайском дворце, разрушив памятник 300-летия Дома Романовых, убили белобилетника Э. Бели. Председатель Бахчисарайского мусульманского бюро Б. Муртазаев с горечью констатировал: «Когда народ увидел, что солдаты, борющиеся за свободу, сами нарушают ее, то начали появляться возгласы: «Что дала нам свобода, братство и равенство; со стороны грубых полицейских и жандармских чиновников при старом режиме не встречали таких обращений». Невольно появилось сомнение, что в России существует свобода… В городе и окрестностях начались грабежи. Воры являются в военной форме, как бы посланные комитетом для обыска, и, расхитив все драгоценное, исчезают бесследно»

. Газеты, остерегаясь дискредитации «революционного народа», предпочитали не афишировать подобные факты. А они, кстати, свидетельствовали о том, что солдатско-матросская масса, быстро разлагаясь в тыловых условиях и уверовав в полную свою безнаказанность, выходит из-под всякого контроля, даже собственных советов.

Впрочем, и крымско-татарские активисты приложили руку к уничтожению памятников. Ими был разрушен монумент Николаю II, снят орел с памятника в честь 300-летия Дома Романовых и срублены три каштановых дерева, посаженные в 1886 году императором Александром III, Марией Федоровной и наследником Николаем (Бахчисарай). Орел был снят под предлогом: «В восточной стороне не должно быть памяти о Европейском могуществе»

. К слову, по инициативе смотрителя Бахчисарайского дворца-музея, члена Таврической ученой архивной комиссии (ТУАК), статского советника С. А. Плаксина в октябре 1920 года началось восстановление памятника 300-летию Дома Романовых.

Вторая половина марта – апрель 1917 года прошли в Крыму под знаком воодушевления и надежд на скорое светлое будущее. По крымским городам прошумели Праздники Свободы, демонстрирующее трогательное согласие всех и вся, во время которых «восторженные клики «ура» лились из многотысячных уст и потрясали воздух»

. 10 марта, день похорон в Петрограде героев (жертв?) революции, был объявлен Днем «всенародного почитания». Даже в те экзотические уголки, где царствовали многовековые традиции, места, ранее предельно далекие от всякой политики, кроме местных интриг, проникала эта официализированная атмосфера «свободы». Вот корреспонденция из Бахчисарая: «Город постепенно, но вполне определенно меняет свою физиономию: прежняя апатия к общественным делам, которую так ярко проявляли граждане этого во многих отношениях своеобразного города, заменяется несомненным общественным подъемом. Охотно посещаются лекции и митинги, с жадностью прочитываются газеты, организуются политические партии и проч. Одним словом, Бахчисарай приобщается к общей работе и за короткое время достиг заметных результатов: прочитано около десяти лекций, организованы союзы учителей, рабочих, приказчиков, бюро мусульман, грандиозно прошел праздник 1 мая (18 апреля) и, наконец, 25 апреля образована здесь партия социалистов-революционеров…»

.

Но не проходит и двух месяцев, как те же «Южные Ведомости» в весьма эмоциональном стиле (перепады настроения свойственны времени) формулируют нечто противоположное: «Наблюдавшийся недавно общественный подъем и оживление сменились упадком энергии, самодеятельности, общим равнодушием, доходящим местами до размеров самой безнадежной апатии.

Дух революционный испарился. Мы вступили в полосу мертвого штиля, несущего гражданское небытие»

.

Непосредственно после Февральской революции и буржуазные, и социалистические, и национальные организации всячески подчеркивали свое единство и лояльность Временному правительству. 17 марта под председательством

А. Я. Хаджи в Симферополе состоялось общее собрание партии кадетов. Оно высказалось за установление демократической республики и единодушие советов с Временным правительством до конца войны. Недвусмысленно о поддержке Временного правительства и его действий заявляли умеренные социалисты – эсеры и меньшевики (большевики в Крыму еще окончательно не отпочковались от единой РСДРП). Такую же линию проводили многочисленные национально-общественные и культурные организации: мусульманские исполкомы, еврейские и армянский города Ялта общинные комитеты, украинские громады и украинское культурно-просветительное общество «Просвита», эллинское и греческое, великороссов, немцев, караимское, болгарское, польское, литовское, эстонское, молдавское общества (и комитеты).

5 марта устами архиепископа Таврического Дмитрия Таврическая епархия поспешила заявить о полной лояльности новой власти, сменившей богопомазанного Государя.

Тем временем Крым удостоили чести посещения большие «демократические» особы. В мае в Ливадийском дворце начинает свой отдых прибывшая императорским поездом «бабушка русской революции» Е. К. Брешко-Брешковская, ставшая, по воле пропагандистов, символом февральских перемен. 16 мая в Севастополе объявился А. Ф. Керенский. «Через сто лет после Великой французской революции, – вещал военный и морской министр, – Россия пережила такую же великую революцию, и мы теперь так же говорим: «свобода, братство и равенство», и равенство не только правовое, но и социальное (рукоплескания), мы объединимся в железные батальоны труда и пойдем завоевывать мир всему миру и все права человеку, которые ему принадлежат» (продолжительные аплодисменты)»

. Керенский побывал и на кораблях, где призывал моряков к продолжению войны и сохранению дисциплины во имя революции. О выступлениях министра перед военными М. И. Смирнов отозвался следующим образом: «Надо отдать справедливость, что его речи производили действие на матросов и вообще на людей малоразвитых и неспособных к самостоятельному и логическому мышлению. Но это действие через короткое время исчезало, так как слушатель забывал (курсив наш. – Авт.) содержание речи, потому что смысла в ней было мало, – был лишь фонтан трескучих фраз». А. В. Колчак, составивший свое нелицеприятное мнение о Временном правительстве в целом и о Керенском в частности ранее, высказался о последнем: «болтливый гимназист»

.

Как раз во время визита Керенского возник инцидент вокруг помощника по хозяйственной части капитана над Севастопольским портом, генерал-майора Н. П. (А. Б.? в разных источниках фигурируют разные инициалы) Петрова, который якобы занимался спекуляцией с кожами поставляемого для флота скота. Центрисполком, вопреки решительному противодействию Колчака, вынес решение об аресте Петрова, что и было сделано (по мнению Керенского, арест был вызван отказом Петрова выполнять распоряжения ЦИК без подписи командующего флотом

). Это был прецедент – первый случай ареста офицера матросами. Колчак тут же послал телеграммы на имя главы правительства князя Г. Е. Львова и Верховного главнокомандующего генерала М. В. Алексеева, в которых заявил, что вследствие самочинных действий комитета, а также совета, не подчиняющихся его требованиям, он не может нести ответственность за Черноморский флот и просит отставки. Керенский первоначально занял сторону исполкома, выспренне провозглашая: «…В деле генерала Петрова ц. и. к. поднял свой престиж на новую, еще небывалую высоту. Я буду телеграфировать… Временному Правительству, что ц. и. к. достиг великого государственного понимания задач. Я приказал отстранить генерала Петрова от служебных обязанностей и назначить следствие над ним»

. Однако правительство предпочло занять нейтральную позицию, результаты работы двух комиссий по этому делу обнародованы не были, Петрова освободили (и он продолжал службу до февраля 1918 года, что, возможно, доказывает его невиновность), а Керенский мгновенно изменил свое мнение. В своих мемуарах он сообщал: глава правительства князь Львов попросил его уладить конфликт, и он лично убеждал командующего, «что этот инцидент не идет ни в какое сравнение с тем, что произошло с командующим Балтийским флотом, что у него нет основания для расстройства, что положение его намного прочнее, чем он предполагает»

. В конце концов Колчак остался на своем посту. А фигура Керенского не могла не оставить всем своим поведением впечатления эфемерности, сиюминутности происходящего.