Эти серьги – последнее, что у них оставалось. Свои часы Саша уже предлагала, и их Матрона почему-то отвергла. А вот золото и серебро брала.
Сектанты на вид вроде бы жили так же, как и православные крестьяне. Одевались похоже, ну разве что еще скромнее. Но скоро Саша поняла, что среди хлыстов большинство составляли незамужние или холостые, и даже у семейных пар детей было мало или не было вовсе. И хотя в домах сектантов обычные признаки крестьянской роскоши, такие как граммофоны или кузнецовский фарфор, не водились, хозяйства были на удивление крепкие и справные. Трезвые, работящие и аскетичные в быту хлысты мирские богатства отнюдь не презирали, хотя и не вполне понятно, с какой целью копили их. Саша догадывалась, что большая часть припасенного добра хранится не на виду. Леса Тамбовщины превосходно подходили для устройства разного рода тайников и схронов. Потому, помимо прочих соображений, Саша считала грабеж местного населения неоправданным в среднесрочной перспективе.
– Дам вам завтра проса три мешка и овса столько же. Пуд хлеба для вас напекут ночью. Сверх того меда и масла коровьего по четыре фунта. И чан моченой брусники. Приходи на восходе с ребятами, заберете.
Саша приободрилась. Это было более чем щедро, золото по нынешним временам столько не стоило. Такого запаса хватит дня на три, и можно даже немного увеличить пайки. А там что-нибудь придумаем.
– Спасибо вам, Матрона Филипповна. А можно еще у вас попросить суровой нити моток, нашим сапоги чинить нечем. И соли хоть сколько-то.
– Нить найду. А соль в недостатке нынче. Мы никогда не верили правительству и коммерсантам с их посылами и умеем своими хозяйствами жить. Но вот соли в наших краях не водится, завсегда у купцов выменивали, а они теперь не доходят до нас.
Саша никак не могла понять, какое же у Матроны образование. Облик и речь ее были вполне обычными для деревенской бабы, но временами проскальзывало что-то нетипичное. Иногда она непринужденно употребляла слова, которые могла прочесть разве что в газетах. Матрона не относилась к жизни за пределами ее общины в духе “ой, чего там городские напридумывали-то”. Но и чем-то интересным или важным не считала.
– Я попробую достать для вас соль, – без особой уверенности обещала Саша. – Если что нужно, вы мне говорите. Кто знает теперь, как все повернется. Сейчас вы нам помогаете, а после, глядишь, и я сгожусь на что-то.
Саша замялась. Ей предстояло задать вопрос, который сама она считала глупым и чудовищно неловким. Но ее ребята чрезвычайно переживали на этот счет, их нервозные шуточки допекли ее вконец, и она пообещала им разузнать правду на живо волнующую их тему. А комиссар должен держать свои обещания, даже такие нелепые.
– Скажите, Матрона Филипповна… меня бойцы наши просили узнать… в вашем вот этом движении есть же такой обычай, как оскопление людей… и есть истории, как человек, ну мужчина в смысле… выпивает чего-то там и засыпает, а просыпается уже без хозяйства своего. Много ходит таких баек. Я понимаю, глупость какая-то… мне чтоб ребят успокоить, а то волнуются они шибко. Нет же в вашей общине такого обыкновения?
Матрона посмотрела на Сашу, как смотрят на надоедливого, но все же любимого ребенка.
– Скопчество – большой духовный подвиг ради Христа. Отречение от тела во имя спасения души. К такому сурово готовятся много лет. Никто не станет приводить к сугубому очищению человека неготового, тем паче помимо его воли. Это, ну как тебе объяснить… все равно что дитя несмышленое в университет отправить на учебу. А откуда сказки берутся… ты ж сама следователь, девонька, могла б и догадаться. Верные Христу веками таились от церкви Никоновой и ее приспешников. Можем и к литургии выйти, и под исповедь встать, и любое рвение в их антихристовой вере изобразить, коли придет нужда. А вот скопчество – этого не скроешь. Потому придумана байка: усыпили, мол, и оскопили силой. А в нашей общине и вовсе никого не скопят, нам другой положен путь от Сударя Святого Духа. Да полно тебе краснеть, девонька, нет в любопытстве большого греха. У меня банька натоплена, вода горячая осталась. Пойдешь?
– Да-а, – выдохнула Саша. Невозможность соблюдать хотя бы элементарную гигиену изводила ее едва ли не сильнее, чем голод.
Баня у Матроны была построена отдельно от дома. В просторном предбаннике – накрытый белой скатертью стол и лавки. Пол устилали лоскутные половики. Икон здесь не было.
В парилке, уже слегка остывшей, густо пахло полевыми травами. Саша различила зверобой, пижму и мяту. В деревянной плошке было налито густое темно-коричневое домашнее мыло. Внутри печи помещалась чугунная чаша с восхитительно горячей водой. Рядом – ведро с холодной водой и деревянная шайка, в которой их можно было смешивать.
Саша прикрыла глаза, чтоб полнее ощутить струи горячей воды на покрытом старыми и свежими травмами теле. Она уже не могла вспомнить, какой синяк, какая ссадина где получены, от кого, за что. В последний раз помыться по-человечески ей довелось в Рязани, перед встречей с Щербатовым. Теперь горячая вода и травяное мыло смывали с нее горечь, разочарование и усталость, накопившиеся с тех пор.
– Следы на спине от чего? – спросила Матрона. Разомлевшая Саша и не услышала, как она вошла.
– Таких, как я, преследуют так же, как и таких, как вы, – ответила Саша. – Это плеть.
– Нет, девонька. Это следы крыльев.
– Что? – Саша забыла долить холодной воды и едва не ошпарилась.
– Эти шрамы, – сказала Матрона буднично, – от срезанных ангельских крыльев. Твоих… Давай пару поддам, совсем остыла баня.
Камни шипели, комнатушку заволок пар и лица Матроны Саша сейчас не видела. Она искренне понадеялась, что и та ее лица – тоже…
– Посредственный из меня ангел, – ответила Саша, чтоб прервать молчание.
– Всякий бес был прежде ангелом. Вот, принесла тебе рубашку дочки моей. Ей уже без надобности. Наденешь – выходи в предбанник, я тебе обед собрала.
Крестьянская рубашка доходила до колен и плохо подходила для ношения под формой, зато наконец-то будет не так холодно по ночам. До сих пор Саша носила тонкого полотна сорочку, которую купила для нее Вера в Рязани – другого исподнего не было.
В предбаннике был уже накрыт стол: крынка с квасом и миска с овсяным киселем. Саша секунду колебалась, имеет ли она право есть то, чего не едят ее люди. Но не могла же она оскорбить отказом от угощения человека, от которого они все сейчас зависели. Она просто не станет забирать свою порцию из общего котла сегодня.
– Что случилось с вашей дочерью? – спросила Саша, когда поняла наконец, что продолжать выскребать ложкой миску не только неприлично, но и бессмысленно.
– Оставила веру Христову и уехала в вашу революцию, – спокойно ответила Матрона. – Революция забрала ее. Взамен прислала тебя.
– Мне очень жаль. Я могу что-то сделать для вас?
– Ты можешь, и ты сделаешь. Оба вы были явлены: твой однорукий командир и ты.
– Явлены – это как?
– Это вас я видела во снах – тех, кто придет и встанет между Христовыми людьми и царством Антихриста.
– То есть, – осторожно поинтересовалась Саша, – вы сперва видели эти сны, а потом уже встретили нас и поняли, что сны были о нас?
Матрона только слегка улыбнулась.
– К сожалению, Князев едва ли уже будет явлен, что бы это ни значило, – сказала Саша. – Похоже, его время вышло.
– Вчера ночью мы радели о нем. И Святой Дух открыл нам, что однорукий воин восстанет.
– Радели – это молились?
– И молились тоже. Сейчас ты не поймешь, пока рано. Просто знай, что скоро снова сможешь занять свое место за плечом у мужчины, как привыкла.
– Вы будто бы осуждаете это, – пожала плечами Саша.
– От бабьей доли ты отреклась, а мужскую долю не тянешь. Потому твое место за плечом кого-то более сильного. Собственной истории у тебя нет. У тебя нет ничего своего: нет народа, нет веры, нет мужа, нет ребенка, нет даже имени.
– Имя-то есть у меня! Александра я.
– Это не твое имя. Ты жидовка, у вас имена другие. Но и еврейское имя, которое ты когда-то носила – это на самом деле имя мертвеца, так ведь? Твои ребята судачат об этом.
– Ну такой вот я несовершенный человек, – Сашу все это чрезвычайно утомило.
– О нет, ты совершенна, девонька. Ты – совершенное орудие, вернее, станешь им в свое время. Да не оглядывайся ты на дверь. Я ведь говорила тебе уже – к великим жертвам никто никого не принуждает. Ты сама найдешь меня и сама себя предложишь, когда будешь готова.
– Вы знаете, – сказала Саша, заправляя волосы за ухо, – я все-таки не совсем по этой части. Я не хочу становиться жертвой.
– Но ты именно по этой части, – ответила Матрона. – Или ты только другими людьми готова жертвовать заради всех?
***
Уже на подходе к лагерю Саша поняла: что-то изменилось в атмосфере. Словно кто-то убрал невидимый придавливающий их всех к земле купол и пространство наполнилось воздухом. И даже до того, как Саша смогла расслышать слова часового, она уже знала, какую новость он сообщит.
Князеву выделили единственную кровать в единственной избе, которую полку разрешили занять полностью. Он уже сидел в постели и слушал доклад Белоусова. Саша ворвалась в дом, грубо растолкав столпившихся в дверях людей, и бросилась Князеву на шею. Спрятала лицо у него на груди. Он крепко обнял ее правой рукой. Она почувствовала движение его корпуса, рефлекторную попытку задействовать левую руку – и пронзившую его тело боль ощутила как свою. Отстранилась, с тревогой всмотрелась в его лицо.
– Ну будет, будет, – сказал Князев. – Жив я, видишь. Дак и неча по мне реветь. Послушал вот, каких вы дров без меня наломали… Кирилл Михалыч, у тебя все?