Свободная любовь

Стиве пожал плечами, отчего шея его совершенно исчезла. Он бросил смущенный взгляд на Вандерера и ответил с улыбкой, такой же кроткой, апатичной и робкой, как и звук его голоса:

– Наши средства не позволяют нам сделать этот христианский поступок. Впрочем, Анна сама придет сюда.

– Да, вы правы, это было бы христианским поступком! – воскликнул Зюссенгут. – Но царство небесное закрыто для нашего брата, потому что мы не имеем возможности давать. А те, кто, улыбаясь, сидят на бархатных подушках, способны давать?

Последнюю фразу он произнес с ненавистью и передразнил при этом кого-то. Вандереру показалось, что он видит карикатуру своей приятельницы Терке, и он рассмеялся, хотя глубоко опечаленное лицо Стиве смущало его.

Зюссенгут мрачно посмотрел в направлении города. Потом наклонился к Вандереру, горячо схватил его за руку и прошептал:

– Посмотрите на это создание. Вы не можете себе представить, что это за чудо нежности и внутреннего благородства. Это капиталистка сердца. И она должна погибнуть, потому что какой-то…

– Тише, – остановил его Стиве. Зюссенгут, бледный как смерть, замолчал, тяжело дыша и закусив губы. Вандерер посмотрел на Гизу Шуман, все еще стоявшую неподвижно, склонившись над колодцем.

Стиве встал и прислонился к акации. Вандерер заметил, что его голова была слишком мала относительно туловища; это придавало его неряшливой наружности беспомощный вид.

– Отверженное существо, – гневно пробормотал Зюссенгут и сделал такую гримасу, как будто почувствовал горечь во рту.

Он поправил шапочку и направился к Гизе. Потом они оба отошли к группе серебристых тополей в глубине сада.

– Почему же фрейлейн не может остаться здесь? – спросил Вандерер, пристально глядя на Стиве.

В эту минуту в сад вошла Анна Ксиландер. Анзельм угадал, что это она, потому что лицо Стиве изменилось. На нем появилось выражение любезной снисходительности и ласкового превосходства, что по отношению к мужественной и, видимо, очень энергичной девушке было довольно комично.

Она небрежно поцеловала его в щеку и спросила:

– Где же Гиза?

Она подошла к Зюссенгуту и Гизе, стоявшим у колодца, и между ними завязался оживленный разговор. Гиза Шуман схватила руку Анны, расстроенное лицо которой стало как будто старше. Только ее честные голубые глаза оставались молодыми.

Тем временем из тумана выглянуло солнце, безучастно озаряя предметы свинцовым блеском. Зюссенгут с наслаждением огляделся вокруг, держа в руке свою зеленую шапочку. Струи свежего, пряного осеннего воздуха проносились по саду. Анна Ксиландер начала рассказывать о помолвке фрейлейн Фукс. Один из ее знакомых давал уроки в доме фабриканта, и она передавала то, что слышала от него о нравах этого дома, со свойственной ей грубоватой иронией.

– Люди проходят там жизненный путь словно поезда: каждый катится по своим рельсам. Этот дом настоящая сортировочная станция, где внимательно следят за тем, чтобы не произошло столкновения. Все поезда пусты, за исключением Ренаты. Она – маленький скорый поезд, наполненный нетерпеливыми, стремящимися вдаль пассажирами.

Все громко рассмеялись, даже Зюссенгут ухмыльнулся. Он слегка потрепал Анну Ксиландер по колену и сказал:

– Молодчина! Вот человек, который не склоняется ни перед какими идолами. По-моему, в этом и заключается искусство жить.

– Удивительный это будет брак, – сказал Стиве с такой печалью в голосе, что Анна Ксиландер насмешливо спросила, не голоден ли он.

Зюссенгут заговорил с пафосом. Гиза подошла к нему сзади и успокаивающе положила обе руки ему на плечи.

– Брак? И вы это называете браком? Сделку, в которой один гонится за красивой внешностью и миллионами, а другая – за громким титулом? Разве могут они когда-нибудь слиться, как воды двух потоков? Испытают ли они когда-нибудь мистический трепет такого слияния? Нет! Каждый будет изнывать от внутреннего одиночества. Никакая весна, никакая лунная ночь не сможет ничего поведать этой Ренате Фукс, никакая радость не будет ей доступна; увянет все, к чему бы она ни прикоснулась. Разве это не преступление? Когда женщина идет предназначенным ей природою путем, то она делается носительницей счастья. Каждый счастливый человек предотвращает десять преступлений. Таково мое мнение. А подобный брак есть мать десяти преступлений.

Речи Зюссенгута имели в себе нечто обволакивающее и уничтожали желание возражать.

– Фрейлейн Фукс приедет сюда, – сказала Гиза Шуман. Это были ее первые слова, и все изумленно устремили глаза на ее красные губы. Анна Ксиландер улыбнулась ей ободряющей улыбкой. Так как это сообщение, очевидно, смутило общество, Гиза сконфузилась.

– Она хочет писать с меня, – тихо продолжала девушка, – она уже начала. Я не знала, где она может видеться со мною, иначе как здесь, в вашем саду, господин Зюссенгут. Сначала она не хотела, потом сказала «да». Это было два дня назад. Она хочет писать эскиз пастелью. Она платит мне десять марок за час.

– О, это по-княжески, – сказала Анна.

– Она пишет твой портрет, – презрительно заговорил Зюссенгут, – знатная дама оказывает тебе милость. За десять марок в час она пользуется твоим самым большим сокровищем – красотой твоего тела, которому ты сама пока не знаешь цены. Но кто знает, может быть, когда-нибудь она придет к тебе, Гиза, и предложит свою герцогскую корону за твою печальную свободу.

Вандерера поразило, что Зюссенгут говорил Гизе «ты», тогда как она почтительно называла его господин Зюссенгут. Анзельм был взволнован всем, что происходило вокруг него, а сообщение Гизы вызвало в нем состояние беспокойного ожидания, которое, как ему казалось, испытывали и все присутствующие.

– Я полагаю, что она приедет только ради вас, – уныло сказала Гиза Зюссенгуту. Вандерер невольно кивнул головой, а Зюссенгут удивленно посмотрел на нее.

– Мы ей покажем, если она вздумает важничать, – сказала Анна Ксиландер и захохотала грубым, циничным смехом.

Зюссенгут попросил ее подняться наверх и сыграть что-нибудь на фисгармонии. Его кузины сейчас находились на кухне, и никто не мог ей помешать. Анна провела рукой по лбу, точно еще раз хотела припомнить все свои заботы, и направилась к дому.

Анзельму Вандереру казалось удивительным, что женщины так беспрекословно исполняют желания Зюссенгута. Очевидно, у него была над ними какая-то таинственная власть. Анна Ксиландер яростно забарабанила по клавишам, в резких диссонансах выражая свой неукротимый темперамент. Потом она успокоилась и заиграла мирное andante.

Зюссенгут сидел на краю колодца и держал руку Гизы в своей руке, тихонько подпевая. Потом он неожиданно поднялся и, приложив руку ко лбу в виде козырька, стал смотреть на улицу, на которой показался вдали элегантный экипаж.

Глава 3

Фрейлейн Фукс дружески кивнула Анзельму и подошла к Гизе и Зюссенгуту. Она извинилась перед молодой девушкой за то, что сегодня не сможет писать с нее, а попробует начать через несколько дней. Затем она заговорила с Зюссенгутом. Сначала беседа носила характер светской болтовни, потом стал говорить один Зюссенгут, спокойно и непринужденно, немного рисуясь. Рената внимательно слушала, глядя в землю и чертя по песку изящным зонтиком. Время от времени она поднимала голову, чтобы (Анзельм улыбнулся подмеченной им черте) подуть на вуаль. Линии на песке становились все запутаннее, рука, чертившая их, все беспокойнее. Наконец, она решительным жестом подала руку Зюссенгуту и подошла к Вандереру, который торопливо прощался со Стиве, точно его ожидали неотложные дела.

– Я вас так давно не встречала, – сказала она.

Ему показалось, что Рената успела измениться. Ее улыбка была мимолетна, почти машинальна, движения вялы; глаза, когда она поднимала веки, были широко открыты.

– Не хотите ли опять немножко проводить меня? Я с удовольствием пройду пешком до города.

Когда они вышли за калитку, девушка сказала:

– Нужно пользоваться свободой, пока не поздно!

– Разве вы не думаете, что замужество еще более расширит рамки вашей свободы, фрейлейн?

Она посмотрела на него искоса.

– Не смейтесь над тем, что я сейчас скажу. Я очень люблю лошадей, охоту, леса, собственную яхту – всем этим я скоро буду обладать. И, однако, иногда мне кажется, что это совсем не то, что мне нужно.

– Не ведут ли вас ваши поверхностные желания совсем в другую сторону?

– Кто знает… Как много хотелось бы мне вам рассказать, – прибавила она почти тоскливо.

– Я думаю, вы бессильны противостоять какой бы то ни было воле, стремящейся подчинить вашу. Поэтому вы беспокойны, как магнитная стрелка.

– Как странно, – промолвила она, останавливаясь.

– Что?

– То же самое сказал Зюссенгут.

Он заметил ее недоверчивый взгляд и пожал плечами.