Потом он спохватился:
– Не хочешь ли снять пальто?
– А можно? Вдруг кто войдет – что о нас с тобой подумают?
Арвид повернул ключ в замке.
– О, – сказал он. – Не бойся. Никто не войдет. Опять оба умолкли.
– Здесь ты и работаешь? – наконец спросила она.
– В отсутствие господина Хедмана. Если же он у себя, я сижу в большой редакционной комнате и строчу вместе с шестью другими канцелярскими крысами.
Она сняла пальто и осталась в простом черном платье, и оно очень шло к ее светлым волосам.
– А вдруг… А вдруг ты понадобишься и станут колотить в дверь?
– Не бойся, Лидия. У нас в редакции мало к чему относятся с уважением, но уж, во всяком случае, не станут колотить в запертую дверь. А о каком это ты объявлении говорила?
– Я ищу места. Ах, какое придется. «Помогать по дому». Что у меня за таланты? Я только и умею, что работать по дому.
Опять оба умолкли, А снег все падал, все падал. И густела темнота. Зажегся первый фонарь и закинул в комнату сноп света.
– Скажи, – прервал молчание Арвид, – помнишь, осенью я видел тебя в Зоологическом саду? С тобой еще был немолодой господин…
– А… так это же доктор Рослин.
– Как – Маркус Рослин, историк и археолог?
– Ну да. Он старый папин друг.
Снова замолчали. А снег все падал, все падал.
– Знаешь, – сказала она. – Весь тот вечер мне так хотелось тебя видеть, так хотелось. И я пошла к тебе и позвонила в дверь, но никто мне не открыл.
– Последние слова она произнесла совсем шепотом, уткнувшись светловолосой головой ему в грудь. Он погладил эти волосы.
– Я был дома. Но ты ведь только раз позвонила. И я не знал, что это ты.
– Зачем же звониться дважды? Я тоже не стану ломиться в запертую дверь.
– О, Лидия…
Он взял в обе ладони ее лицо, поднял его и заглянул ей в глаза.
– Можно я тебя спрошу о чем-то?
– Да?..
– Только обещай, что не рассердишься.
– Да?..
– Ты… Ты «невинная девушка»?
– Конечно.
– Ты сердишься, что я такое спросил?
В глазах у нее стояли слезы, она улыбнулась.
– Нет.
Оба замолчали. Все гуще и гуще становилась темнота. И снег все падал, все падал. Они сидели рядом. Ее голова опять была у него на груди. И он бессмысленно твердил ей на ухо ее имя: Лидия, Лидия, Лидия…
Потом он снова взял в свои ладони ее лицо и глубоко заглянул ей в глаза.
– Ты будешь моим добрым гением, моим ангелом! Хочешь?
Она осторожно отвела его ладони от своего лица.
– Мало ли чего я хочу, – сказала она. – Разве мне решать? Знаешь, что я подумала, когда прочла тогда твое письмо? Я подумала – мне не для чего себя беречь…
– Отчего же ты так подумала?..
– Ах… и зачем ты спрашиваешь.
Густела темнота. И снег все падал, все падал.
– Лидия. Ты ведь сама понимаешь, что о женитьбе я могу думать лишь как о далеком будущем.
– Да.
– Но ты бы не согласилась на тайную любовь, девочка моя?
Глаза ее блестели в темноте – огромные и полные слез.
– Нет, – сказала она. – Ты бы стал тяготиться мной. Что угодно, только не это! Ты бы тяготился мной!
Белые хлопья танцевали, блестели в столбе света и падали, падали.
Оба опять умолкли.
– Скажи мне. Арвид, – вдруг попросила она, – что справедливо? И что несправедливо?
Он долго думал.
– Не знаю, – потом сказал он. – Сегодня мы тут переводили памфлет «Я обвиняю» – Золя. Сегодня же он выйдет экстренным выпуском. Так вот в этом случае мне понятно, что справедливо и что нет. Но я бы просто не знал, как быть, если б мне поручили объяснять, ну, скажем, школярам на уроке, что такое справедливость и что такое несправедливость вообще…