Трагический эксперимент. Книга 5

Он должен был запечатлеться в народной памяти как герой, спасший для своей родины Балтийский флот, но вошёл в историю России ХХ века как первый человек, официально судимый и казнённый по приговору революционного трибунала. 22 июня 1918 года во дворе Александровского военного училища в Москве был расстрелян начальник Балтийского флота капитан I ранга Алексей Щастный. «Известия» вспоминают о русском офицере, оставшемся верным долгу – и поплатившемся за это.

Биография Алексея Щастного до того, как он возглавил Балтийский флот, проста и пряма, как мачта корабля. Из потомственных дворян, родился в офицерской семье. Отец вышел в отставку генерал-лейтенантом. Юноша последовательно прошёл все ступени военного образования – Владимирский Киевский кадетский корпус, офицерский Морской корпус в Петербурге, Минный офицерский класс в Кронштадте. Служил на разных кораблях, храбро воевал в японскую, был награждён. К мировой войне был капитаном II ранга, старшим офицером линкора «Полтава», с 1916-го вступил в командование эсминцем «Пограничник». При Временном правительстве произведён в капитаны I ранга, назначен флаг-капитаном штаба Балтфлота. Женат, двое детей. Отзывы, сохранившиеся в мемуарах коллег, исключительно уважительные.

8 декабря 1917 года должность командующего флотом была упразднена. Общее руководство перешло к состоявшему из делегатов морских экипажей Центральному комитету Балтфлота (Центробалту), при котором был военный отдел – своего рода штаб флота. Возглавлял его последний добольшевистский командующий флотом контр-адмирал Алексей Развозов, Щастный стал его первым помощником. Существовал также офицерский Совет флагманов и Совет комиссаров.

Между тем ситуация на Балтике к весне 1918 года складывалась катастрофическая. Флот как обычно стоял на своих зимних базах в Ревеле (Таллине) и Гельсингфорсе (Хельсинки). Дело в том, что Финский залив зимой замерзает, поэтому держать в Кронштадте и Петрограде боевые корабли опасно, да и бессмысленно. Но в феврале к Ревелю подошли немецкие войска. Советское правительство с декабря вело с кайзером переговоры о мире, однако они постоянно затягивались, и немцы посчитали наступление хорошим способом подстегнуть противника. Балтийский флот, бесспорно, входил в сферу их интересов, поэтому к Ревелю немцы двигались максимально энергично. Наступление в Эстонии началось 20 февраля, а 25-го передовые немецкие отряды уже вошли в Ревель. Но увидели они лишь дымы уходящих русских кораблей – морякам удалось подготовить суда и выйти в море. Руководил этой операцией Алексей Щастный.

Как капитану удалось сделать это – остаётся загадкой. В эскадре царил хаос: власть на кораблях была в руках судовых комитетов, единого руководства практически не существовало. О дисциплине речь не шла – офицеров почти не осталось, те, кто пытался призывать к порядку, были убиты матросами. Обычный зимний ремонт кораблей не проводился, отсутствовало и нормальное снабжение топливом, боеприпасами и продовольствием. На кораблях осталось от четверти до трети экипажей, остальные матросы разошлись по домам или отправились в Петроград вершить революцию. Но не имевшему никакой силовой поддержки Щастному (председатель Центробалта Павел Дыбенко с отрядом моряков-красногвардейцев бесславно сбежал с фронта под Нарвой, после чего был арестован) удалось убедить моряков, сплотить их, организовать и заставить подчиняться его приказам.

Ведомая четырьмя ледоколами («Ермак», «Волынец», «Тармо» и «Огонь») эскадра из 56 кораблей сквозь льды ушла в Гельсингфорс, где объединилась с остальными силами флота. Но это была лишь передышка – немецкие войска уже готовились вступить в Финляндию, правительство которой (Сенат) обратилось к ним за помощью. Флот снова мог оказаться в западне на чужой, практически враждебной территории. Оставалась надежда, что будет заключён мир с Германией, а финны самостоятельно не решатся атаковать. Оправдалась она лишь отчасти – в Бресте действительно было оговорено, что русский флот останется в финских портах до весны, но на кораблях при этом могли остаться лишь «незначительные экипажи», что сделало бы их лёгкой добычей врага. Между тем немецкий флот выдвинулся к Аландским островам, а двенадцатитысячный отряд генерала Фон дер Гольца приготовился к броску на Гельсингфорс.

Флотская разведка доносила, что противник готовится к захвату кораблей. В одном из агентурных донесений в Морской Генеральный штаб об этом говорилось вполне определённо:

«Высадка немцев в Ганга имеет целью в ближайшее время занять Гельсингфорс, дабы помешать русским военным судам выйти в Кронштадт. Завладев ими, в случае возобновления войны с Россией немцы будут смотреть на суда как на военную добычу, в противном случае суда будут переданы Финляндской Республике. Во всяком случае, немцы хотят покончить с русским флотом до начала навигации в Финском заливе, дабы иметь там полную свободу действий…»

Щастный к этому времени стал начальником морских сил Балтийского флота. В марте адмирал Развозов был смещён с должности и арестован, после чего комиссар Морского Генерального штаба известный большевик Фёдор Раскольников предложил назначить Щастного. Совет флагманов и Совет комиссаров флота единодушно поддержали кандидатуру. Центробалт уже был распущен, командующий теперь подчинялся Наркомвоенмору Льву Троцкому, который и утвердил Щастного. Приказ подписал председатель СНК Ленин. Впрочем, сам Щастный в этих бюрократических играх не участвовал – он был в Гельсингфорсе, где готовил флот к походу на родину. Это было его решение. Ленин считал, что корабли нужно взорвать, а моряков высадить на берег, а Троцкий предлагал, чтобы флот своими орудиями помог финским красногвардейцам, сражавшимся против немцев и отрядов Маннергейма. О возможности ледового перехода в правительстве и Морском штабе даже не думали. Но Щастный верил в возможность сохранения флота.

В порту стояли 6 линкоров, 5 крейсеров, 54 эскадренных миноносца, 12 подводных лодок, 10 тральщиков, 5 минных заградителей, 15 сторожевых судов, 14 вспомогательных судов, 4 посыльных судна, 45 транспортов, 25 буксиров, один паром, плавмаяк и 7 яхт; всего 221 единица. Команды пришлось делить, поскольку на некоторых судах не было достаточно людей даже для одной полноценной вахты. О подмене речь не шла. Толщина льда в Финском заливе доходила до 75 см, торосы – до 3–5 м. Ледоколов было в обрез, поэтому корабли были разделены на три отряда – ледоколы должны прокладывать им путь, потом возвращаться за следующей группой.

Первыми в середине марта ушли четыре новых линкора типа «Севастополь» и два крейсера. Их бронированным корпусам лёд был не так страшен. Сопровождали их ледоколы «Ермак» и «Волынец». Второй отряд, вышедший в море 4 апреля, составили два линкора, два крейсера и две подводные лодки. Одна из них сломалась и вынуждена была вернуться. В порту оставались миноносцы и вспомогательные суда, для лёгких корпусов которых льды были особенно опасны. Да ещё финские диверсанты сумели захватить и увести два ледокола, команде чудом удалось отстоять «Ермак». Щастный ждал до последнего, поскольку с каждым днём лёд становился тоньше, но финские красногвардейцы отступали под натиском немцев, и кораблям пришлось выйти в море, несмотря на сложную обстановку. 59 кораблей минной дивизии (эсминцы, миноносцы, тральщики, минные заградители), 10 подводных лодок, 11 сторожевиков и 81 вспомогательное судно в чётком порядке в течение четырёх дней покидали порт и выстраивались в колонны за ледоколами. Последним на штабном корабле «Кречет» ушёл сам Щастный. Корабли покинули порт 11 апреля, а через три дня Гельсингфорс был взят немецкими и финскими войсками.

20 апреля Щастный прибыл в Кронштадт и сразу оказался в центре всеобщего внимания. Газеты писали о подвиге моряков, славили нового, ещё недавно никому не известного «адмирала», хотя официально командующий оставался капитаном I ранга. 37-летний офицер стал популярен не только в среде моряков, но и среди петроградцев независимо от их политических пристрастий. При этом сам Щастный в политику играть вроде бы не собирался, во всяком случае он не был членом какой-либо партии и открыто своих взглядов не выражал. К советской власти был подчёркнуто лоялен, но не более.

Всё изменилось в мае, когда Щастный получил из Москвы приказ подготовить корабли флота к взрыву. Причём оформлен он был не как официальный приказ, а как телеграмма от начальника Морского штаба Евгения Беренса. Вот как описывал его реакцию в своих воспоминаниях флагманский артиллерист 1-й бригады линейных кораблей, а впоследствии профессор и контр-адмирал Георгий Николаевич Четверухин (ЧетверухинГ.Н. «Сполохи воспоминаний». Морской сборник. 1991. № 11):

«Алексей Михайлович находился в крайне возбуждённом состоянии, нервно ходил из угла в угол, в своей каюте на „Кречете“. Затем, остановившись, сказал прерывающимся от волнения голосом: „Сегодня, 21 мая, Беренс сообщил мне секретную резолюцию Троцкого, которую он наложил на моём последнем донесении. Вы понимаете, что он предлагает мне, русскому морскому офицеру? Составить списки лиц, которым должны быть поручены работы по уничтожению судов, для выплаты им денежных наград за удачное выполнение взрывных работ. Значит, я должен вербовать этих Иуд Искариотов и обещать каждому за его грязное дело тридцать сребреников! И ещё: усиленно проповедуя необходимость коллегиального обсуждения всех подлежащих решению важных вопросов, он почему-то в данном случае не доводит его до сведения Совкомбалта, понимая, очевидно, что это вызовет бурю негодования. Он замыкает его только на меня с тем, чтобы в случае необходимости сказать: „Товарищи, да это подлое дело рук одного Щастного!“ Поэтому я прихожу к убеждению, что в Брестском мирном договоре имеется тайный пункт об уничтожении флота, который и объясняет настырность Троцкого в этом вопросе…“»

Возмущение командующего понятно – ему было предложено собственноручно уничтожить флот, который только что был им спасён. Версия о секретных протоколах к Брестскому миру, подразумевавших расплату с немцами в том числе кораблями флота, в эти дни активно обсуждалась в Петрограде. Ходили слухи, что корабли будут взорваны фиктивно, с минимальными повреждениями (для чего якобы и создавали спецкоманды), после чего кайзеровский флот легко войдёт в гавань и поднимет их. В это верили, а большевиков после подписания сепаратного мира почти открыто называли немецкими ставленниками.

Для спасения флота Щастный решил придать приказ гласности, и на следующий день он просто зачитал его с трибуны III съезда делегатов Балтийского флота со своими комментариями. Съезд принял решение, что корабли можно заминировать и взорвать только после боя с реальным противником, если не будет иного выхода. В Москву к Троцкому отправилась делегация моряков, чтобы лично вручить ему решение съезда. На следующий день Щастный отправил в Морской штаб телеграмму с просьбой об отставке, но она принята не была.

Стоит отметить, что настроение моряков-балтийцев по отношению к большевистскому правительству в эти дни было почти враждебным. Причин на это было много: от заключения «странного» мира с немцами до неспособности наладить снабжение флота. Возвращение кораблей и экипажей стало неприятным сюрпризом для городских властей, они оказалось к этому не готовы. Как раз в мае произошло открытое антибольшевистское выступление в Минной дивизии, моряки которой приняли резолюцию следующего содержания:

«Петроградскую коммуну ввиду её полной неспособности и несостоятельности предпринять что-либо для спасения родины и Петрограда распустить и вручить всю власть морской диктатуре Балтийского флота».

С великим трудом Раскольникову, Луначарскому и другим большевистским лидерам удалось успокоить ситуацию. Кстати, восставшие моряки предлагали Щастному стать диктатором, но он отказался. Позже он сам рассказывал об этом комиссару флота Блохину, который, видимо, передал его слова Троцкому.

27 мая Щастный был вызван в Москву к наркомвоенмору Троцкому. В его кабинете, который помещался в бывшем Александровском военном училище на Знаменке, произошло бурное выяснение отношений. Троцкий стал кричать и бить кулаком по столу, на что Щастный попросил его прекратить истерику и вести разговор в более подобающем тоне. Закончилось всё тем, что Щастный был арестован. Троцкий отправил ВЦИК записку

(«Дело командующего Балтийским флотом А.М.Щастного», М.: 2013): «Уважаемые товарищи. Препровождаю Вам при сём постановлении об аресте бывшего начальника морских сил Балтики Щастного. Он арестован вчера и препровождён в Таганскую тюрьму. Ввиду исключительной государственной важности совершённых им преступлений мне представлялось бы абсолютно необходимым прямое вмешательство в это дело ЦИКа. С товарищеским приветом Л.Троцкий».

На следующий день Президиум ВЦИКа рассмотрел записку и нашёл решение правильным: «Одобрить действия Наркома по военным делам т. Троцкого и поручить т. Кингисеппу в срочном порядке производство следствия и представить своё заключение в Президиум ВЦИКа». Выписка из протокола заседания № 26 есть в деле. Главный следователь Верховного Ревтрибунала РСФСР (Ленин подписал декрет о его создании 28 мая) член ВЦИКа эстонский большевик Виктор Кингисепп приступил к работе.

Щастный сначала был доставлен в Таганскую тюрьму, но вскоре туда явилась делегация балтийских матросов, требовавших немедленно выпустить «народного адмирала». Тогда его срочно перевели в Кремль, где была оборудована специальная отдельная камера.

Из письма начальника Таганской тюрьмы Юревича писателю М.Корсунскому:

«Первое впечатление от адмирала несомненно положительное. Человек в морской форме, среднего роста, плотный, с приятным лицом. Когда я спросил его – по какому обвинению он направлен к нам, Щастный сказал: „Вины за мной никакой, но вас я долго стеснять не буду, так как Троцкий меня неминуемо и очень скоро расстреляет“. Сказано это было без всякой акцентировки, как будто он говорил что-то самое обычное и касающееся не его, а постороннего человека. Я сказал ему, что удивляюсь его словам, так как Советская власть ещё никого не расстреливала и по нашим законам наивысшей мерой наказания является заключение в тюрьме на 10 лет. „Тем не менее, – ответил он мне, – меня расстреляют, хотя за мной нет, повторяю, никакой вины“. „Но, – спросил я, – за что же вас расстреляют, если вы ни в чём не виноваты?“ Он ответил: „Троцкий расстреляет меня за две вещи: первое – спасение флота в условиях полной невозможности это сделать, и, второе, Троцкий знал мою популярность среди матросов и всегда боялся её“.

Стоит вспомнить, что ещё в ноябре 1917 года Совет народных комиссаров упразднил все существующие суды, институты судебных следователей, прокурорского надзора, а также присяжную и частную адвокатуру. Поэтому смертных приговоров советская власть действительно не выносила, хотя массово отправляла на смерть людей во внесудебном „чрезвычайном“ порядке. Лишь в конце мая ВЦИК срочно подготовил и утвердил декрет об образовании Революционного трибунала при ВЦИКе для рассмотрения дел „особой важности“, Ленин подписала его только 28 мая, когда Щастный уже был арестован. А за три дня до суда нарком юстиции Петерис Стучка своим постановлением отменил ранее установленный запрет на применение смертной казни. Ему же принадлежало и авторство „Руководства для устройства революционных трибуналов“, в котором говорилось, что „в своих решениях Революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка“.

Следствие заняло менее двух недель. Были вызваны шесть свидетелей: Ф.Раскольников, С.Сакс (члены коллегии Морского комиссариата), Е.Блохин, И.Флёровский (бывший и новый комиссары флота), Е.Дужек (комиссар Минной дивизии) и Л.Троцкий (наркомвоенмор). В трибунал явился только Троцкий, его показания и стали решающими. Правда, трибунал поначалу отложил заседания из-за неявки остальных свидетелей, но лишь на три дня – с 13 до 16 июня. Потом решили обойтись выводами следствия и единственного присутствовавшего свидетеля, а по сути, главного инициатора дела Троцкого.

Председательствовал в трибунале Сергей Медведев, бывший рабочий-металлист Обуховского завода. Членами „чрезвычайного суда“ стали Отто Карклин, Бронислав Веселовский (или Весоловский), Карл Петерсон, Александр Галкин и Иван Жуков. Все судьи, следователь Виктор Кингисепп и обвинитель Николай Крыленко являлись членами ВЦИКа – высшего законодательного, распорядительного и контролирующего органа советской власти.

Крыленко и Троцкий нападали, Щастный и его защитник присяжный поверенный Владимир Жданов все обвинения отвергали. Суд поначалу был открытым, велась стенограмма заседания, но потом его закрыли якобы в силу того, что там были озвучены секретные документы. На секретной части заседания никаких стенограмм уже не велось, и о том, что там происходило, до сих пор неизвестно. В прениях государственный обвинитель Крыленко был категоричен: „Я утверждаю, что начальник морских сил Щастный поставил себе целью свергнуть Советскую власть, во всех действиях Щастного видна определённая, глубоко политическая линия“. Даже спасение Балтийского флота было поставлено подсудимому в вину: „Щастный, совершая героический подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать её против Советской власти“.

Приговор суда был вынесен вечером 21 июня после пятичасового совещания трибунала. Его зачитал Медведев: „Признать виновным, расстрелять. Приговор привести в исполнение в течение 24 часов“. В ночь на 22 июня состоялось экстренное заседание последней инстанции – Президиума ВЦИКа. Протест левых эсеров, представители которых демонстративно вышли из трибунала, и жалоба защитника были отклонены. В протоколе № 34 сказано: „Заявление об отмене приговора Рев. Трибунала при ВЦИКе по делу бывшего Начальника Морских Сил Балтийского флота, гражданина A.M.Щастного отклонить“. Подписи: Ленин, Свердлов.

Последние часы Щастный провёл в камере. Он написал письма супруге, матери, детям. Написал он и прощальную записку своему защитнику Жданову. Она сохранилась и опубликована в деле:

„ДорогойВ.А.Сегодня на суде я был до глубины души тронут вашим искренним настойчивым желанием спасти мне жизнь. Я видел, что вы прилагаете усилия привести процесс к благополучному для меня результату, и душой болел за ваши переживания. Пусть моя искренняя благодарность будет вам некоторым утешением в столь безнадёжном по переживаемому моменту процессе, каковым оказалось моё дело. Крепко и горячо жму вашу руку. Сердечное русское вам спасибо. А.Щастный. 1 час ночи“.

Жданов сумел получить разрешение на свидание и ночью посетил заключённого. Через него Щастный передал записки семье. От него же мы знаем о предсмертных словах Алексея Михайловича: „Смерть мне не страшна. Свою задачу я выполнил – спас Балтийский флот“.

Капитана расстреляли около четырёх утра 22 июня прямо во дворе Александровского училища, где его держали последние дни под надёжной защитой латышских стрелков и китайского отряда. Троцкий очень боялся, что моряки-балтийцы, узнав о приговоре, попытаются освободить своего командира, и эти опасения имели основания – на флоте суд над Щастным вызвал бурю негодования. Расстрельную команду сформировали из китайцев, которые толком не знали, кто перед ними стоит. Было ещё темно, и Щастный специально держал перед грудью белую фуражку, чтобы стрелки не промахнулись. Троцкий лично присутствовал при казни, об этом писал командовавший китайцами Андреевский. Место захоронения капитана неизвестно.

В 1995 году решением прокурора Балтийского флота капитан I ранга Алексей Михайлович Щастный был полностью реабилитирован».

Кроме расстрела царской семьи, в июле 1918 года происходили и другие кровавые события. За прошедшие после Октябрьской революции месяцы Советская власть была установлена во всех городах, уездах и волостях. Это произошло относительно спокойно и не вызвало каких-либо крупных вооружённых конфликтов. Новая власть начала проводить серьёзные экономические преобразования в соответствии с той программой, которой придерживалась партия большевиков.

В Ярославле с ноября 1917 года на предприятиях губернии начал вводиться рабочий контроль. Теперь предприниматели могли осуществлять руководство производством только с разрешения фабзавкомов или контрольных комиссий. На некоторых предприятиях органы рабочего контроля взяли в свои руки и финансы. Контроль над производством был дополнен финансовым контролем.

Введение рабочего контроля подготовило условия для национализации промышленности. Сначала в собственность государства были переданы лишь некоторые предприятия. С весны 1918 года национализации подверглись крупные предприятия машиностроения и металлообработки. Так, одними из первых были национализированы механические заводы С.С.Щетинина и А.Г.Смолякова. К началу лета 1918 года в Ярославской губернии было национализировано около 20 % от общего числа предприятий.

В декабре 1917 года ВЦИК утвердил декрет о национализации банков. В Ярославле тогда действовали филиалы Волжско-Камского, Коммерческого, Московского и других банков. В феврале 1918 года по решению финансовой комиссии Ярославского городского Совета эти банки были реорганизованы, объединены и получили новое название – «Второе отделение Народного банка».

Все эти процессы создавали политическую напряжённость в губернии, подпитывали недовольство новой властью, особенно у торгово-предпринимательских кругов, чиновничества, интеллигенции. Но и рабочие массы, просто обыватели, вряд ли могли быть довольны, потому что с каждым днём ухудшалось продовольственное положение. Голод надвигался на губернию. В марте рабочие на ярославских предприятиях получали по карточкам лишь по 13 фунтов хлеба в месяц, неработающие члены их семей и того меньше – по 5 фунтов. В апреле – мае положение стало ещё хуже. Продовольственные карточки часто совсем не отоваривались. Почти совершенно прекратилась выдача крупы. Исчезло мясо. Хлеба выдавали по 100–150 г в день.

В такой очень сложной ситуации многое зависело от политики местных властей. Но власть оказалась не на высоте положения. В губернских и городских органах власти не прекращалась борьба между представителями основных политических партий – большевиками, левыми эсерами и меньшевиками. Особенно напряжёнными стали отношения между большевиками и левыми эсерами после заключения Брестского мира, с которым левые эсеры были не согласны.

В апреле – мае 1918 года прошли очередные перевыборы Ярославского городского Совета. Из общего числа 162 депутатских мест большевики и сочувствующие им получили относительное большинство – 76 мест, меньшевики – 26, левые эсеры – только 20 мест. Казалось, что большевики укрепили свои позиции. Но борьба не прекратилась. Она была перенесена на губернский уровень.

Ещё более обострились отношения между большевиками и левыми эсерами после введения чрезвычайных мер в области заготовок продовольствия. В июне 1918 года намечался созыв очередного III губернского съезда Советов. Левые эсеры от имени губисполкома заявили о намерении созвать свой съезд. Большевики попытались его сорвать, используя своё влияние в уездных органах власти. В результате таких действий на эсероский «съезд» прибыло очень небольшое число делегатов с мест. Объявлять их съездом не имело смысла, и левые эсеры заявили о готовности участвовать в работе III съезда Советов.

III губернский съезд Советов начал свою работу в Ярославле 2 июля 1918 года. Левые эсеры оказались на съезде в меньшинстве, но потребовали себе половину мест в президиуме и пост председателя губисполкома. Большевики предложили им одну треть мест в соответствии с тем числом мандатов, которые имели левые эсеры на съезде. Не согласные с такой расстановкой сил, левые эсеры покинули съезд и избрали свой губисполком.

Большевики на съезде также избрали свой губисполком, председателем которого стал С.М.Нахимсон. Таким образом в результате полного раскола между большевиками и левыми эсерами в губернии сложилось некое двоевластие. До мятежа оставалось всего несколько дней…

Ненормальной была обстановка и в самой большевистской организации. Между коммунистическими фракциями губисполкома и городского Совета возник конфликт, в основе которого лежала проблема разграничения властных полномочий. «Кто главнее – губисполком или городской Совет?» – так можно было кратко определить суть конфликта.

Конфронтация приняла затяжной характер. Последовала серия взаимных обвинений, причём не только политических, но и в пьянстве, моральном разложении. Слухи об этом ходили по городу, будоражили население. Осознавая опасность такого положения, ЦК РКП (б) направил в Ярославль своего представителя С.М.Нахимсона, который должен был разобраться в случившемся. Изучив обстановку, он докладывал в ЦК: конфликт зашёл так далеко, что «коммунисты фракции губисполкома и городского комитета партии арестовывают друг друга» и в Ярославль необходимо направить представителя ЦК с широкими полномочиями. Таким представителем ЦК определил самого С.М.Нахимсона. С его помощью договорились о разграничении полномочий. Конфликт был погашен, но его последствия сразу исчезнуть не могли.

Пока власти разбирались между собой, экономическая и политическая ситуация в городе ещё более ухудшилась. К этому следует добавить, что по-настоящему боеспособных вооружённых сил в городе, да и в губернии, практически не было. С начала 1918 года в губернии расформировывалось более 80 воинских частей старой армии. В феврале начали формировать 1-й Советский полк, вскоре – 2-й Советский полк. Накануне мятежа общая численность частей Красной армии составляла в Ярославле примерно 1400 чел., в Рыбинске около 700 чел. Но в гарнизонах царил разброд, падала дисциплина. По признанию командования 1-го Советского полка, караульная служба была поставлена из рук вон плохо, солдаты на постах сидели, курили. Патрули на улицах одеты были неряшливо, винтовки носили кто как хочет и т. п. По существу, у ярославских властей под рукой не было боеспособных частей, на которые можно было бы положиться в случае обострения ситуации.

В целом социально-экономическую и политическую ситуацию в Ярославской губернии, и особенно в Ярославле, к июлю 1918 гда. можно охарактеризовать как глубокий кризис. Продолжался спад производства. Власть теряла авторитет и почти не контролировала ситуацию. Старая армия развалилась, новая ещё не была создана. Среди населения, измученного хроническими продовольственными трудностями, преобладали настроения апатии и пессимизма.

И руководители мятежа выбрали исключительно благоприятное время для вооружённого выступления против коммунистической власти. Историки обнаружили немало новых документов, которые убедительно подтверждают: ярославский мятеж не был случайным стечением обстоятельств. Он целенаправленно и заблаговременно готовился определёнными политическими силами, которые поставили перед собой цель – свергнуть советский режим.