Вальпургиево проклятие

Когда ты молод, ты готов свернуть чертовы горы.

Все-таки молодость – это все, чем может овладеть человек в полной мере за всю свою жизнь.

Ценнейшее и самое счастливое время.

3

На заходе солнца тридцатого апреля я прибыл в Восточную Румынию, оказавшись на территории одного крохотного портового города, название которого я сейчас даже и не вспомню.

Как только я сошел на берег, тусклый пейзаж окружил меня со всех сторон. В городе стоял едкий запах морской соли и залежавшейся рыбы.

Прошагав по грязной мостовой с минуту, я встретил ватагу местных детей-оборванцев, которые занимались обыденным для них делом – попрошайничеством. Пребывая в неприятном смятении, я думал было пройти мимо, оставив их неразборчивую речь без внимания. Но только когда я разглядел детей внимательнее, я ужаснулся: эти дети – бездомные. Каждому из них было не больше семи-девяти лет. Ребятишки были болезненно тощие и грязные, а их одежда скорее походила на изъеденные молью лохмотья.

Из-за плохого освещения и налипшего на белесую детскую кожицу слоя грязи и дорожной пыли я мог видеть лишь их жалобные взгляды, когда они с благоговейной надеждой озирались на незнакомца.

Сжалившись над толпой изголодавшейся детворы, я принял решение, о котором впоследствии очень пожалел: отдал им свою дорожную сумку, до отказа набитую продуктами и теплыми вещами.

Увидев на их лицах удивление и радостные улыбки, я игриво подмигнул маленькому белобрысому мальчику, который обеими руками пытался удержать мой увесистый саквояж, после чего двинулся дальше.

Времени было в обрез, и, приняв решение не терять ни минуты, я отправился в путь.

Липкие от грязи тротуары, кишащие крысами, несносное зловоние морепродуктов – все это стало частью атмосферы портового города.

Накануне мне удалось обзавестись картой городка, и, принявшись за ее изучение еще в поезде, я увидел запутанную систему переулков, наводящую меня на ассоциацию с парижскими катакомбами. Другими словами, представшая передо мной картина совсем не впечатляла. Передо мной распластался лабиринт запутанных улиц и ветхих трущоб, которые имели зловещий вид. Более зловещий, чем я увидел на купленной карте. Невзрачные темные улицы были практически неразличимы, так как освещались лишь мерцающими вдали фонарями. За время моей прогулки по изворотливым городским проулкам я не встретил ни одной живой души. Сворачивая из закоулка в закоулок, я либо упирался в тупик, либо выходил на ничем не отличающуюся от предыдущей локацию. Помню, что в тот момент ко мне в душу закрался страх навсегда потеряться в этих катакомбах.

***

Уйдя на приличное расстояние от шумного порта, я все еще мог слышать тоскливые крики чаек, придававшие общей картине траурное настроение.

Я подумал, что именно тогда был подходящий момент для того, чтобы разыскать водителя и продолжить свой дальний путь.

После нашего разговора с Кроули я получил ободряющее напутствие, что отыскать автомобиль в этих краях не составит мне никакого труда, так как в таких городах туристическое передвижение – отнюдь не проблема.

Легкие деньги и сравнительно небольшие расстояния обеспечивают местному населению хлеб и кров.

Минуя растянувшиеся ряды многоэтажных трущоб, я только и делал, что с тревогой оглядывался по сторонам. По своему горькому опыту я знал, что в подобных местах нужно быть предельно осторожным (случай на Уиджен-стрит никак не давал себя забыть).

Примерно через десять минут я набрел на стоянку, где смог подыскать себе более-менее приемлемый автомобиль с располагающим водителем. Мужчина, согласившийся меня везти, был не очень-то разговорчив и уж совершенно не учтив. Без лишних слов он загрузил мой чемодан в багажник, и мы отбыли из города. Во время поездки водитель не обмолвился со мной ни одним словечком и уж тем более не пытался поддержать разговор. Окажись я в похожей ситуации годом раньше, нерушимая тишина и скверный настрой водителя показались бы мне чем-то необычно странным, но сейчас мне было все равно, потому что длительная дорога очень изнурила меня. Сейчас мне хотелось только одного: остаться наедине со своими мыслями. Я смотрел в окно и наслаждался предвкушением надвигающейся сделки.

По прошествии получаса нашей езды я почувствовал, как встряли колеса.

Мы остановились. «Неужели сломались?» – опечаленно подумал я и будто силой мысли свершил предполагаемую и уже неминуемую судьбу.

Выругавшись на непонятном мне языке, водитель со злостью ударил по рулю, после чего открыл водительскую дверцу и вышел. Обойдя автомобиль быстрым шагом, он добрался и до меня – отворил заднюю дверцу своего довоенного форда и вежливым жестом руки дал понять, что «увлекательное» путешествие подошло к концу и что мне немедленно нужно покинуть транспорт. Мой недоумевающий взгляд так и застыл при виде его надменного лица.

Я был не в силах понять, что происходит, поэтому негодующе сверлил его взглядом, который, я уверен, был полон злости и непонимания.

Когда до водителя наконец-таки дошло, что язык его неоднозначных (он, наверное, считал, что интернациональных) жестов не сработал и уж точно не прояснил мне ситуацию, то в дополнение к своему «реверансу» он с чудовищным акцентом пробормотал одну-единственную английскую фразу: «Дальше не еду».

В тот же миг все мое нутро воспламенилось яростным порывом бешенства. Направляясь в эти края, я и думать не мог, что лицом к лицу встречусь с таким невежеством со стороны местного населения. Мои стереотипы о «доброжелательности» провинциальных городков обрушились, словно замок из песка под порывом сокрушительного ветра.

В очередной раз одарив водителя яростным взглядом, я вышел из автомобиля и в знак своего откровенного негодования демонстративно громко захлопнул заднюю дверцу.

Я не стал выяснять отношения и запрашивать свои деньги обратно (к слову, я заплатил этому болвану полную сумму, а мы не проделали и половины пути). Да и к тому же нельзя ожидать ничего от человека, толком не понимающего твою речь. Основываясь на собственных наблюдениях, я мог догадываться, что в этой стране говорят по-английски лишь единицы. Но пока что я таких не встречал.

Весь этот инцидент свелся к тому, что водитель без лишних слов выбросил из багажника мой чемодан, уселся за руль и укатил прочь. Все мое «веселое» путешествие сводилось к тому, что прямо сейчас я рисковал провести промозглую ночь в дремучем лесу, да еще и в стране, где большинство людей не в силах вести со мной вразумительной беседы. Что-что, а английская речь была явно чуждым феноменом для местного населения.

Невзирая на длинный список новообразовавшихся страхов, в моем мозгу до сих пор выскакивали вопросы, ответы на которые я смогу получить еще очень, очень нескоро. Почему же он меня высадил? Что, черт возьми, такого произошло, что этому идиоту взбрело в голову остановить машину и выбросить человека посреди леса?

Ведь прежде чем отправиться в путь, мы (конечно, не без драгоценной помощи оказавшегося под боком переводчика) смогли заранее обговорить маршрут нашей поездки, и он без каких-либо сомнений заверил меня в своей стопроцентной надежности.

«Ну разве это нормальный человек?» – возмущенно сказал я вслух, и практически сразу до меня донеслось собственное эхо. Я нервно хохотнул и подумал, что по приезду в старый добрый Нью-Йорк у меня будет как минимум одна история для рассказа. История о том, как раздосадованный Фрэнк Шульц разговаривал сам с собой посреди необитаемого леса.

Не знаю, как долго я прошагал по темной лесной дороге. Может, полчаса, а может, и все полтора. Я лишь отчетливо помню, что уставшие ноги жутко гудели, а измученный голодом желудок сжимался и пульсировал.

Солнце окончательно село за горизонт, а на улице похолодало. Сумрачную округу поглотила безмолвная ночь, только полная луна и звездный серпантин приходились единственными ориентирами сквозь густой занавес кромешной темноты.

Даже по прошествии нескольких часов мои мысли занимали грезы о теплом ночлеге и еде. Именно в тот момент, когда я был готов впасть в отчаяние и взвыть от усталости, я увидел одинокое деревянное строение, захудалый вид которого говорил о том, что данный сарай (назвать по-другому это местечко у меня не поворачивался язык) не что иное, как один из местных кабаков.

Но только что он делает в лесу, да еще и на таком отдалении от города?

Не задумываясь об истинной природе строения, я быстрым шагом устремился к ветхой хижине и, взойдя на крыльцо, рывком отворил деревянную дверь.

В помещении было пусто и совсем не радостно. Меня поразило зрелище, распростертое за массивной обветшалой дверью. Переступив порог, отделяющий промозглую весеннюю ночь от отапливаемого помещения, я подумал, что заведение закрывается, либо я – его первый за весь вечер посетитель.

В помещении стояла гробовая тишина в букете с неприятными запахами хлора, вяленой рыбы и несвежего пива. Но стоило мне обогнуть угловую перегородку, разделяющую прихожую и зал, как нарисовалась весьма неожиданная картина: просторное помещение с расставленными в ряды столами было погружено в полумрак, и лишь несколько развешанных по углам светильников разгоняли сгустившуюся в помещении темноту.

Продолжая недоверчиво оглядываться, я заметил, что прямо на стойке, закинув ногу на ногу, сидела тучная официантка. Женщина курила сигарету и буравила меня изучающим взглядом. И я, нисколько не смущенный ее недружелюбием, уверенным шагом подошел к стойке.

– Здравствуйте, могу я ознакомиться с меню?

Официантка по-прежнему не спускала с меня пристального взгляда, ненадолго оставив мой вопрос без ответа. Однако после очередной смачной затяжки губы мадам растянулись в надменной ухмылке, демонстрируя кривой ряд посеревших от курева зубов.

– Меню справа от вас. – Ее каркающий голос и местный акцент неприятно врезались в мои уши, фраза прозвучала очень натянуто и грубо, поэтому я услышал что-то вроде «Мэнь’у справо од ваз».

Но лучше такой английский, чем никакой. Я был доволен тем, что хоть один человек в силах понять мою речь. Я обратил внимание на именной бейджик, приколотый к нагрудному карману ее униформы. На бейджике значилось «Хлоя». Весьма необычное имя для этих краев, подумалось мне.

– Благодарю, – учтиво проговорил я и сделал свой заказ – бифштекс и кружку темного пива.

– Садитесь за любой свободный столик, – проговорила она все с тем же чудовищным акцентом, – через двадцать минут будет готово.

Тучная официантка с именным бейджиком «Хлоя» сочла нужным проводить меня до места, заводя в самое неосвещенное место помещения. Она повторила заказ и только после моего «все верно» тихо удалилась.

После ее ухода я принялся осматривать зал. С моего места открывался вид на все имеющиеся в заведении столики и восседавших за ними пьянчуг.

Меня поразило, что так называемый «бар» был до неприличия тихим местом. В краях, откуда я родом, заведения, именуемые «баром», сочатся злачностью и неугомонным шумом. Именно там пьяные мужики с охотой наваливаются на алкоголь, оставляя после своего ухода катастрофу и развал.

Но в этом заведении все было иначе: чистые деревянные столы и стулья, тусклое освещение, исходящее от малочисленных светильников, развешанных строго по периметру выровненных стен (если я правильно посчитал, то светильников было восемь штук: по два на стену). Что касается посетителей, это были обыкновенные забулдыги, неспешно потягивающие какую-то местную бормотуху. Я смотрел на этих полусонных и молчаливых людей, находящихся под таинственным воздействием алкоголя, и их выпивка вконец перестала внушать мне какое-либо доверие. В какой-то миг мне захотелось подозвать официантку и вычеркнуть из своего заказа пиво. Но почему-то делать я этого не стал.