Птичка-невеличка

Птичка-невеличка
Яна Башмакова

В сборник "Птичка – невеличка" вошли небольшие рассказы и стихотворения начинающей писательницы. Юмористическая проза и подростковая психология уживаются на страницах сборника.

Яна Башмакова

Птичка-невеличка

Танюша

В классе мы все были «как под копирку». Нас трудно было различить: мешковатая одежда, синяки под глазами и прыщи. Одну Танюшу, одну на тридцать три человека (про таких ещё говорят «одна на миллион») отличали ярко-синие волосы. Я даже немного ей завидовала. Хотела подружиться. Танюша почти никогда не ходила гулять вместе с одноклассниками, хотя, наверное, её просто не звали. На переменах она читала книги, на уроках, уткнувшись в тетрадь, писала конспекты. Учителя всегда ставили её в плохой пример, занижали оценки и даже вызывали к директору.

Как же хотелось подружиться с Танюшей… Нам обеим было по пути домой: через частные дома, речку и железнодорожные пути. Но я боялась сказать «привет» и постоянно плелась сзади.

Однажды после уроков я услышала, как учитель ругал Танюшу.

– Таня, перекрась волосы! Тебе сложно быть нормальной? Быть такой же, как и все? Сколько это ещё будет продолжаться?! У всех девочек должны быть волосы натурального цвета.

Танюша тихо ответила:

– Для меня это натуральный цвет.

В тот же день, собрав всё мужество, я решила пообщаться с одноклассницей. Как обычно я шла позади, думаю, она не замечала меня. Мы незаметно прошли частные дома, приблизились к речке. Неожиданно Танюша свернула к ветхим ступенькам, ведущим прямо к воде. Она спускалась всё ниже и ниже. Я замерла, прижав голову к дереву. Всё выглядело так естественно. Я даже не подумала её спасти.

Танюша шла, шла, шла, пока ярко-синие волосы не слились с водой.

Цвет идеально подошёл.

Север моей юности

«Ребенок больше всего нуждается в вашей любви как раз тогда, когда он меньше всего ее заслуживает».

Эрма Бомбек

Девушка «обняла» спиной стенку шкафа. В руке она держала лезвие от канцелярского ножа, которым судорожно, неловкими и неаккуратными движениями скребла по эпидермису кожи. По всему ковру были раскиданы разноцветные таблетки, чем-то напоминавшие детские конфеты Skitles. Она перебирала одну за другой. Царапины на коже медленно перерастали в одну рану, фиолетово-синие вены морщились, тускнели, седели на глазах, как цветы, доживавшие последние дни цветения. Она бормотала что-то невнятное под нос: " Это все север. Север моей юности".

Туалет

Я очнулась в туалете, в какой-то вязкой персиковой жидкости. Кое-где лежали непереваренные остатки сегодняшнего обеда. Грибы из супа цельными кусочками плавали в недобульоне. Белая блузка превратилась в оранжевую "лодочку", пятна затронули часть новой юбки.

Я попыталась встать, но мерзкий запах, бродивший по всей кабинке, и скользкий пол сказали мне суровое: "НЕТ". Протянув руку, норовила нащупать туалетную бумагу. Опять кто-то всю вытащил!… Четвертый урок начался примерно пятнадцать минут назад. Никто не зайдёт в школьный санузел еще полчаса. Потолок уборной был выложен дешевой плиткой, которая частично потрескалась, со стен свисали блеклые обои, а около раковины "повесился" паук, форточка еле открывалась, и вид выходил на свалку. Я прижала колени к груди и вспоминала слова детской песенки: «Прекрасное далёко, не будь ко мне жестоко».

Помоги мне

Струя горячего душа накрыла тело. Как удав, вода скользила по спине, медленно щекотала лопатки, обнимала живот и ласково целовала колени. С волос смывались крошки хлеба и забивали сливное отверстие. Я медленно прошлась губкой по коже, шершавой и схожей по цвету со стенками ванной, такими же белыми, невзрачными и опустошенными. Мысли летали где-то далеко. В голову лез сегодняшний случай в туалете, недавняя ссора с родителями (хотя, в последнее время раздор частый гость в нашем доме), тарелка грибного супа с ломтиками белого хлеба, стакан киселя, а на десерт – булочка с корицей, которые я жадно проглотила за большую перемену. Я увеличила давление в кране и после трех минут всё помещение обволок густой пар: на стенах, зеркале оседал пар, в воздухе стояло марево.

– Саша, ужин готов! – безысходно провыла мама.

Я указательным пальцем провела по плитке, вырисовывая слово "SOS".

На столе лежал стакан кефира и пачка овсяного печенья.

– Кушай, пожалуйста!

Замерев, я сидела на стуле, уткнувшись глазами в цветную скатерть, считала цветочки.

– Ешь.

С каждым разом голос становился твёрже и увереннее, чувствовалось, как Молох просыпался. «Двадцать четыре тюльпана». Я не поднимала голову, но взгляд, который сверлил мой мозг, мысленно скидывал кожу, затем ярыми движениями пилил черепную коробку и наконец доходил до извилин, где сновали черви. Комками, уперевшись друг в друга, они кусали каждый нерв, их чавканье отголосками долетало до среднего уха. Тысячи безногих поедали мой рассудок.

– Быстро ешь.

«Тридцать один тюльпан». Посмотрела на пальцы – все ноготки обгрызены, кожа кое-где искусана, а на пластины ногтей прилепилась засохшая кровь. Кисти рук все в порезах.

«Немедленно жри!» – мама пихнула стакан прямо под нос, как последней свинье корыто.

«Тридцать пять тюльпанов».

Весь кефир оказался на моей голове. С волос стекала вязкая молочная жидкость, саму чашку женщина швырнула на пол.

«Сорок один тюльпан», – я досчитала до конца и впервые посмотрела на маму. Капилляр на ее левом глазу лопнул, и склера наполнилась кровью. Синяки под глазами выдывали не первую бессонную ночь, морщинки стали четче, родинки наоборот сгладились. По виду, ей дашь не меньше пятидесяти, хотя паспорт не даст соврать. Она смотрела на дочь отчужденно, устало и безысходно, по щеке пробежала слеза, взгляд говорил: «Ты убиваешь меня».

Продолжение следует…

Янелузер

Каждый день я ем арбузную жвачку и приклеиваю ее к дверям школьного туалета, а на полуразбитой плитке выписываю ручкой: «Географичка – дура».

Я – не лузер!

В моем шкафу одежда пост-гранжа вперемешку с софтом, нечто вроде дачного стиля и неглянцевые 90-е, весь плейлист набит песнями «нулевых», и вместо МР-3 плеера – кассета с проигрывателем.

Я – не лузер!

Состою в музыкальной группе «Ashes our days», отращиваю длинные волосы, а на переменах я играю на виртуальной гитаре.

Я – не лузер!

На День рождения я никого не жду. Крыша десятиэтажного здания открывает вид на заброшенный хлебозавод. Поднявшись по прогнившей лестнице, сяду на парапет и задую свечку с мыслью: «Хочу не быть лузером!..»

Бал

– Мадемуазель Дювонт, не откажите мне в удовольствии танцевать с Вами вальс? – кавалер изящно поклонился даме и подал правую руку.

– Хорошо, – девушка положила свою ладонь, облаченную в белоснежную, как первый декабрьский снег, перчатку на ладонь спутника. После непродолжительного ангажемента пара поспешно переместилась в противоположную часть зала. В панорамных окнах, выходящих в окружающий дворец парк, мелькают высаженные в ряд померанцевые деревья, искусственные пруды и мраморные фонтаны. В глазах молодой баронессы, словно в капельках родниковой воды, отражается всё великолепие ассамблеи. Сотни гостей задорно выплясывают гавот. Девицы в лиловых, бирюзовых, серебристых и малиновых платьях, украшенных драгоценными камнями и редкостными цветами, с шелковыми веерами, ритмично пляшут. Их партнёры во фраках либо в строгих костюмах, на которые прикреплены яркие бутоньерки. Беспечная улыбка красуется на лицах танцоров, сердце ушло в пятки, а глаза сияют от мимолетной влюблённости.

Музыка стала утихать. Перерыв закончился. Оркестр приготовился исполнять новую мелодию. Маркиз учтиво поклонился партнёрше. Мгновение – и десятки пар принялись грациозно вальсировать в самом романтическом танце. Он держит свою руку на талии её декольтированного персикового наряда, она – на его плече. В головах обоих звучит: "Раз-два-три. Раз-два-три". Госпожа Дювонт парящими движениями кружит по залу, не отводя взгляда от ухажёра. Отражения в настенных зеркалах непрерывно меняются: на смену одним силуэтам приходят другие. Сейчас наша пара "порхает" под золотой люстрой, выполненной в древнегреческом стиле, через секунду – у хрустального камина и у портретов обитателей дворца.

– Бал прекрасен, не так ли, месье? – спросила партнёрша.