Есть ли снег на небе

Задергивание занавесок носило чисто символический характер, ведь синагога была абсолютно пуста, но тем не менее тот, кому надо было увидеть юношу за неразрешенным занятием, увидел. Не зря, ох не зря, каббалой разрешено заниматься только женатым мужчинам после тридцати лет. Возраст, жена и дети, словно якорь, держат каббалиста, не давая ему оторваться от реальности и улететь за духовыми вихрями.

Как-то вечером Шейна, жена Мешулама, накрывала стол для ужина. Служанок в доме хватало, но она всегда делала это своими руками.

– Пища, которую я подаю мужу и сыну, станет частью их тел, то есть ими самими. Я хочу, чтобы вместе с фаршированной рыбой, бульоном и куглом в них вошла частица моей любви.

Шейна аккуратно расставляла столовые приборы, как из прихожей послышались шум и изумленный вопль служанки. В столовую влетел Йонатан и, сверкая глазами, уселся на свое место. Его лицо исказила гримаса гнева, правая щека дергалась, а руки беспокойно ерзали по скатерти.

– Что случилось, Йонале? – спросила изумленная Шейна. До сих пор ей еще не доводилось видеть сына в таком состоянии.

– Там эта тварь, – трясясь от гнева, пробормотал юноша. – Усы растопырила, на меня смотрит.

– Какая тварь, сыночка, о ком ты говоришь?

– С ушами и хвостом – вот какая.

Шейна продолжала недоумевать, как в комнату, утирая слезы, вошла служанка.

– Что случилось? – немедленно спросила Шейна.

– Йонале Марту ногой пнул, – еле выговорила служанка. – Она, бедолага, через всю прихожую перелетела, ударилась о стену и встать не может.

Марту, большую серую кошку, в дом не пускали. Много лет назад ее взяли для ловли мышей на кухне и в подсобных помещениях. Марта честно исполняла свои обязанности, пока не состарилась. Теперь она почти все время дремала на рундучке в прихожей. Йонатан вырос вместе с Мартой и в детстве часами играл с ней. Повзрослев, он перестал забавляться с кошкой, но, проходя мимо рундучка, всегда ласково проводил рукой по шелковой спинке.

Шейна с изумлением уставилась на сына:

– Сыночка, чем тебе досадила Марта?!

– Мерзость! – вскричал он. – Нечистое животное!

Шейна несколько раз безмолвно открыла и закрыла рот, будто рыба, вытащенная из воды, но тут в столовую вошел Мешулам, и вечерний ритуал совместного ужина оттеснил в сторону незаданные вопросы.

Но не надолго. Посреди торжественного вкушения бульона с мандалах Йонатан вдруг швырнул ложку в тарелку и вскричал:

– Невозможно! Сплошная соль! Лопайте это сами!

Вскочив, он опрокинул тарелку, и горячий жирный бульон заструился по скатерти. Изумленный Мешулам не успел рта раскрыть, как сын выбежал из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью.

– Наш мальчик заболел, – тихо произнесла Шейна, и слезы градом покатились из ее глаз. – В него словно злой дух вселился.

– Погоди горевать, – попытался утешить ее Мешулам. – Пусть выспится как следует. Глядишь, до утра все и пройдет.

Не прошло. Наоборот. С каждым днем Йонатан вел себя злее и гаже. С родителями он разговаривал только криком или презрительно цедя что-то сквозь зубы, переругался со всеми знакомыми и друзьями, несколько раз попытался затеять драку. Мешуламу пришлось нанять бугая поляка, чтобы тот неотступно сопровождал сына. Не для его охраны, а для того, чтобы уберечь людей от безумных выходок Йонатана.

Самых лучших врачей приглашал Мешулам, немало выслушал латинских терминов и пространных разговоров о мозговой горячке, с немалой частью богатства расстался, только плакали денежки, и плакала Шейна. Перед визитом очередного светила она преображалась, расцветая надеждой, но тем глубже и горче было падение после того, как лечение не приносило результатов. Спустя несколько месяцев Мешулам уже не знал, за кого больше беспокоиться, за жену или за сына.

Кто-то посоветовал ему свозить семью на воды в Крыницу, горную деревушку в дне езды от Кракова. Предложение показалось ему сумасшедшим: как минеральная вода и окунание в ванны могут помочь в таком положении? Но для утопающего надежда – удивительный оптический прибор, превращающий соломинку в толстое бревно.

Мешуламу хватило недели, чтобы понять бесполезность этой затеи. Жене и сыну не помогал покой, буквально разлитый по улицам Крыницы, ни чудесная свежесть воздуха, ни успокаивающий глаз зеленый покров окрестных гор, ни расслабляющее влияние ванн из минеральной воды.

Он уже решил возвращаться в Краков, когда, дожидаясь перед павильоном, где жена принимала ванну, разговорился с евреем из Бобова, городка неподалеку от Крыницы. Тот поджидал дочь, которая проходила такую же процедуру в том же павильоне, и, судя по мрачному выражению лица, был весьма недоволен результатами лечения.

– Цим тухес! – вдруг вскричал он, размахивая руками.

«М-да, – подумал Мешулам, – видимо, этот еврей тоже нуждается в лечении».

– Не смотрите на меня как на сумасшедшего, – обратился еврей к Мешуламу. – Все мы тут ненормальные. И вы тоже!

С этого и начался их разговор. Быстро выяснилось, что еврей из Бобова считал ненормальными тех, кто рассчитывал на пользу от медицинских процедур.

– Мы зря теряем время и деньги на бесполезных врачей. К их советам может прислушиваться только сумасшедший. Или вам они помогли?

– Нет, – развел руками Мешулам, – увы, нет.

– Ну вот! Толку от них никакого! Пусть все они соберутся на площади и дружно поцелуют меня прямо вот в это место!

Еврей не стал называть, куда именно, но весьма недвусмысленно похлопал по своей филейной части.

– Но что же делать? – вскричал Мешулам. – Куда обращаться, кого просить о помощи.

– Вы как знаете, а я завтра возвращаюсь домой, закончу кое-какие дела и прямиком в Лиженск. Там живет настоящий врач.

– Вы имеет в виду ребе Элимелеха? – осторожно уточнил Мешулам, немало слышавший о цадике.

– Ну не воеводу же! Я бы сразу туда поехал, да моя благоверная задурила голову: давай сначала в Крыницу. А жена не Талмуд, с ней не поспоришь!

«И в самом деле, – подумал Мешулам, – почему бы не поехать? Прямо отсюда, никуда не сворачивая. И почему мне раньше эта мысль не пришла в голову?»

О чудотворце из Лиженска в Галиции знал каждый еврей, хотя его хасидский подход к вере предков разделяли немногие. Большинство придерживалось привычных, устоявшихся взглядов, и Мешулам принадлежал к этому большинству.

Бобовский еврей еще кипятился, словно раскочегаренный самовар, но Мешулам уже не слушал. Дождавшись Шейну, он немедленно повел ее в пансион, где они остановились, и по дороге объявил:

– Собираем вещи и везем мальчика в Лиженск к цадику.

– Как скажешь, – вяло произнесла Шейна.

Она всегда соглашалась с мужем, даже когда была полна сил и задора, и это ее качество было основой мира в семье и по-настоящему теплых чувств, которых испытывал к ней Мешулам. Он вспомнил слова бобовского еврея про жену и Талмуд и в который раз подумал, как ему повезло с Шейной.

К его удивлению, хозяйка пансиона, узнав о том, что они решили прервать курс лечения и вместо ванн отправиться в Лиженск, раскудахталась, словно квочка:

– Да вы ума сошли! Променять передовые законы современной медицины на пришепетывания какого-то сумасшедшего?

К ней неожиданно присоединился Йонатан:

– За каким чертом тащиться Лиженск? Лучше побудем еще в Крынице!

Но Мешулама уже невозможно было остановить. На следующий день, сразу после ранней молитвы, коляска, в которой сидели Мешулам, Шейна, Йонатан и польский бугай, покатила в сторону Лиженска.

Йонатан по своему обыкновению устроил скандал, не желая подниматься в такую рань. Но бугай попросту вытащил его из кровати, поставил на ноги, заставил умыться, одеться и после легкого завтрака заволок в коляску.