Катастрофа

– К суду Линча московского наемника!

– Бей!

Чей-то костыль летит в Джека Райта и ударяет его в грудь. Джек Райт шатается, белеет еще больше и, покрывая своим металлическим голосом рев, вой, свист патриотов, кричит:

– Это провокация! Коммунисты не действуют бомбами!

– Знаем мы эти увертки! Бей! – воет толпа.

– Бобби! Спрячьте ваши револьверы!

– Отдайте их нам. Мы их проучим.

Но бобби ведут красных к автомобилю. Весь список красных отправляется в тюрьму.

V

– Доложите мистеру, что я здесь.

– Мистер Ундерлип принимает ванну и просит вас пройти в ванную.

В ванную – так в ванную. В конце концов самолюбие – пустой предрассудок, который стоит очень дорого и доступен в полной мере только людям с толстыми бумажниками.

Редиард Гордон делает вид, что обычное место для деловых разговоров ванная, и с независимым и беспечным выражением на лице входит в ванную хлебного короля.

Странная штука – эта ванна мистера Ундерлипа. Она не мраморная, не фаянсовая, не цинковая, как все прочие ванны, а из какого-то серого, желтого камня, на котором высечены полуистертые барельефы в египетском стиле. Не ванна, а настоящий египетский саркофаг.

Розовая гора тела плещется и фыркает в этом саркофаге. И когда Редиард Гордон входит, к нему поворачиваются розовые жирные плечи и круглая голова, из-под огненных кустиков бровей на него весело глядят две голубые искорки.

– Ага, мистер Редиард Гордон! Ф-р-р! Очень хорошо. Садитесь вон в то кресло.

Редиард Гордон садится. Ундерлип отфыркивается, подгибает свои волосатые ноги, чтобы усесться поудобнее, и опять глядит на Редиарда Гордона.

– Что? Эта ванна? Она походит на саркофаг? Х-хо!

Да это саркофаг и есть. Саркофаг Аменофиса Третьего. Ловко, не правда ли? В этой гробнице, в которой покоился прах царственного фараона, купается хлебный король Ундерлип, дед которого… Ах, мистеру это неизвестно? Дед Ундерлипа был пастухом. Да, да, простым пастухом. А его внук, Ундерлип, моет свой зад в гробнице фараона. Хорошо придумано? Это стоит больших денег, но зато сознание своего достоинства, мистер! До-стоин-ства!

Ундерлип поднимает вверх свой пухлый указательный палец и несколько раз с чувством повторяет:

– До-сто-ин-ства!

Затем он вылезает из ванны, заворачивается с головою в мохнатую простыню и садится против Редиарда Гордона.

– Вот что, милейший мой, – говорит он, хитро щуря глаза. – Будем говорить начистоту. Я вас ценю потому, что вы умеете оболванивать массы.

– Оболванивать?

– Ну, это, может быть, немножко резко, – уступает хлебный король. – Скажем: околпачивать. Или еще вежливее: обставлять. А? Что?

Редиард Гордон видит, что у хлебного короля игривое настроение, и в тон ему подтверждает:

– Да, да, я умею, мистер.

– Ведь девяносто девять процентов людей – это круглые идиоты. Что?

Редиард Гордон решает трудную задачу: считает ли хлебный король, что он, Гордон, входит в число девяносто девяти или в число избранного одного процента.

– М-м! – мычит Редиард Гордон.

– Умным людям нужны деньги, а идиотам нужна идея. И-д-е-я! Подавайте им идею, иначе они взбунтуются. А?

– Д-да, идея, – робко произносит Редиард Гордон, не зная, куда клонит Ундерлип.

– Вам известно, что война решена?

– То есть, пока еще неофициально, мистер.

– Что значит «неофициально»? Я, Лориссон, Бранд, Дэвис, четыре треста решили. Ну? Америка в союзе с Францией против Англии и Японии. Ясно, как на шахматной доске. Что?

– Я весь внимание, мистер.

– В наших руках вся американская пресса. Я, Лориссон, Бранд и Дэвис скупили половину акций газетного треста «Полиграф».

– Отлично, мистер.

– Нам нужен человек, который умеет выдумывать порох. Этот человек вы, Редиард Гордон.

– Я? Позвольте вам выразить…

– Ничего не надо выражать, – жестом освобожденной из простыни голой руки останавливает его хлебный король. – Вы будете главным директором всех наших изданий.

Что?

Пока ошеломленный Редиард Гордон находится в счастливом трансе, Ундерлип скидывает с себя простыню и влезает в кальсоны.

– Позвольте все-таки выразить… – пробуждается из забытья Редиард Гордон.

– Нет, повторяю: не надо выражать, – похлопывая по своему животу, говорит хлебный король. – Выдумайте порох!

– То есть?

– Нам нужна идея. Понимаете? И-де-я! Ха-ха! Идея для остолопов, для баранов, крепкая, как нашатырь. Идея, которая била бы в нос и исторгала бы слезы. Слезы умиления. Слезы патриотизма. Словом, нам нужно, чтобы все поголовно захотели воевать. Что вы скажете? Выдумайте, мистер, хороший порох, и вы тоже будете купаться в гробнице какого-нибудь фараона.

Редиард Гордон складывает обе руки, ладонь к ладони, и поднимает их вверх:

– Господи, боже мой! Разве не я выдумал Кингстон-Литтля? Разве не я выдумал «Америка для американцев»? Разве не я…

– Вы, вы, вы! Но нам нужно еще крепче. Ведь это война, вторая война. Понимаете?