– Вот, возьми, – отец вытаскивает из внутреннего кармана своей кожаной куртки горсть монет и сваливает их все в монетницу. – И вот это тоже. – Из кармана брюк он выуживает банкноту в десять евро, аккуратно разворачивает ее и разглаживает. – Может, все-таки украсишь эту штуку, чтоб было красиво?
– Сначала посчитаю, все ли верно.
– Мы, вообще-то, торопимся.
Бенуа начинает нервно раскладывать монетки.
Еще до того, как мы сели в машину, шоколад уже потек по пластиковым стенкам обертки. Отец шагает впереди меня. За ним развевается голубая лента.
– Давай, шевели ногами, Брай.
– Мы правда едем к Люсьену?
Бенуа вышел из магазина.
– Тут не хватает семь евро двадцать пять центов.
Отец разворачивается лицом к нему, но продолжает двигаться к машине спиной вперед.
– А ты хорошо посчитал?
– Здесь слишком мало.
– Не преувеличивай, – па строит удивленную рожу. – И мы немного торопимся. Его брат ждет нас.
– Я должен доложить о случившемся.
– Ну-ну, какие слова! Вот так вы обращаетесь с постоянными покупателями? – Отец замедляет шаг. – Завтра донесу остальное.
– Завтра я не работаю.
– Ага, – ухмыляется па, – тогда придется записать это на наш счет.
Мы выезжаем обратно на дорогу. Бенуа стоит у дверей. Отец по-приятельски машет ему рукой и поднимает вверх большой палец. Бенуа отвечает слабым движением руки.
– Почему мы едем к Люсьену?
– Я подумал, что можно и съездить разок.
Мой брат живет в кровати в получасе езды от нашего фургона. В последний раз мы его навещали перед его шестнадцатилетием, а до того, наверное, на рождественских праздниках. Все, что я помню, – он спал. А когда наконец проснулся, то смотрел только на рождественскую гирлянду на окне, танцующую огоньками по батарее. Мы никогда не ездим к нему в само Рождество или день рождения, чтобы не столкнуться с ма. Я надеюсь, что и сейчас мы ее машину там на стоянке не увидим.
Рядом с главным входом нас встречает мальчик с выпученными глазами. Большая часть его лица – это лоб. Темные волосы прядями вылезают через проемы в кожаном шлеме. Он смотрит на нас строго, будто знает, что мы уже давно тут не появлялись. Я каждый раз нервничаю, когда нам нужно заходить сюда. Боюсь, вдруг Люсьен разозлится, что мы долго не приезжали, или с ним что-то случилось, пока нас не было, а мы об этом не знаем. Но в основном потому, что это территория мамы, а не наша.
Здесь все стены на высоту примерно до пояса в царапинах, полосах и вмятинах от инвалидных кресел, колясок и больничных кроватей на колесиках. Вдоль всего коридора припаркованы кресла-каталки, которые снабжены всевозможными приспособлениями. Чуть подальше стоит тележка с прикрепленным к ней мусорным пакетом, подносами с едой и грязными тарелками. На голубом коврике в зале лежит мальчик и стонет в потолок. Его ноги вывернуты под невообразимым углом, как будто они от другого тела и их пришили к его туловищу по ошибке. С раскинутыми в стороны руками он ждет кого-то, кто упадет на него с потолка, чтобы встретить его с распростертыми объятиями.
– Брай! – Па стоит в конце коридора. – Иди, посмотри сюда.
Автоматические двери начинают закрываться, но каждый раз снова открываются, потому что он стоит между створками. За ним статуя Девы Марии жестом призывает замедлиться, хотя здесь все и так очень медлительны.
– Палата Люсьена ведь была здесь?
Весь дверной проем сбоку обтянут матовой пленкой. Когда где-нибудь в здании открывается дверь или окно, пленка с хлопком выгибается внутрь комнаты, а затем, шурша, снова заполняет проем. За ней сверлят. Силуэт человека толкает впереди себя тачку.
– Он, наверное, переехал? Так же нельзя, твоя ма должна была нам сказать.
Целлофан вокруг шоколадного яйца хрустит под его пальцами, которые еще крепче впиваются в него.
– Может, он где-то здесь?
Мы читаем таблички с именами, которые висят рядом с каждой дверью, за одной из них кто-то начинает выть.
– Спросим на стойке регистрации?
– Где же наш Люсьен? – Па водружает шоколадное яйцо на стойку. – Его комнаты больше нет, а нам ничего не сказали.
– Секундочку, – отвечает женщина из-за стойки. – Я сейчас освобожусь.
На бейдже написано, что ее зовут Эсме. Под ее блузкой скрывается такая грудь, что отец не сможет удержаться от сальных шуточек на ее счет. Глаза у него уже заблестели. Эсме ударяет указательным пальцем по кнопке «Ввод», отъезжает на своем кресле назад и поднимает на нас приветливый взгляд.
– Мы пришли навестить Люсьена.
– Люсьена Шевалье?
– Вот его брат.
– О… брат, – произносит Эсме, но не смотрит на меня. – А вы кто в таком случае?
– Па.
– А, ну конечно…
– Он еще здесь?
– Да-да. Люсьена на время перевели в сто шестую. У нас внутренние пертурбации из-за ремонта.
Мы даже не успели спросить, где это, а она уже объясняла нам дорогу.
– Вот по этому коридору прямо, потом второй поворот направо, и там вам нужна третья дверь с правой стороны.
– Отлично, – говорит па, метнувшись взглядом к ее бюсту. Кажется, про себя он уже сочинил шутку: лицо у него растянулось в довольной ухмылке. Он постучал по голове, давая понять, что все запомнил. – До скорого.
В каждом коридоре висит фотоколлаж супергероев комиксов, но на месте лиц приклеены фотографии обитателей этого места.
– Ух ты, господи, – ухмыляется папа. – Вот уж два бурдюка.
– Что?
– Ой, да между этих титек можно пикник устраивать!