Утро вечера

Аня попыталась перевернуться на спину, но снова запричитала от боли.

– Там одни шишки у меня. Нет, всё, это был последний раз, я больше не выдержу.

– Думаешь, почему я терплю это балаканье? У трусов это защита такая – несут чушь, сами себя отвлекают. «Не выдержу»! Что, в больницу лучше?

Аня замолчала, растирая уколотое место.

– Вот правильно, массируй, давай.

– Тань, ну ты же понимаешь, действительно, чушь я несу. Что бы я без тебя делала? Я тебе так благодарна.

– Ладно, ладно, не задобришь, всё равно завтра приду, – засияла зубами Танька. – Да и мне что за выгода, что ты хворая – у кого списывать-то по русскому, по английскому, а? Ой, а вдруг он вернулся, чтобы отомстить классной?

Танька собрала весь свой инвентарь и направилась в ванную.

– Вовчик-то? Да больно ему надо. Он тогда повеселился на всю катушку, она и так не забудет до конца дней своих. Как она хотела выгнать его из класса, помнишь?

По накалу тот диалог учителя и ученика был столь патетичен (стараниями ученика) и развязка гротескно-драматична, что всё это просилось на бумагу. Ане как раз поручили соорудить тогда очередную стенгазету. Она и запечатлела это событие школьной жизни, как могла. В стенгазету, правда, помещать не стала. Во избежание.

Пирамидой по нафталину

Действующие лица:

Вова Скорин, по кличке Скорый, известный в школе хулиган и второгодник: невысокий, по-спортивному ловкий, мускулистый, лицо разухабистое, весёлое, вихры нечёсаные, торчащие, прокуренный басок, руки по-взрослому крупные, сильные, с желтоватыми от табака пальцами.

Историчка, классный руководитель: Жердь искусственная с указкой.

Ученики 7-го класса.

Кабинет истории в школе.

Вова: А почему я должен выходить из класса?

Классная: Потому что это Я тебе говорю: выйди вон!

Вова: А кто это – я?

Классная: Я – ваш учитель.

Вова: Вы – учитель? Правда, что ли, не врёте? (Глумливо смеётся.) Да вы хоть знаете, кто такой учитель? Это не тот, который ходит с указкой и вбивает в головы какие-то даты.

Классная: Ах ты!.. Бандит! Ты будешь меня здесь учить! (Замахивается на ученика указкой, он увёртывается, вскакивает на парту, учитель пытается его достать, тот прыгает с парты на парту. Класс смеётся.)

Вова: Учитель открывает новое и заражает им, как болезнью, да. Ученики жить не могут без нового, оно у них везде застревает – в мозгах, в почках, а старому говорят – да пошло оно… На уроки, как на праздник. А на ваши уроки нужны подушки – забесплатно. Всё равно все дрыхнут, но не удобно, жёстко на парте. И ни у кого ни в каком месте ничё не застревает. (Ученик перестал прыгать по партам, остановившись на одной из них, принял горделивую позу монумента – довольный собой.)

Классная: (кричит) Замолчи, негодяй! (Судорожно машет указкой, будто хочет прихлопнуть муху.)

(Ученик, совершив акробатический прыжок, перемещается с парты на вершину стенного стеллажа, оттолкнувшись от его полки. Располагается там в позе фавна на послеполуденном отдыхе – лёжа на боку, подперев голову рукой.)

Вова: (хохочет). Учитель! Да таких учителей за шкирку и на солнышко – проветрить от нафталина. Я бы прямо лично на верёвочку и развесил, дышать-то нечем (жестикулируя свободной рукой, показывая, как бы он развесил).

Классная: (перестаёт махать указкой). Я сейчас милицию вызову.

Вова: Валяйте! Только пусть они со своими подушками придут – предупредите. Обязательно. Мне тут подушечку надо. Без неё пусть не приходят, скажите – Я не велел. А кто я такой? Ну спросите, спросите! Я – ученик великого учителя, который без милиции не справляется со своими учениками.

(Учитель складывает указку и покидает класс на прямых ногах. Вовчик спрыгивает вниз и быстро организует перестановку мебели. Все парты сдвигаются в середину класса, потом ставятся друг на друга в пропорции пирамиды – широкое основание, к верху уже, наверху стол учителя. Вовчик вскарабкивается к вершине и куда-то там втыкает ритуальную указку вместо шпиля. «Пирамида Вовчика. 8 «В», ХХ век».)

И это не конец. После представления классная добилась решения педсовета о помещении означенного учащегося в спецшколу для избранных – трудновоспитуемых. Учащийся не стал дожидаться исполнения решения и смылся в неизвестном направлении из города. Спросить было не с кого: отца у него, говорят, отродясь не было, а мать вроде была, но вроде её давно уже никто не видел. Вслед за Вовой Скорым были подчищены ещё кое-какие его приятели, и стало в классе прилично и безопасно.

С тех пор, между прочим, классная никого больше из класса не выгоняла.

«Ах, так вот ещё откуда у неё такая неприкрытая "приязнь" ко мне. Только дошло. От её незрячих глаз не укрылось то, что главный бандит и бузотёр питал к хорошистке, близкой к отличнице, какие-то свои бандитские чувства». Для хорошистки в том не было ничего, кроме – чего ради? Но во время возведения пирамиды она веселилась от души, если честно – восхищалась остроумием и дерзостью. Двоечник не боялся искусственной ни капельки! Выступление его казалось блестящим, а главное, справедливым. И больше ни у кого не хватило бы духу такое провернуть.

И не так уж хулиган докучал своими «чувствами», и вовсе не стремился демонстрировать их при всём народе. Классной могли настучать прихихешки. Один-два эпизода всё же были.

На перемене как-то Аня просто шла по коридору, а у окна стоял Вовка с каким-то верзилой из старшего класса. И этот конченый двоечник, завидев её, стал чего-то говорить своему приятелю, пялясь в упор на Аню. Рожа у него при этом была счастливо-наглая такая, горделивая даже, будто он хвастался каким-то удачным овощем, который сам вырастил на грядке, и кореш его тоже посмотрел на Аню – внимательно, и одобряюще так окинул взглядом с ног до головы: ничё так овощ, годный!

Аня под взглядами этих двух, не мальчишек-одноклашек, а… мужчин – их взгляды прощупали её всю и оставили без одежды – стала цвета своих сапожек с загнутыми носами, чувствуя какое-то преступное возбуждение и слабость в ногах. С большим трудом превозмогая эту слабость – только бы поскорее скрыться от этих… – ринулась в конец коридора, укрывшись в туалете.

Непонятно, как она сподобилась добежать до него, потому что и в нём продолжалась эта престранная стыдоба, отдающая сладостью, хоть убей! Зеркало над раковиной убеждало в том, что действительно можно покраснеть если уж не «до корней волос», как пишут в романах (кто-нибудь, вообще, видел корни волос?) – то до их начала на лбу и висках. Лицо краснеет вместе со лбом, факт. А глаза при этом… а глаза блестят.

Из убежища довольно быстро выгнало застойное туалетное амбре. Но уже невозможно было зачеркнуть или отмахнуться от того нового, что только что свалилось вдруг откуда-то из неведомой ей взрослой жизни – удовольствие от знания того, что… ею любуются, а они любовались, гады! И что она нравится. Что она нравится, как… да ну, какая там женщина, как девушка. И что такое состояние даёт наслаждение. И, возможно, для многих это становится целью или проклятьем всей жизни – охотиться за этим наслаждением.

Вернувшись в нормальное, девочкино, состояние, она, конечно, провела среди себя воспитательную беседу: что это чёрте что и с боку бантик – ведь он-то ей не только не нравится, но вообще. Да он же… Курит, пьёт, шляется всюду со своей шайкой-лейкой, с которой они, может, и воруют. И дела ей нет до того, какая у него там неблагополучная семья. Такому она не очень-то и нужна. Живёт сам по себе, что хочет, то и творит. Ну, спортом, правда, занимается, но кому от этого легче?

Но вскоре после того произошло нечто, какие там двоечники! Аня увидела фильм «Гамлет».

Танька вернулась с вымытыми инструментами, сложила их аккуратно в железный «сундучок инквизитора» и присела отдохнуть на свой законный табурет у постели больной.

– – Но вот чего не понять – не берегут они свои головы, эти сорвиголовы, совсем, – в раздумье проговорила Аня. – И чего припёрся?

– Да ты о нём не волновайсь. Ничто с ним не будет. Может, он и сорви-, но и вари-голова тоже. Ты давай, о себе. Чтобы завтра встала и бегала!

Аня разулыбалась, приподнялась на локтях и попробовала сесть. Улыбка тут же превратилась в гримасу боли.

– Я б с удовольствием. Знаешь, как я не хочу больше болеть! Никто ведь так в классе больше не болеет. Я, знаешь что? Я запишусь в бассейн! Буду закаляться. Давай запишемся?

– Давай! Если тебя возьмут.

– Ой, ну ты, как моя мама. У неё только: туда тебя не пустят, туда не возьмут.

– Справка же нужна.

– Ну и что!!! Справка или жизнь?!

Позор принца

Болезни хороши тем, что заканчиваются. Выкарабкиваешься, как из вороха каких-то душных старых тряпок на свет божий, будто бы даже обновлённый. Вместе с радостью выздоровления ещё и… осторожность. Ты будто гость – не забыли ли меня здесь? Огорчать никого не хочется. Танька всерьёз вжилась в роль сестры милосердия и вызвалась сопровождать не совсем окрепшую Аню до школы.