– Есть, мистер.
– Ну?
– Выпустите на миллионы долларов акций всех четырех трестов в мелких купюрах. На три-четыре миллиона. Самая широкая рассрочка. Верная гарантия дивиденда. Военная сверхприбыль дает сверхдивиденд.
– Ага! Ага!
– Каждый рабочий получает акцию. Каждый рабочий хочет войны. Жаждет победы Америки, потому что он акционер и патриот. Америка для американцев, все дивиденды всего земного шара для американцев.
– Вы выдумали настоящий порох, Редиард Гордон. Позвольте выразить вам…
Тут приходит очередь и за Редиардом Гордоном. Он повторяет жест хлебного короля.
– Не надо выражать, мистер. Я выражу все это в прессе.
– Выражайте.
Ундерлип ныряет головой в свою сорочку и оттуда еще раз бормочет:
– Выражайте, мистер Гордон.
Автомобиль с Сэмом останавливается за городом, на пустыре, Сэма ведут к одинокой ферме, находящейся в полуверсте от дороги, среди забранных колючей проволокой полей. Молодцы вталкивают Сэма в ферму, а сами остаются за дверью.
В комнате только один человек – Кингстон-Литтль.
Он сидит на табурете, за большим некрашеным столом, опершись о стол локтями и опустив голову на руки, и глядит прямо на Сэма.
– Сэр, мне ничего не будет?
– Болван!
Вот тебе и тонкое обращение! Собственно, почему он прежде был мистером Сэмом, а теперь стал болваном? Разве он не сделал все, что нужно?
– Потому что вы скисли, мистер Сэм.
– Мистер, я не знал, что это бомба. Если бы я знал, что это бомба. Если бы знал, побей меня бог…
– За то, что вы идиот, вас бог и побьет, уважаемый мистер Сэм. Видали ли вы когда-нибудь настоящие бомбы?
– На войне я видел, мистер, ручные гранаты. Это не то, что та жестянка, которую вы мне дали.
– То-то! Это и не была бомба, мистер Сэм.
– Но она взорвалась, когда я ее бросил.
– Это была хлопушка. Поняли? Хлопушка!
– И она никого не убила?
– Никого.
– Но взрыв, мистер? У меня до сих пор звенит в ушах.
– Потому что вы трус, уважаемый мистер. Все вам показалось со страху.
– Для чего же надо было бросить эту штучку?
– Вы патриот, мистер Сэм, но в политике ни уха, ни рыла не понимаете.
– Ни рыла, мистер.
– Ну, и не суйте нос не в свое дело. Молчите. А если вы кому-нибудь скажете хотя бы одно слово, то… Вы видите, уважаемый?
Кингстон-Литтль вскакивает и сует под нос Сэму блестящее дуло револьвера.
– Видите? Наши ребята живо сфабрикуют из вас покойника.
– Побей меня бог, мистер Литтль. Никому! Ничего! Кингстон-Литтль садится на свое место и прячет револьвер в карман.
– Почему вы еще не экипировались, Сэм?
– Я еще не успел экип… Тьфу!
– Вон там сверток. Переоденьтесь. Вся одежда на вас в клочьях.
– Это от хлопушки?
– Ну да, от хлопушки.
В свертке новенький синий костюм. И кепка тоже. И даже глаженая рубашка. Сэм живо переодевается и становится таким Сэмом, каким он был в лучшие времена.
– Вам вредно общество. Некоторое время, с месяц, вы должны жить один и забыть о хлопушке. Вот вам еще сто долларов. В версте отсюда – станция пригородной железной дороги. Купите билет, вернитесь в город, найдите сегодня же комнату, и завтра в десять часов утра приходите ко мне. Все.
Кингстон-Литтль кивает головой. Сэм выходит. Молодцов за дверью уже нет. Вдали, на пустыре, стоит автомобиль с шофером.
Сэм нащупывает в кармане нового костюма новенькие бумажки, идет по пыльной дороге к станции. Тревога улеглась в душе Сэма. Раз это была хлопушка, то до остального ему нет никакого дела, тем более что он, черт возьми, выходит-таки в люди.
Но вдруг он вспоминает: взмет пламени, что-то летит вверх и во все стороны, штукатурка сыплется с потолка на плечи, на голову, толчок воздуха опрокидывает его.
Разве от хлопушки это бывает? Что-то начинает вгрызаться в сердце Сэма, точно мышь, настойчиво и упорно.
На станции, когда Сэм стоит в очереди у окошка кассы, молодой человек в котелке говорит, обращаясь к фермеру с козлиной бородой:
– На Бродвей-стрите красные бросили бомбу.
– Нет, это была хлопушка, – вмешивается Сэм.
– Хороша хлопушка! Двое убитых и несколько раненых. Вы, парень, может быть, из ихней шайки?