Только ты

Это было неправдой, и я отчаянно замотала головой, сжав руки в кулаки, чтобы не расплакаться.

– Нет.

– Да! – злые пальцы стянули ткань у горла. – Уже вытурила! В кровать залезла, шмотки напялила! Что, своим тряпьем страшно постель чужую испачкать? Так ты не чище, не надейся! И нехрен мне тут куксить милое личико, я тебе не моя мать! Слезу не выдавлю! Чтобы я тебя больше в своих вещах не видел! Поняла? Не хватало еще, чтобы носили… всякие…

Это было невероятно. Я ничего плохого этому парню не сделала и не могла понять такой реакции.

– Выстираешь начисто. А сейчас снимай! Снимай, я сказал!

Вряд ли в тот момент моему сводному брату действительно было интересно взглянуть на меня – на тощую, больную девчонку. Думаю, для него куда важнее ощущалась потребность вернуть контроль над своей жизнью. Над привычным ходом вещей, сопровождавшим его изо дня в день. Вернуть комнату, одежду, внимание матери… Все то, что по праву принадлежало ему, пока в этой жизни не появилась я – ненавистная сводная сестра, обманом прокравшаяся на его территорию. И которая, я вдруг ясно это почувствовала, если хочет на этой территории выжить, должна научиться себя защищать.

– Нет! – выкрикнула я и замотала головой, испугавшись собственного крика, прозвучавшего откровенно жалко. – Я расскажу Галине Юрьевне, – прошептала в сердитые глаза. И пообещала: – Я смогу. Смогу, понял!

– Ах так?!

Он встал и, не отпуская мое запястье, стянул за собой с постели. Протянув через комнату, втолкнул в ванную комнату. Бросил следом платье, хлопнув дверью.

– Что ж, мямля, рассказывай! – сказал с презрением. – Пусти сопли, а я послушаю. Ничего другого от тебя и не ожидал. Но учти: за последствия не ручаюсь! И лучше бы тебе не знать, скелетина, на что я способен. Никогда. А сейчас у тебя есть две минуты, чтобы снять футболку и надеть свое старье, иначе я войду и сам вытряхнул тебя из нее. И поторопись, я не намерен ждать!

Мои пальцы уже лежали на двери. Быстро провернув собачку замка, запершись от сводного брата, я отпрыгнула подальше и наклонилась, спешно подбирая с пола брошенные в меня колготки и платье. Чувствуя, как дрожат руки. Следующие его слова прозвучали излишне самоуверенно, но я едва ли заметила это, послушно стягивая с себя футболку.

– И не вздумай себе фантазировать, что мне хотелось на тебя посмотреть. Никому и даром не сдались твои кости! Слава богу, есть на кого пялится и без уродливых скелетин.

POV Стас[1 - POV (Point of view) – точка зрения, повествование от первого лица одного из героев.]

Она не была уродливой, я соврал. Да и скелетиной тоже. Она была очень худенькой, как тростинка, и непривычно кроткой. Молчаливой, недоверчивой, весь первый вечер в доме трясущейся от звука собственного имени словно заяц.

Когда батя признался матери, что у него есть дочь, я не поверил своим ушам. Когда виновато сказал, что вынужден какое-то время заботиться о ней, я был близок к тому, чтобы выкрикнуть: «Нет!» в лица обоих родителей и рассечь кулаки в кровь от разочарования. Когда мать изумила меня, дав свое согласие привезти ее в наш дом, – я разбил зеркало в своей комнате и возненавидел девчонку всем сердцем, уже зная, что никогда не приму ее. Чужую и незнакомую, неродную, взявшуюся как будто из пустоты. Из прошлого – ниоткуда, – чтобы разрушить своим присутствием все то, о чем я так долго мечтал.

Почему теперь? Сегодня, сейчас – почему?! Когда у меня, наконец, появилась семья? Не обрубок, а настоящая семья, как у всех? Когда появился свой дом, свой мир и человек, который вернул в этот дом мать? С появлением которого из моей жизни исчезли чужие люди и я почувствовал себя вправе смело смотреть в глаза своим друзьям. Когда почти поверил, что забыл, кто я и кем родился. Почему?

Мать-одиночка. Сирота с ребенком. Сама безотцовщина, с таким же безотцовщиной на руках. Ни тетки, ни сестры, ни брата. Продавщица пирожков, твердо решившая стать на ноги, даже вопреки женскому счастью. В детстве я постоянно слышал, как няньки, чаще всего нанятые матерью женщины с рынка, жалели меня. Потакали в капризах, называя внебрачным ребенком. Обделенным мужским вниманием мальчишкой, которому непременно придется несладко в жизни. И которому в будущем, возможно, никогда самому не построить полноценной семьи. Потому что без отца и пример подать некому.

Еще долгое время я не мог понять почему, пока не повзрослел настолько, чтобы самостоятельно задать матери вопрос и получить на него честный ответ.

Нет отца. И, считай, не было. Потому что не хотел. И не любил. Точка.

В этом была вся мать, она никогда не умела юлить. И даже когда я видел вокруг счастливые лица друзей и их родителей, слышал новые рассказы: «А вот мы с папой…», она всегда отвечала: «Не завидуй, Стаська, зато у тебя есть я. Все у тебя будет, сын, еще лучше, чем у твоих друзей, не сомневайся!»

Но я сомневался, пока у матери в ухажерах не появился Матвеев. Тихий, неприметный бухгалтер средней руки, а по совместительству водитель, и совсем скоро – муж. Не транжира, не алкаш, не жмот. Обычный мужик, без семьи и темного прошлого за плечами.

Не понимаю, почему другие подростки ненавидят своих отчимов? Матвеев никогда не вставал между мной и матерью и всегда был приветлив со мной. Я принял его сразу, как только он впервые протянул руку и ответил согласием на предложение вместе сходить на футбол, а через несколько дней пришел на родительское собрание в школу вместо вечно занятого директора и даже говорил с другими отцами. Он никогда не отказывал мне в просьбах, в мужской поддержке, которой так долго недоставало, и я все ревнивее использовал его время.

Да, не отец, но и не чужой человек. Для Стаса Фролова – Батя, и, кажется, он был не против. Нет, определенно, мой отчим меня устраивал. Устраивал, пока внезапно в его жизни, в нашей жизни, не появилась она – дочь от первого брака по имени Настя.

Она не была похожа на своего отца, ни капли. Разве что тихим нравом. Недодевушка, щуплая, нежеланная девчонка, в смешном пальто и старомодной вязаной шапке. Я не хотел ее видеть, но мать заставила меня спуститься. И даже снять с незнакомки дрянное пальто – приказы госпоже директору всегда удавались на славу – и шапку. Я сам сорвал ее с головы девчонки, надеясь увидеть под ней такие же тонкие и блеклые, как она сама, мышиные волосы, но они рассыпались по плечам красивой шелковой волной. А потом я увидел ее глаза – глубокие, чистые, синие, с темной опушкой длинных ресниц, как у сказочного эльфа, и понял, что проиграю. Если забуду, кто она – проиграю сражение за свою семью прямо сейчас. Потому что этим глазам под силу разрушить любую стену ненависти и прокрасться в душу.

Хитрая, маленькая воровка.

Она не заставила себя ждать и тем же вечером заняла мою комнату. Надолго расположилась в чужой спальне, в два счета обыграв на всех дешевый прием со слезами и мнимой болезнью. И мало ли что сказал врач, я не собирался ей верить. И не собирался прощать.

Я не мог дождаться, когда останусь в доме один на один с бедной родственницей, и пообещал матери быть настоящим паинькой. И, конечно же, все рассказать и показать дорогой и больной сводной сестричке. Такой милой и скромной. Как же!

Я вошел в свою комнату, не таясь, едва за машиной родителей закрылись ворота, но она меня не услышала. Не вздрогнула, когда сел на постель, и не укрылась с головой под одеялом, продолжая спать. Ее сон не показался мне притворством, и я просидел в ногах кровати четверть часа, рассматривая спящую девчонку, не прикрытую сейчас защитной маской растерянности и испуга, уже не понимая, чего хочу. Чего так долго ждал?

Но я ведь ненавидел ее, ненавидел всем сердцем, правда? Все эти дни? Девчонку, что, как ластик, затерла меня собой в глазах матери, а сейчас спала в моей постели безмятежным сном, разметав на подушке темно-русые волосы и приоткрыв нежные, по-детски припухшие губы.

На ней была моя футболка с логотипом известной баскетбольной команды – старая, но любимая. Я сразу ее узнал, но сердце почему-то забилось быстрее не от новой обиды, разгорячившей кровь, а от вида небольшой девичьей груди, чуть натянувшей на вздохе тонкую ткань…

Чертова соплячка! Ловкая, изворотливая проныра! Догадавшаяся, как меня уесть! Сначала Батя, потом мать, комната, а теперь вот мои личные вещи. Каким же будет твой следующий шаг, а? Мое сердце?

Мне вдруг захотелось ударить ее, чтобы заткнуть внутренний голос, но она сама открыла глаза.

POV Настя

Я выстирала футболку, как он сказал, и надела платье. За дверью было тихо, и мне показалось, что Стас ушел. Моя сумка-рюкзак все еще стояла у стены, и я подумала, что, если он сейчас прогонит меня из дому, я не смогу найти в этом большом городе больницу, где лежит бабушка. А новый номер телефона отца и вовсе не успела узнать.

– Выходи! Хватит сопеть в дверь, испытывая мое терпение! Время вышло!

Не ушел. Отворив дверь, я сделала робкий шаг вперед и уперлась носом в грудь сводного брата, оказавшегося на моем пути. Мы тут же оба шарахнулись в стороны и замерли, глядя друг на друга, пока его руки медленно не сжались в кулаки, а глаза засверкали холодом.

– Никогда, скелетина… Никогда не смей прикасаться ко мне, поняла? Иначе я ударю тебя.

Он сказал это тихо, почти шепотом, но я поверила. Прижалась спиной к стене и опустила взгляд, не зная, чего ждать от него дальше. Желая в этот миг, как никогда прежде, оказаться вдвоем с бабушкой в нашем с ней тихом доме. Навсегда исчезнуть вспышкой из этой комнаты, где было так неуютно стоять под злым взглядом сводного брата.

Он развернулся и пошел к двери. Бросил на пороге через плечо: «Спускайся. Жду внизу», исчезая на лестнице. Его кровать осталась не заправленной, одеяло лежало на полу… Прежде чем навсегда покинуть теплую, но чужую спальню, мне захотелось убрать его из-под ног и застелить постель, чтобы не расстроить Галину Юрьевну. Об отце я почему-то не подумала.

В комнате сына хозяйки дома не было ничего моего. Оглянувшись, я взяла рюкзак, кардиган и спустилась по лестнице. Оказавшись в широком холле-гостиной первого этажа, остановилась, не зная, где искать свое пальто и сапожки.

– Ну и? Чего встала? – услышала я недоброе за спиной. – Прикажете, мисс Эльф, отнести вас в кухню на руках?

Стас стоял, привалившись плечом к дверному косяку, привычно сунув руки в карманы брюк, и смотрел на меня выжидающим взглядом. Уже тогда он казался мне взрослым, куда старше и физически сильнее моих одноклассников, и мне совершенно точно не хотелось сердить его еще больше.

– Что? Домой собралась? – спросил он с кривой усмешкой, заметив сумку в моих руках. – Молодец, сестренка. Живо сообразила, что тебе здесь не рады. Может, деньжат подкинуть на автобус, м? А хочешь, лыжи одолжу – новые?! По первому снегу и утопаешь в свой Дальний Бур. К Новому году как раз дойдешь.

Наверно, со стороны я действительно выглядела смешно – растерянная, смущенная, со встрепанными после сна волосами, но в душе определенно испытывала совсем иные чувства.

– Я не знаю, где мои пальто и шапка. И сапоги.

– В шкафу в прихожей. Хотел твое тряпье в кладовку вынести, так мать не позволила. Помочь?

– Нет, – я все-таки посмотрела ему в глаза, подняв подбородок. – Я сама.

Я не знала, куда идти, не знала, что со мной будет дальше, но под взглядом сводного брата тихо оделась, взяла рюкзак и направилась к двери. Он не задержал меня, продолжая стоять на пороге дома, когда я подошла к воротам и остановилась, не имея понятия, как их открыть. Краснея затылком, чувствуя, как смеются серые глаза, подергала массивную ручку в надежде, что она поддастся. Не поддалась.

– Что? Уже приехала, сводная? Снова? Слушай, ну и навязчивая же ты.

Стас ушел в глубь дома, но дверь не закрыл. Постояв еще немного у высоких ворот, я вынужденно побрела назад. В холле было тихо и пусто, и войти я побоялась. На улице мороз прихватил лужи льдом, по-прежнему пролетал первый снег… Я закрыла входную дверь, чтобы не напустить в дом холод, отвернулась и села на скамейку у крыльца. Со вздохом запрятала подбородок в воротник, собираясь, скорее всего, дождаться отца. Что мне еще оставалось делать?