Край

Тальберг пообещал. Читать громко и с выражением он умел. Главное, полностью абстрагироваться от текста и ориентироваться на знаки препинания, и любая чушь звучала пафосно. Отсутствие необходимости думать упрощало жизнь, но требовало определенных навыков по игнорированию действительности.

Он почистил зубы, умыл лицо. Посмотрел в зеркало и решил не бриться. Много чести.

Лизка выгладила единственную парадную рубашку и повесила на дверцу шкафа. Она не вымолвила ни слова, но Тальберг отчетливо ощутил лучи холода, излучаемые Лизкиной спиной.

– Лиза… – попытался он.

– Чего тебе?

– Что опять не так?

– Все хорошо, просто замечательно, – сказала она таким тоном, чтобы даже тугому на намеки Тальбергу стало понятно – все плохо.

По-видимому, ему полагалось сделать что-то правильное и хорошее, отчего Лизка сменила бы гнев на милость. Особая трудность заключалась в том, чтобы догадаться самостоятельно, чем недовольны тараканы в Лизкиной голове. С другой стороны, именно сегодня не хотелось разгадывать ребусы, поэтому Тальберг сдался и отложил выяснение отношений «на потом».

Обуваясь, заметил, что правый каблук напрочь стерся, но решил, что внимания не обратят – верх-то хороший.

У входа в НИИ собирался народ. Директор бродил по крыльцу и ежесекундно поглядывал на вечно спешащие «командирские» часы. Расслабился только, когда увидел Тальберга.

– Бегом, давай, Дима, вся ответственность на тебе, – прокричал Кольцов, чем ничуть не облегчил ситуацию.

Подручные рабочие, которых в другое время не допросишься, вынесли на улицу свежевыкрашенную установку и закрепили на транспортировочной раме микроавтобуса.

Около получаса ждали Демидовича. Когда к крыльцу подъехал долгожданный черный автомобиль с тонировкой и без номеров, Кольцов подобострастно подбежал к дверце. Ему что-то сказали через приспущенное стекло, он дал отмашку, и вся кавалькада из автобусов направилась к Краю.

Поездка обошлась без тряски, и казалось, они едут в неправильном направлении, и когда дверь откроется, станет понятно, что приехали в столицу, а не на задворки Лоскутовки. Отсутствие болтанки объяснялось просто – за последние две недели три десятка людей в оранжевых робах, размахивая лопатами денно и нощно, с горем пополам уложили асфальт до самого Края. Клали поверх снега, не ожидая практической пользы от дороги. Приедут, похлопают, командированные журналисты отошлют в газеты безграмотные статейки, и через два дня мир напрочь забудет о краените, НИИ и непонятной установке.

Если бы эти деньги не пустили на ненужную дорогу, прикинул Тальберг, ему бы хватило на переоборудование лаборатории.

Чем дольше ехали, тем сильнее он мандражировал. Мог случиться визит-эффект, когда демонстрируемый агрегат внезапно перестает функционировать в самый ответственный момент перед десятками людей и чиновников с длинными галстуками, заправленными в штаны. Обычно, виноват оказывается слабо закрученный винтик или отвалившийся контакт. Если подобное случится, Кольцов добьется его торжественных похорон тут же под Краем, чтобы гости не зря тащились в парадных костюмах в такую даль.

Всю неделю они с Саней гоняли установку в хвост и в гриву, добиваясь, чтобы каждый пуск проходил удачно, но возможность публичного провала оставалась.

Тальберг замерз. Перед ответственными событиями его морозило и трясло. Единственным действенным способом на время избавиться от озноба – сходить в кусты по-маленькому – он воспользоваться не мог.

По новой дороге доехали быстро. Народ высыпал из автобусов и разбрелся по местности, разглядывая неуютный пустынный ландшафт, на котором отказывалась расти трава. Семенова оставили сидеть в машине, чтобы он со своим огнетушителем не портил людям настроения, наводя на нехорошие мысли, что эта штуковина может загореться.

Тальберг открутил винты, и установку потащили к Краю на заранее приготовленную заасфальтированную площадку перед стеной.

– Могли бы стену оформить, – прошептал подошедший Кольцов, пока рабочие размещали оборудование на отведенном пятачке, – полное отсутствие культуры проведения мероприятий!

– Как оформить? – опешил Тальберг.

– Не знаю, транспарант повесить, место реза краской обозначить…

– Адгезия чуть выше нуля и почти абсолютная упругость, – Тальберг по стеклянным глазам директора догадался, что тот ничего не понимает, и пояснил: – Ни покрасить, ни приклеить, ни гвоздь забить! В нее плюнуть толком нельзя – отскочит!

– Да? – Кольцов с недоверием посмотрел на Тальберга, пытаясь определить, не шутит ли тот.

Он не догадывался, что Саня после очередного неудачного запуска установки в сердцах плюнул в Край и получил плевок обратно. Получилось одновременно и смешно, и обидно. Тальберг никогда в жизни так не хохотал.

Из автомобиля вылез Демидович – грузный, с бледным опухшим рыхлым лицом. При ходьбе он покачивался, отчего казалось, что вот-вот упадет на очередном шаге. В левой руке он держал меховую шапку. Распухшей правой пятерней зачесывал развевающиеся седые волосы, открывая высокий бугристый лоб, переходящий в огромный приплюснутый нос с широкими ноздрями.

Охранник семенил позади с предусмотрительно протянутыми руками, пытаясь предугадать траекторию возможного падения Демидовича, чтобы подхватить в полете.

Вслед за ними, замыкая шествие, шел Платон, которого Тальбергу сейчас менее всего хотелось видеть. Платон нес плащ, вероятно принадлежащий Котову.

Кольцов при виде начальства прекратил раздавать ценные указания и побежал к Демидовичу, виляя невидимым хвостом и надеясь «под шумок» выбить дополнительное финансирование по программе изучения и применения краенита.

– Какая у тебя потрясающая трехдневная щетина, – сказал Платон Тальбергу. – Всегда удивлялся, как ты ее добиваешься.

– Сама растет, если не трогать.

Платон провел свободной рукой по до блеска выбритой щеке и продолжал, будто не заметил сарказма:

– Смотрю, ты герой дня. Установку интересную придумал. Молодец, не ожидал от тебя, – он выдержал театральную паузу для усиления эффекта и с притворным удивлением хлопнул себя по лбу, будто только что вспомнил: – Да что я говорю? Я и семнадцать лет назад не ожидал. А ты сделал.

Тальберг посмотрел ему в лицо. Платон глядел кристально чистыми глазами, от которых веяло нездоровым холодом. Рот улыбался, но во взгляде читалась ненависть. Саня оторвался от установки и с любопытством уставился на них в попытке догадаться, о чем разговор.

– Правильно я сделал, – сказал Тальберг. – И сейчас бы все повторил.

– Странная у тебя правильность, – Платона задело за живое. – Я годами помнил, мучился. И чем дольше думал, тем меньше виделось правильного. Что может быть справедливого в том, чтобы в одно мгновение потерять двух людей, которых считал самыми близкими?

Он развернулся и твердым шагом направился к Демидовичу.

– Что он имел в виду? – не выдержал Саня.

– Да ну его! – отмахнулся Тальберг, давая понять, что не хочет обсуждать. – Включай на прогрев.

Подошел Кольцов, поинтересовался, как идет процесс. Удовлетворенно кивнул и мимоходом сообщил, что Тальбергу речь не доверит и от имени института выступит самостоятельно, мол, субординация и уровень мероприятия требуют. Тальберг сразу сообразил, что Кольцов решил засветиться перед центром и создать впечатление, что установка разрабатывалась при его активном участии и под непосредственным руководством. На деле же, Николай Константинович понятия не имел, как она работает, и пять последних лет уговаривал перейти на другую тему.

Однако Тальберг почувствовал облегчение, избавившись от необходимости выступать на публике – ради такого стоило пожертвовать лаврами победителя.

Люди бродили по площадке и расставляли штативы. Какой-то деятельный парень с папкой сновал по местности, оказываясь одновременно в разных местах. Он отвечал за организацию мероприятия – рассаживал высоких гостей, распределял прочих зевак по секторам, размещал фотографов. Подойдя к установке, он прищурился и оценил картинку. Два сгорбившихся человека, по его мнению, плохо вписывались в кадр, поэтому он спросил:

– Вы не могли бы отойти от этой штуки, чтобы вид не загораживался?

– Нет, – разозлился Тальберг. – Она без нас не включится.

– Жаль, – парень не заметил явного недружелюбия и побежал дальше упорядочивать нестройные ряды присутствующих.

– Установка прогрелась, – сообщил Саня, глядя на индикатор термодатчика, установленного неделю назад для надежности.

Тальберг доложил Кольцову, что можно приступать. Пришлось подождать, пока организатор подаст сигнал взмахом флажка.

Директор поприветствовал присутствующих. Затем в микрофон вцепился Демидович и с нечленораздельной стариковской дикцией провозгласил очередную победу отечественной науки.

Перешли к демонстрационной части программы. Саня выставил мощность на треть и принялся крутить маховики привычными движениями, за неделю отработанными до автоматизма. Черная точка на поверхности стены появилась мгновенно. Линия реза получалась четкой, с ровными краями.