Письма из Карелии 1941—1944

3.

3 июня 41 г.

Мама, здравствуй!

Сообщаю, что уже послал два письма: одно из Тулы, одно из Москвы – с пути.

В этом – третьем письме мне уже надоело передавать приветы «сродственникам моим», поэтому ты уж передавай их сама от моего имени и Наде и Ляле и другим.

29 мая в 11 утра нас погрузили в эшелон и мы двинулись. Находилось нас в товарном вагоне на двухэтажных нарах 42 души – вообщем как сельди в бочке. Кормили нас во время пути сухарями черными (не укусишь), рыбой – воблой или селедкой (не проглотишь), сахаром (не раскусишь) и кипятком (мало). Ну мы не растерялись, сухари в мешок (мой) и в угол, сахар с кипятком в живот с рыбой, конечно, да на каждой станции налеты на станционные буфеты. Я в одном месте успел даже на базар сбегать, купил там плюшек и поллитра молока, что и имел честь выкушать.

Всю дорогу мы занимались исследованием нашего пути – следования. Приехав в Москву, остановились на окружной дороге, а не вокзале, так что опять таки ничего узнать не могли. Ночью отправились по окружной дороге и, наконец, мы узнали от жел. дорожников, что выехали на Октябрьскую дорогу. Но тут опять возникли вопросы: на север или Запад (Литву и др.)? Забегая вперед скажу, что не доезжая 110 км. до Ленинграда, свернули мы на Мурманск. Пока ехали по Октябрьской, станций было много, станции были интересные, а как свернули – чорта с два: ни станций, ни деревень.

Едем мы по дороге в Мурманском направлении и думаем: куда повезут: в Мурманск, или Выборг?

С обеих сторон пути тянутся нескончаемые леса – сначала строевой лес, а затем лесочек, в котором молодые деревца как только подрастают так и падают. Это объясняется тем, что там тянутся сплошные болота. Когда в Туле ребята смеялись: «будем строить на болоте», я смеялся – чепуха. Только теперь я понял, что это за болота.

Итак стучат колеса, а всего они стучали 5 суток, я стою или сижу и смотрю в дверь на бесконечные лесочки и бесконечно тянущуюся воду по обеим сторонам дороги. Потом к лесу и воде прибавился третий спутник северного пейзажа – камень. Камней великое множество. Камни различного размера, начиная с гальки и кончая скалами. Но скала большая и большая, она как то не действует своей громадиной, зато здесь есть камни, смотря на которые разуваешь глаза. Представь – стоит дом с мезонином, а рядом камень, который больше его раза в полтора. Когда приехали на станцию «Медвежья гора», нам сказали, что дальше к лесу, воде, камням и уже солидному холоду прибавится спутник Севера – снег. Как я это услыхал, так у меня поджилки затряслись. Дело в том, что по ночам я не могу спать подряд более часов двух – просыпаюсь от страшного холода, побегаю, опять ложусь. Не раз я вспоминал, как ты мне, весьма неуверенно, предлагала надеть шубу.

И вот появился снег, а вместе с ним сквозящий ветер. Вероятно сложили бы мы наши кости, да начальство наше догадалось выдать нам шинели. Как надел я на пальто шинель, так и почувствовал себя фон-бароном. С момента нашего ошенеливания я стал и смотреть на мир веселее.

Не доезжая до Мурманска 240 км. паровоз сменился электровозом и наш огромный состав понесся вперед, в Мурманск со скоростью 50—60 км./час. Увидя здесь такую технику, мы сразу повеселели и решили что де не пропадем.

2 июня в 3 часа дня мы в полном боевом виде – с чемоданами, неумытыми рожами ворвались на всех парах, точнее сказать, на всех токах, в самую северную точку Сов. союза – незамерзающий порт Мурманск. Мурманск этот расположен среди гор, на берегу Кольского залива. На горах снег лежит, хотя они и невысокие.

Выгрузились мы, отошли к бережку и стали ждать у моря погоды.

Опять появился вечный вопрос: «Куда быть?»

Дали нам концентраты, мой любимый горох. Мы разожгли костры и сварили из него суп. Я старался взять супа как погуще и жрал его с великим аппетитом.

Да, здесь получилось история. До нас еще прибыл эшелон из Горького, так начальники его – остолопы дали им возможность напиться. Они все налакались, перестали слушать какую-либо команду и разбрелись в город. В городе устроили 20 грабежей, а своему командиру двинули чемоданом по чекрыге. Нас, как организованую публику (в Туле нас вымуштровали), к тому же как одетых в шинели поставили никуда банду эту не пускать. Эх и летели же они у нас с насыпи – любо-дорого смотреть. В городе НКВД выставило посты, несколько человек арестовали. За мародерство они будут расстреляны. Посадили также командира этого батальона. Ему 10 лет – как минимум.

В 11 вечера нас отправили в лагерь НКВД. Прошли 6 км. и остановились. Стали жечь костры, греться и прочее. Конечно не спали мы ночку. А остановились мы потому, что нас вели в лагерь, в котором живут, кто бы ты думала? – польские офицеры. Их взяли в Польше, они здесь в своем обмундировании, с эполетами, построили они себе лагерь, жили в нем, теперь их оттуда погнали куда-то, а нас на их место. Вот мы и ждали, пока пройдет по дороге их колонна 6 тыс. человек. Мне довелось троих увидеть – их вероятно больных – провезли мимо нас на машине. Затем и мы тронулись в путь. Пришли в лагерь и повалились на нары. Проспали до 4 дня сегодня.

Встал я, у меня руки ломит, спину тоже. Ведь 6 суток едем, спим мало, едим тоже не как следует – в основном сухомятка, не умывались.

Я великим усилием воли заставил себя умыться ледяной водой. Затем такой же водой побрился. Теперь чувствую себя уже более не менее ничего. Осталось только ненормальное состояние от беспорядочного сна. Сегодня мы делаем – кто чего хочет; завтра пойдем в баню, получим обмундирование и отправимся на место жительства.

Я разговаривал с зам. командира нашего батальона по политической части (очень культурный и славный человек). Он мне сказал, что, основываясь на сведениях, которые он получил в штабе Армии мы поедем на пароходе километров… на два меньше, чем четыре расстояния от нас до места жительства Мани Лосевой.[5 - По-видимому, г. Электросталь.] Будем жить на материке, на берегу, а не на острове. Там у нас выстроен городок: бараки, клуб и т. д. Коечная система – у каждого койка, тумбочка. Будем 8 ч. работать, 2 ч. строевая и полит. подготовка. Жить будем на хозрасчете – получать зарплату с вычетом за питание ежедневных 5 р 25 к. Имеющие высокую квалификацию, напр. [неразборчиво] слесарь, говорит смогут заработать до 600 руб в месяц. Будем выполнять особое правит. задание. Нам надо к ноябрю построить нечто похожее на подземное сооружение за Обуховым. После выполнения этого задания поедем домой и нам зачислят как два года службы.

Все это неточно.

Чувствую себя я ничего. Смотрю на трудности философски – дескать это для вступления в жизнь очень даже полезно.

Ну пока. Моя писательское желание истощилось. Писал, что идет в голову. Не перечитывал. Много нескладных предложений – это ничего. Ничего не приукрашивал – как то не лежит сердце. Пишу все, что в данный момент чувствую. Знаю, что ты там нюни не распустишь (извини).

Да, здесь очень много заключенных.

Ну, пока. Привет всем. Следующее письмо с места.

Целую крепко. Яша

Здесь нет ночи – все время день. Совсем не темнеет. Очень чудно.

4.

8 июля 41 г.

Здравствуй, мамаша!

Не знаю получила ли ты мое письмо, написанное на второй день войны, впрочем я не знаю получала ли ты и предыдущие, но, дело в том, что это письмо могло и не дойти, в связи с военным положением.

Я представляю себе твое беспокойство обо мне, ибо тебе было известно, что я нахожусь около границы.[6 - Согласно автобиографии, написанной Яковом в 1951 г., его первое место службы было на полуострове Среднем.] Должен сказать, что в нашей жизни после 22 июня ничего не изменилось: газет мы не видели с Мурманска, населения нет. Нам сообщили на митинге о войне, мы вылупили глаза, стали работать вместо 8 – 12 часов, а в остальном все по старому. Да, еще теперь мы очень часто прерываем работу и бегаем в кусты, не подумайте худого, от самолетов, а летают они здесь частенько. Иногда они летали так низко, что ясно видно фашистские знаки. Надо сказать, что вели мы себя не как на войне: в кусты бегали не спеша, ложились на бок, на сухое место, высовывались. Немцы решили проучить нас.

Вы из газет знаете, что 29

июня немцы «По всему фронту от Баренцева моря до Финского залива» начали наступление. Его то нам и довелось испытать на своих плечах. Я не буду описывать подробностей, скажу только, что мы дней 5 ничего не ели, а только шли, по 50 км. в день, по воде, горам – вверх, вниз. К тому же часто подвергались бомбежке. Тебе покажется странным, но оказывается бомбежка не самая страшная вещь. Когда лежишь и недалеко от тебя падают бомбы – это не еще ничего. Но вот когда немцы видят людей, то они начинают строчить в них из пулеметов, когда самолет сбросил бомбу и выходит из пике. Вот когда сверху на тебя сыпятся пули, когда летят осколки от камня, за которым укрыта твоя голова, вот тогда сердце обливается холодным потом и тело так и вдавливается глубже в землю. Таких бомбежек – обстрелов я пережил четыре. Один обстрел длился целых полчаса. После обстрела от нервного напряжения страшно хочется спать, чувствуется глубокая усталость. Да, пережили за эти дни мы неожиданно очень много. Даже командир, бывший на 6 фронтах сказал, что 29 он не забудет. Да, не забудь, что мы были не вооружены!!! А ведь попадались десанты. Сейчас пришли на фронт подкрепления и немцев погнали. Ох и лупят же их! Им видать воевать неохота, самолеты их – штук 10 завидев наших 3 улепетывают, солдаты, как правило, штыкового боя не выдерживает – бегут. У наших бойцов настроение боевое, а в связи с частичными удачами немцев – страшно остервенились. Наши в плен ни немцев, ни финнов не берут – режут их.

Я сейчас чувствую себя хорошо, словно и войны нет – еду в поезде из Мурманска – куда не знаю. Говорят будем жить в казармах, учиться стрелять и прочее. Из строителей нас превратили в стрелковый полк запаса. Приедем на место напишу адрес. Чемодан мой со всеми потрохами разбомбили. Привет Грише,[7 - Григорий Никитич Копалкин, муж Ляли.] Сергею.

Привет, целую Яков.

5.

Здравствуйте мама, Надя, Ляля и все сродственники.

В прошлом письме (не знаю дошло ли), когда я писал в пути я не мог как следует описать всего. Пишу сейчас вкратце.

После 22 июня мы оказались в центре событий фронтовых и вся наша жизнь сошла с дороги и попала на неизведанные тропы. Сейчас я могу сказать, что получил первое боевое крещение. Раз 5 я подвергался бомбардировке и обстрелу пулеметом из самолета. Самолеты здесь применяли такую тактику: он летит носом вниз (пикирует) и внизу бросает бомбу, затем он задирает нос вверх и идет в высоту. В это время из хвоста по тебе бьет пулемет. Вот когда пулемет застрочит и около тебя будут щелкать пули, а они у моей головы на расстоянии 30 см щелкали, вот тогда действительно замирает сердце и весь ты так и вдавливаешься вся в землю.

Ну сейчас этих самолетов побили уйму. Они горазды бомбить только там, где нет зениток или наших самолетов, так что почти буквально никакого вреда не причиняют. При появлении 3

наших самолетов их 9 моментально улепетывают. Один наш истребитель сел на немецк. бомбардировщик и ехал на нем. Тот до смерти испугался и сел к нам со своей машиной. Один их летчик сказал, что с нашими летчиками воевать нельзя: «они, говорит, озорники» – не по правилам (немецким) воюют.

Потеха!!!

Вероятно 7

ноября мы отпразднуем так таки в Берлине.

Ну, о себе.

Живу теперь в Кандалакше. Обитаем в лесу под кустами. Ночью вначале было так холодно, что я не спал, а бегал, сейчас мы приспособились, с тремя приятелями кладем шинель на землю, все трое ложимся и сразу накрываемся, получается очень тепло. Сейчас, правда, сделали мы себе землянки. Занимаемся мы учебой. Получил я так таки жену себе. Холю ее. Кроме того я теперь командир отделения. Вверили мне 15 душ. Питание здесь очень хорошее. Чувствую себя бодро, весело. Единственное, что нехватает, это с 24 мая не спал раздевшись или даже разувшись. Скоро получим новое хорошее обмундирование, а то мы как партизаны – строители (зарплаты и дыры блещут). Скоро вероятно поедем ближе к А. С. Гинзбургу.[8 - По-видимому, он хотел сообщить, что они поедут в сторону Ленинграда. Александр Семенович Гинзбург, один из знакомых семьи, жил в Ленинграде.]

Пока пиши по адресу г. Кандалакша почта 79 до востребования Шафировичу Як. Вол. На конверте укажи свой полный адрес.

Только пишите больше и сразу, как получите мое письмо, а то опять вот уеду. Очень, очень нехорошо себя чувствую, от отсутствия от вас писем. Ведь ничего не знаю – как у вас там. Пишите!!! Целую всех наикрепчайшим образом. Да, чемодан мой аукнулся со всем содержимым.