На моём туалетном столике возле кровати стояла ваза с белыми розами, а на подушке Яна лежала записка: «Хорошего дня, моя любовь».
Я вздохнула. Воздух стал вдруг таким тяжёлым.
Не прошло и дня рядом с Яном, чтобы я не почувствовала себя виноватой перед ним. Я винила себя за то, что приняла предложение не для того, чтобы делать его счастливым, а чтобы мучить. Разве может быть страдание сильнее, чем любить того, кто не любит тебя в ответ?
Я поднялась с постели, затолкав записку под подушку Яна, и присела за туалетный столик, чтобы перед зеркалом убрать волосы в косу. Медленно заплетая косу, я поглядывала на розы. Ян знал, что не люблю цветы, но каждое утро оставлял новый букет в вазе. Я фыркнула и отвернулась от вазы, а моё отражение не поменялось. Я резко подскочила со стула, сжимая недоплетённую косу в кулаке. Моё отражение даже не дёрнулось, оставаясь в положении сидя.
– Что?.. – произнесла я растерянно, – этого не может быть…
Я отпустила косу и закрыла лицо ладонями. Руки задрожали, мне стало страшно убрать их от лица и снова посмотреть в зеркало. Я слышала только ускоряющийся стук своего сердца. Этот стук давил, как будто сейчас прозвучит взрыв. Я задержала дыхание, прижимая ладони к лицу плотнее…
Тишину разорвал звонок в дверь. От неожиданности я вздрогнула, убирая ладони от лица: моё отражение повторило за мной. Мне что, всё привиделось?
Звонок повторился.
Не отрывая глаз от зеркала, я попятилась к двери. Моё отражение проследовало за мной.
В длинной ночной сорочке на голое тело, с растрёпанной недоплетённой косой и бешеным стуком сердца – такой я предстала перед Виктором.
– Ты в порядке? – удивлённо спросил он, без приглашения переступая порог квартиры и закрывая за собой дверь.
– Нет! – честно ответила ему я, тяжело дыша, и рассказала, что произошло.
Виктор всегда был в курсе всего, что происходило со мной. Сначала я делилась всем с мамой, у меня не было подруг. А после смерти матери я обо всём рассказывала Виктору.
Он действовал на меня лучше любого успокоительного. И ему это удавалось даже без слов.
Виктор молча притянул меня к себе за руку и прижал голову к своей груди.
– Успокойся. Я рядом.
– А должен быть далеко. Как можно дальше!
Я отстранилась, упираясь ладонью ему в грудь, напрягая руку, чтобы оттолкнуть.
– Я пришёл, чтобы рассказать тебе кое-что, – Виктор накрыл мою руку на своей груди ладонью и опустил глаза.
– И это кое-что я должна была узнать раньше, чем принять предложение Яна?
Сердце взволнованно забилось в груди, ускоряя даже тот бешеный ритм, предостерегая и сообщая о том, что сейчас разобьётся.
– Нет! Иначе… Я нарочно дождался этого дня.
Я почувствовала, как слезинки одна за одной скатились по моей щеке. Я вытерла их и резко выдохнула:
– Говори.
– Только выслушай меня, прежде чем…
– Говори, – тихим охрипшим голосом попросила я, перебивая его.
Виктор обхватил моё лицо ладонями, а моя рука так и замерла на его груди.
– Ева… Судьба сыграла с нами злую шутку.
Я попробовала высвободиться, но он крепко держал моё лицо.
– Послушай меня. Диана… Она была лучшим человеком в моей жизни! Лучшим, но не любимым настолько, чтобы я потерял голову и власть над своим сердцем. Я любил её! Любил и страдал оттого, что другого человека я люблю ещё больше. В сотни раз больше. Диана теперь там… И всё знает. Всё видит. А я здесь, и мне до немоты не хватает сил, чтобы признаться, даже самому себе, в силе той любви, что я испытываю.
– Ви… – я попыталась ответить, но голос не слушался.
Пальцы Виктора были мокрые от моих слёз.
– Ева… Моя малышка! Ты только моя! Я полюбил тебя с самых первых минут, как Диана положила мне на руки тебя. Полюбил, но не так, как того хотела она. Ева… – Виктор поцеловал меня, задерживая холодные губы на моём горячем лбу, и уже тише продолжил: – Двадцать один год и девять месяцев назад Диана пришла ко мне с тобой на руках. Тебе было три месяца. Ты нуждалась в отце… Но люблю я тебя, прости, не отцовской любовью.
С моих губ сорвался отчаянный крик, продирая себе выход наружу. Я оторвала ладони Виктора от своего лица, как прилипших пиявок, и зарыдала. Услышала звон в ушах – это разбилось моё сердце.
Я ничего не могла ответить ему. Попросту не могла говорить. Облегчение вперемешку с невыносимой болью разлилось по всему телу. Я опустилась на колени: ноги стали ватными и непослушными.
Виктор подхватил меня и прижал к себе так сильно, что кости захрустели в ответ на его крепкие объятия.
– Одному богу известно, как сильно я люблю тебя, Ева…
– Зачем ты так со мной? – выдохнула я.
Я давилась слезами, вцепившись побелевшими пальцами в его плечи.
Он вытирал мои щёки и сразу же целовал их. Нежно и трепетно. Как не целовал никогда. В одно мгновение стена, отделяющая нас друг от друга, пала, а в следующее мгновение стала ещё толще и крепче.
– Почему ты столько ждал, чтобы сказать мне самое желанное, что я когда-либо хотела услышать?
Слёз больше не было, но истерика не проходила. Я дрожала и не могла выровнять дыхание. Однако близость Виктора по-прежнему действовала на меня лучше всяких успокоительных. Он гладил мои волосы и покрывал макушку нежными поцелуями. Его трясло вместе со мной.
– Разве я мог так поступить с тобой? С ней. Со всеми нами! Разве я мог растоптать в тебе самые лучшие воспоминания обо мне? Я не мог. Я не могу до сих пор. Но мне так больно молчать…
Мы прошли в гостиную и присели на диван, я забралась к нему на колени и прижалась к горячей груди. Как забиралась тогда, в своём детстве. Как же давно это было! Целую вечность назад.
– Как противно мне было от мысли, что я люблю собственного отца! И как тщательно вы с мамой скрывали от меня правду. Но зачем? Сейчас было бы всё так просто…
– Нет, не было бы! И не будет никогда. Обществу не объяснишь…
– К чёрту общество!
– Ты неправа. Мы часть этого общества. Мы не должны сорить там, где живём. Нам нужно… – Виктор замолчал, посмотрел на меня исподлобья и неуверенно продолжил: – Мы должны… Лучше будет оставить всё как есть.
– Ты же сейчас шутишь?
Я не верила его словам. Да и он сам вряд ли верил.