Никому тебя не отдам

– Алён, мне очень жаль, что такое произошло. Только не вини себя. Надо жить дальше.

– Как, Насть? – закричала Алёна. – Как дальше жить среди лжи, предательства, разврата и грязи?

– Алён, не кричи, – подскочила подруга, наклонилась и нежно погладила собеседницу по спутанным волосам. – Я ещё кое-что хочу тебе сказать. Тебя выгнали из детдома. Твой аттестат у меня. Сказали, что тебе есть уже восемнадцать, ты закончила обучающую программу, а значит, пора на вольные хлеба. К тому же, им нужно было как-то уладить дело с твоей беременностью.

– Подожди, Насть, но это же не честно. У меня теперь совсем разбита судьба, – грустно произнесла Алёна, вытирая слёзы. – Куда мне идти?

– Подружка, не расстраивайся. Всё ещё наладится. У тебя целая жизнь впереди.

– Ага, только вдребезги разбитая жизнь. Насть, спасибо что навестила. У меня к тебе будет одна просьба.

– Что ты хочешь? – поинтересовалась девчонка, наливая в этот момент в стакан воду. Она подошла ближе и протянула его Алёне.

– Принесёшь мои вещи и документы? – попросила пациентка и сделала глоток воды, возвращая стакан подруге. – Я буду тебе очень благодарна.

– Будет сделано.

Алёна отвернулась к стене, тем самым давая понять, что разговор окончен. Настя вздохнула, поставила стакан с водой на тумбочку, немного посидела в тишине за спиной подружки и ушла.

Через пять дней девушку выписали. Идти ей было совсем некуда. Мать тихо спивалась, а бабушка жила бедно и едва сводила концы с концами. Аттестат об окончании средней общеобразовательной программы был на руках, и она решила поехать подавать документы в институт. Алёна была отличницей и схватывала знания на лету. Её тяга к медицине проявилась лет в семь, когда она залечивала ребятам из детдома разбитые носы и колени.

Мать лишили родительских прав, когда крохе было три года. Бабушка уже в то время болела и была слаба, и ей никто не мог доверить малышку. Так Алёна оказалась на государственном обеспечении. Девочке ничего не оставалось, как приспосабливаться к новой чужой жизни и законам. Ей повезло, в группе дети оказались смирные и дружелюбные. Они не только не обижали друг друга, но и защищали от всех и вся. Держались вместе, сплочённо, в своём детском несчастье.

За воспоминаниями о детстве, Алёна добралась до места назначения. Документы у неё приняли, сообщили дату вступительных экзаменов и распрощались.

И снова одиночество. Она как бродячий пёс смотрела растерянными глазами по сторонам. Хотелось сесть на тротуар и завыть. Чтобы хоть кто-то увидел, пожалел, помог.

Сил у Алёны ещё было мало, одолевала слабость после перенесённой операции. Но идти куда-то было необходимо, скоро стемнеет. А ночная жизнь играет по своим правилам, порой очень опасным и жестоким.

Девушка присела на лавку в скверике, возле небольшого панельного дома в пять этажей, и горько заплакала. Она крошила трясущимися руками булочку, на которую потратила последние деньги, и кормила голубей. Птички слетелись к её ногам и хватали хлебные крошки, а Алёна жалостно ревела, что у проходящих мимо людей бежали мурашки по коже. Но все они равнодушно отводили глаза и спешили дальше.

Девушка подавилась собственной слюной и заперхала. От этого ей стало ещё обиднее, слёзы текли по лицу, капали на одежду и асфальт. А Алёна, пытаясь их вытереть, только больше размазывала по худеньким щекам.

– Батюшки! Девонька, ты чего так плачешь?

Фраза прозвучала над ухом девушки так неожиданно, что она сильно испугалась и резко подняла опухшее, заплаканное личико.

– Кто тебя обидел?

Рядом стояла маленькая худенькая старушка в жёлтом платочке и синем пальто, которое было ей явно великовато. Она жалостливо смотрела на Алёну и пыталась заглянуть в самую глубину души, сквозь мокрые красные глаза. В руках бабушка сжимала сетчатую сумку, ещё давних времён производства. Из этой котомки виднелся пакет молока.

Алёна похлопала глазами и опять заревела.

– Да что же это такое? – воскликнула старушка.

Она положила сетку на лавочку, присела рядом и погладила девушку по голове.

Не выдержав этой неожиданной ласки, Алёна кинулась на грудь чужой женщины и прижала её к себе. Так, обнявшись, они просидели минут пять, а потом Алёна отодвинулась.

– Простите меня, – произнесла она.

– За что?

– За эту выходку, – ответила Алёна.

– Глупости говоришь. Мы все ещё пока люди, и обязаны понимать других и помогать.

– Спасибо, что посидели со мной. Я пойду.

– Постой. Что у тебя случилось? Расскажи, станет легче. А я может, чем помогу.

От безысходности, голода и страха, девушка рассказала свою историю, сбиваясь и всхлипывая.

– Дела, – молвила старушка и покачала головой. – Это же надо быть такими подлыми.

– Я пойду, – проговорила Алёна.

– Да погоди, ты. Идти всё равно некуда, а никуда ты ещё успеешь сходить.

– Ну, а сколько нам здесь сидеть?

– Мы не будем здесь сидеть, а пойдём ко мне. Не бойся, я живу с дедом, и двумя кошками. У нас большая квартира.

– Нет, нет, – запротестовала Алёна. – Я не пойду туда. Я чужая. Как Вы не боитесь в дом приводить кого-то с улицы?

– Чего мне бояться? Накоплений у нас с дедом нет. Мебель старенькая. Да и ты, вроде на бандитку не похожа. Не могу я мимо твоей боли пройти. А уж коли обманешь, на себе грех носить будешь.

– Я не обману, обещаю. Буду помогать во всём. На подработку устроюсь.

– Э нет, так дело не пойдёт. Никакой работы. Тебе учиться надо, чтобы человеком стать. Тогда, глядишь, никто и не посмеет об тебя ноги вытирать.

– А у Вас дети есть?

– Дочка с мужем, и детьми, в Астрахани обосновались. Уже два года там живут. А скоро и мы к ним переедем. Пойдём домой. Тебя как зовут?

– Алёна Карпова.

– Я – Зинаида Ивановна. Пойдём, дед мой заждался.

Женщины встали с лавочки и медленно побрели вдоль сквера, наслаждаясь сладким летним воздухом. Шли, молча, но не долго. Уже в конце сквера показался трёхэтажный дом. Во дворе у каждого подъезда были установлены лавочки. Сейчас на них восседали пенсионеры и мамы с колясками. Чуть дальше, на детской площадке и в песочнице, копошились дети разных возрастов, от года до шести лет. Зинаида Ивановна только и успевала здороваться с соседями. Было видно, что это чуткая и милая женщина, полная доброты, понимания и сострадательности.

– Вот, Алёна, наш подъезд. Будешь набирать код – пятьдесят восемь, а квартира – семнадцать. А вон и дедушка наш на балкончике.

Алёна подняла голову.

На них смотрел сморщенный старичок с пышной шапкой седых волос и такими же пышными седыми усами. Мужчина, как и его жена, был небольшого росточка и худенький. Его старческие глаза постоянно слезились, и он протирал их платочком.

Дедушка махнул рукой.