Цилиндр ван Троффа

Цилиндр ван Троффа
Януш А. Зайдель

Через много-много лет на родину вернулась звёздная экспедиция к планетам Дзеты на космическом корабле «Гелиос». Экипаж корабля высадили на Луне, привезли в посёлок Луна I и держат в заточении. Оказывается, за прошедшие годы на Земле произошла социальная катастрофа и человеческое общество разделилось на две ветви. Одна – тупиковая – осталась на Земле, а вторая улетела на Луну в надежде сохранить человеческую цивилизацию, переждать, пока земляне сами себя истребят – и тогда вернуться. Но космонавты решили самостоятельно во всём разобраться.

Януш Зайдель

Цилиндр ван Троффа

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Упреждая возможные пересуды и упреки, хочу сразу же осветить причины и цели представления данной работы широкому кругу читателей. Исходный материал, приводимый полностью – результат труда моего исчезнувшего приятеля и друга Акка Нуми. И все же, это материал вторичный, я стал обладателем стопки тетрадей, как мне кажется, черновиков одной из работ моего товарища. Это перевод манускрипта, назовем его «зеленой тетрадью», а также выводы, пояснения и замечания, сделанные Акком. Понятно, что подобный черновик, даже принадлежащий руке Акка, не может претендовать на звание «исторического исследования» того времени, которому принадлежит оригинальный текст, переведенный и интерпретированный моим другом. Я не стремился создать научный труд. Работу такого рода, насколько я знаю, по «зеленой тетради» вел Акк Нуми. И все же, из-за отсутствия каких-либо материалов, в том числе и самой «зеленой тетради» (все исчезло вместе с Акком), на сегодняшний день черновик остается единственным источником информации.

На самом деле, я и сам не знаю, до какой степени текст, находящийся у меня, является полным и верным переводом «зеленой тетради». Судя по замечаниям, которыми Акк сопроводил фрагменты, скорее всего это свободное изложение – пересказ оригинальной истории своими словами, созданный как бы для отдыха, параллельно с научной проработкой, по наиболее драматичному и загадочному периоду истории этой планеты.

Вполне возможно, что Акк выделил и слегка приукрасил то, что касалось самого автора «зеленой тетради», не изменяя обширных описаний социального фона и общественных условий. Тем самым, он выдвинул личность рассказчика на первый план, сделав его проводником по миру той эпохи. Об относительной верности оригиналу в некоторой степени свидетельствует сохранение повествования от первого лица. Но каждому, кто как и я достаточно хорошо знал Акка Нуми, с его склонностью к литературной обработке исторических тем, несомненно бросятся в глаза имеющиеся в тексте специфические наследования из литературы Старого Мира, которую так высоко ценил мой незабвенный приятель.

Ненавязчиво, но явно, в его тексте звучат извечные мотивы, сильно измененные литературные источники, мифы, фабулы и аллюзии, за которые нельзя осуждать достаточно красноречивого рассказчика. Среди этих отголосков орфеевско-дантовского ада, драм Одиссея, Фауста и Ромео, мы теряем веру в чистоту перевода.

Но это ничего не значит! Как я упомянул, моей целью не является обогащение и без того чрезмерно раздутой коллекции малоценных экскурсов в историю Эпохи Распада. Я лишь пытаюсь вынести к свету хоть часть того, что с таким трудом и энтузиазмом собрал Акк Нуми, что, как я думаю, имеет неожиданно тесную связь с его необъяснимым исчезновением. Здесь я вынужден повторно подчеркнуть, что мои выводы и замечания (которые я приведу в конце, представив содержимое записей Акка) являются продолжением мыслей моего коллеги, его гипотез, которые ему не дано было развить, хотя все они приведены в сносках и примечаниях. Предупреждая свои выводы, я заявляю, что исчезновение Акка не было случайным, так же как потеря «зеленой тетради» и полного текста его работы, а также того факта, что вместе с Акком исчез профессор Пер Оффи, его начальник и руководитель докторской работы. Кроме того, я утверждаю, что черновик, оказавшийся у меня (случайно или нет – решить трудно), уцелел лишь благодаря тому, что кроме Акка никто не знал о его существовании и месте сокрытия. Рукопись я обнаружил через несколько недель после исчезновения ученых, прибирая свою квартиру в первом слое города. Поначалу я не обратил внимания на содержимое листов исписанных рукой моего друга. Присутствие чужого черновика в бумагах меня не удивило, Акк часто пользовался моей квартирой, пока я путешествовал по нижним слоям города. Жил он в другом месте, но с тех пор как рядом с его комнатой установили вентиляционный насос, он жаловался на шум и охотно работал у меня. Записи обнаружились, когда комиссия, созданная для расследования исчезновения Акка и профессора, прекратила свою деятельность, увенчав немногословным протоколом долгие недели трудов, бесплодных поисков и прослушиваний. Было установлено, что их видели вместе где-то между четвертым и пятым слоями Города – в плохо исследованном и опасном месте. Кроме того, была установлена пропажа трудов обоих ученых, но комиссия не придала этому особого значения. Да и не было оснований связывать этот факт с исчезновением археологов. Надолго отправляясь к месту раскопок, они могли захватить свои записи.

«Зеленой тетрадью» вообще никто не интересовался. Если честно, даже я, близкий друг Акка, мало знал об этом документе. Здесь, в Городе С, этом рае для исследователей Старого Мира, каждому из нас попадались десятки уникальных и удивительных находок. Все мы зарылись в свою тематику. Если бы не обязательные семинары, собирающиеся дважды в месяц, никто и не знал бы, чем занимаются остальные.

Теперь я пытаюсь восстановить в памяти каждое слово Акка относительно «зеленой тетради». Их было мало, Акк избегал деталей, оставляя самое интересное для выступления на одном из очередных семинаров. Мне известно лишь то, что тетрадь была довольно толстой, а листы ее были сделаны из необычайно крепкого материала, предназначенного для записей в экстремальных условиях, во время космических экспедиций. Записи велись на одном из языков Старого Мира, существовавшем до Эпохи Распада. По мнению Акка, их вел участник межзвездной экспедиции, которая с большим опозданием вернулась на Землю в Эпоху Распада. Если так все и было, тетрадь следует считать ценным документом, те времена оставили после себя слишком мало письменных источников.

Беседуя с Акком я не знал, почему он называл тетрадь «Дневником Бессмертного», это воспринималось как шутка. Лишь теперь, после знакомства с рукописью Акка, я понимаю, что он имел в виду. Итак, предоставим слово Акку Нуми, а через его перевод и самому Бессмертному.

Пусть публикация данного текста станет скромной формой почтения памяти нашего погибшего товарища, а мои окончательные выводы – попыткой разрешить загадку его исчезновения.

Ле Диас

ДНЕВНИК БЕССМЕРТНОГО

перевел обработал и снабдил

комментариями

Акк Нуми

ВВЕДЕНИЕ

По форме черепа неандертальца не прочитать и тени его мыслей или чувств. Точно также, по покинутому и разрушенному городу умершей цивилизации, не воссоздать процессов и идей, владевших обществом его населявшим. Особенно, если доступные исследованию элементы города – здания и предметы быта, созданы не живыми человеческими руками, а произведены автоматами.

Осознавая неотвратимость ожидающей его судьбы, всего за несколько поколений, общество планеты потеряло всякий интерес к созиданию чего бы то ни было, особенно к запечатлению мыслей и фактов. Да и для кого их записывать? Творение есть форма защиты собственного существования от полного окончания бытия единицы. В каждое мгновение своего существования, человеческая популяция открывает, создает, строит, чтобы отметиться в благодарной памяти поколений, идущих следом.

Но что может мотивировать творчество, в том числе и создание хроник, когда время жизни культуры и цивилизации, то есть существования самого общества, точно определено…

Поэтому «зеленая тетрадь», которую я называю «Дневником Бессмертного», является бесценным источником объективных сведений о двух полюсах поляризованного человечества в последние столетия его существования. Эти записки принадлежат, быть может, единственному человеку, который объективно, без личных предубеждений, имел возможность увидеть и сравнить состояние человеческих обществ населяющих Землю и Луну в поздней фазе Эпохи Распада.

Я назвал автора «Бессмертным» и по причине невозможности установить его настоящее имя, которое не упоминается в записках. Быть может на основании архивных материалов с Луны появится возможность установить его личность, но для читателя записок, его имя не имеет никакого значения. Работая над переводом этого необычного документа на современный филиальский язык, я попытался воспроизвести личность и судьбу одного из членов несуществующей ветви человечества, судьбу, хоть и нетипичную, но представительную для целого поколения, которому суждено было уйти. Это образ сильной личности погрузившейся в два мира. Мир первый – сотканный из миллиардов собратьев внешний круг цивилизации, сетью опутавший своих создателей, второй – собственный внутренний мир человека… Нам неясны мотивы, заставившие Бессмертного записывать текущие события и вперемешку с воспоминаниями, регистрировать свое внутреннее состояние… Возможно, как упоминается вначале, он делает записи по привычке исследователя? Лишенные адресата они должны были служить исключительно автору. Возможно, перед лицом распада внешнего мира, он хотел сохранить и обогатить второй мир – мир эмоций, воспоминаний, переживаний, позволив им многократно повторяться в пустеющем мире, к которому он стремился в своем не совсем настоящем бессмертии…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: ЛУНА I

Проснувшись я долго не мог понять, где я. Около затылка затаилась боль, сонные видения еще мешались с действительностью. Долгие секунды я разглядывал небольшую комнатку, залитую белым светом лампы, и пытался восстановить события предшествующие сну. Не двигая телом, осторожными поворотами шеи я направлял взгляд на каждую из четырех видимых плоскостей – одинаково матовые потолок и стены грязного белого цвета. Это не каюта корабля и не кабина ракеты. Понимание этого словно сняло с подсознания предохранитель, предотвращающий бессмысленное напряжение мышц при попытке пошевелиться, когда человек отдыхает крепко привязанный к креслу. В одно мгновение я уселся, а легкость, с которой удалось это сделать, помогла вспомнить остальное.

Итак, я снова здесь, вернулся. Ну, может еще не совсем, но почти…

Остальное – мелочи, главное – я действительно вернулся. Мы вернулись. К ощущению легкости во всем теле прибавилась слабость, ушло какое-то внутреннее напряжение, существование которого, по многолетней привычке, до этого момента не замечалось. Теперь стало ясно, насколько сильным оно было, завладев всем временем проведенным вдали от дома, безопасности и отдыха.

Я посмотрел на часы, они показывали восьмой день сентября, десять часов двадцать две минуты. Дата и время ни о чем не говорили. Привезенные извне, они не имели ничего общего с местным временем. Мое время было здесь чужим, хоть и вывезено отсюда. Пропущенное через мясорубку ускорений и гравитационных полей, оно сильно расходилось со спокойным и мерным временем Системы.

Было еще и третье время, самое настоящее, которое чувствовалось костями, мышцами, мозгом – биологическое, эффективно прожитое, измеряемое процессами протекающими в клетках тела. Этого времени я не мог определить с достаточной точностью, однако, теперь это не имело никакого значения, достаточно знать, что оно приближается к сорока годам. Это была лишь малая часть отрезка времени, которым измерялось наше Долгое Отсутствие. Ложе, на котором я сидел проснувшись и осмотревшись, было низким диванчиком, чуть приподнятым над уровнем пола. Тут же, рядом, стояла раскрытая дорожная сумка. Вытащенные в спешке вещи и всякие мелочи разбросаны вокруг по жесткому ковру. Вчера, наконец-то добравшись сюда, я слишком устал, чтобы нормально распаковать багаж, свалился в постель, даже не осмотрев выделенные мне апартаменты, и провалялся больше двенадцати часов.

Слабая головная боль не отпускала – легким не хватало кислорода. Хорошо знакомое чувство. Не раз мне случалось устанавливать ручку регулятора в положение «Е», когда давление воздуха в скафандре опускалось ниже нормы. При этом приходилось ограничивать себя в движениях, стараться не думать ни о чем важном и ждать. Так предписывала аварийная инструкция. Обстоятельства же чаще диктовали другое, даже при невозможности что-либо предпринять, нельзя успокоить мысли, лихорадочно мечущиеся в поисках выхода из положения. Так было на Второй, на Арионе, на Клео, тогда казалось, что конец близок. Просто физически ощущалось, как нехватка кислорода парализует мозг, превращает мышление в бессмысленное перетекание липкой жижи под черепом, делая самую простую проблему неразрешимой. Такое состояние Бен называет «дыханием пустым воздухом». Подходящее определение, система регенерации скафандра забирает из выдыхаемого воздуха двуокись углерода, добавляя ровно столько кислорода, сколько необходимо для удержания организма при жизни.

Кислорода в этом помещении маловато, хоть он и прекрасно очищен от всех запахов. Я снова забыл о слишком маленькой силе тяжести, даже меньшей чем та, к которой привык за последние несколько месяцев, и поднялся слишком энергично. Машинально подняв руку, я успел защитить голову от встречи с низким потолком, когда ноги оторвались от пола. Ванная комната, точнее тесная кабинка, примыкавшая к жилому помещению, давно не использовалась, из сетки душа потекла холодная ржавая вода, умыться удалось лишь через несколько минут. Я быстро оделся и закончил распаковывать сумку. Как и просили, я прихватил самое необходимое, в том числе и эту безделицу. Некоторое время я держал ее на ладони. Странно, но никто не подумал проверить наш багаж. Хотя, возможно, не так уж и странно. С их стороны невежливо поступить иначе. На всякий случай я завернул оружие в полотенце и поискал место, куда его спрятать. Решетку стока в душе удалось вытащить без труда, я сунул сверток в сточный канал и установил решетку на место.

Только закончив, я подумал: «зачем мне это?» Действительно, зачем?! Разве среди немногих событий после нашего прибытия, среди скупых слов, которыми мы обменялись, было что-то особенное, заставившее меня поступить именно так?

Я присел на край диванчика. Как это было? Заметил ли я вчера что-то необычное в облике, поведении и словах этих людей? Мы готовились ко всему, были настроены не удивляться, во всяком случае, не выдавать своего удивления. И все же ситуация была настолько ненормальной и необычной, что в наших глазах любое их поведение должно было выглядеть естественным и правильным, восприниматься как обычная процедура. Что мы о них знаем? Наверняка меньше, чем они о нас. Хотя… Действительно ли они много о нас знают? И должны ли знать?

В этом месте своих рассуждений я представил себе замешательство, которое бы вызвало в мое время известие о воскрешении отряда закованных в сталь вооруженных рыцарей, направляющихся к городу, где когда-то стоял их замок.

Как бы в такой ситуации повели себя мои современники? Отправили воинов прямо в исторический музей? Или по современным представлениям начали лихорадочно возводить средневековый город, чтобы достойно принять уважаемых предков, дабы они не испытывали неудобств в мире столь отличающемся от их собственного.

Интересно, забрали бы у них мечи и копья? А лошадей и доспехи?

Действительно! Что с «Гелиосом» оставшимся на стационарной орбите? Куда дели наши скафандры? Здесь их нет, они остались где-то в районе шлюза.

Разрешат ли нам вернуться на корабль, забрать результаты исследований, экспонаты, оборудование? Интересуют ли их вообще результаты экспедиции, добытые с таким трудом, купленные ценой жизни нескольких из нас?

Было не похоже, чтобы они с энтузиазмом бросились на добытые нами сокровища. Пока мы не прибыли сюда, нас ни о чем не спрашивали, только сухо отдавали команды. Потом задавали странные вопросы о вещах для нас само собой разумеющихся, но непонятных для них. Опьяненные возвращением мы не обращали на это почти никакого внимания. Психически мы настроились не давать повода считать нас реликтами давнего прошлого, живыми ископаемыми, дикарями из другой эры, опасными своей неотесанностью. Размышляя над событиями прошедших суток, я увидел лежащий на дне сумки блокнот в зеленой обложке. Теперь и не вспомнишь, зачем вместе с другими мелочами я захватил с «Гелиоса» эту тетрадку из сотни тонких листов метафола, предназначенного для записи в разных ненормальных условиях. Он не боялся высоких и низких температур, влаги, химикатов и других факторов, которые были способны представить себе люди, собиравшие нас в экспедицию к планетам Дзеты. И действительно, метафол неоднократно проверялся в обстоятельствах, когда подводили более современные и удобные средства хранения информации. Он исполнял свои функции везде, во всяком случае там, где человек в скафандре был способен писать. Видно, собирая багаж перед уходом с «Гелиоса», я как бы ощутил начало новой экспедиции, в мир не новый для нас, но, возможно, такой же неизведанный, как миры отстоящие на световые годы. От этого мира нас также отделяли годы, но не световые – измеряющие расстояния в пространстве, а целые столетия во времени, которые определяли для нас отставание от оставшихся здесь людей.

«Надо записывать», – подумал я, потянувшись за зеленым блокнотом. Еще неизвестно, что произойдет, что окажется важным. Нельзя терять хорошие привычки, закрепленные годами проведенными в чужих мирах. Эти привычки почти все, что осталось действительно нашим – наша жизнь и наш мир, а с этим миром нас могут связывать только воспоминания. Я вставил ручку под обложку, спрятал блокнотик за пазуху и вышел из каюты в узенький коридорчик. Из-за приоткрытой соседней двери доносился шум голосов, я вошел.

За длинным столом сидели наши: Бен, Агга, Командор, Паво и еще двое. Они пили из пластиковых сосудов, заедая светло-желтыми кубиками. При входе я встретил взгляд Командора. Ненадолго остановившийся на мне напряженный взгляд, словно он хотел что-то передать, предостеречь, прежде чем я заговорю. Краем глаза я заметил еще одного человека. Низкий, щуплый и бледный человечек скрестив руки оперся о стену. Прежде чем присоединиться к сидящим за столом, я мельком взглянул в его сторону. Он тупо уставился вперед, словно вообще никого не замечал, его правая нога в мягкой туфле совершала ритмичные движения. Это легкое потаптывание выдавало нетерпение или психическое напряжение.

Я расположился напротив Командора, который сидел лицом к двери, так, что чужак находился слева и сзади от него. Я заметил, что Командор снова задержал взгляд на моем лице.

– Поешь, – сказал он через некоторое время, кивнув головой назад, где расположились отверстия раздатчиков пищи.

Я пошел туда, наполнил стакан белой жидкостью, потом взял из ниши раздатчика поднос с двумя кубиками желтой субстанции и вернулся на место. Человек у стены притаптывал все сильнее и чаще.

– Не хватает двоих, – сказал Командор пересчитав нас взглядом. – Люзы и Карса, поищи их, Паво.

Через несколько минут все были в сборе. Две женщины и семеро мужчин. Все кому удалось вернуться из нашего трудного, длинного и все же удачного путешествия… Во всяком случае, могло быть и хуже. Нам, тем кто вернулся, хуже не будет. По крайней мере так мы думали на обратном пути, когда встреча с материнской системой была еще далекой перспективой, и никто не ждал трудностей при выводе корабля на обратный путь. Маленький бледный человечек несмело оторвался от стены, сделал шаг вперед и откашлялся. Все посмотрели на него, он сбился и молчал еще некоторое время.

– Та-а-ак… – наконец протянул он, словно выбирая подходящее слово.

– Я уполномочен… ознакомить вас… с ситуацией. Я буду опекать вас в начальный период вашего пребывания здесь. Не знаю, до какой степени вы посвящены, поэтому вкратце поясню, где мы находимся. Поселок Л-1, тридцать метров от поверхности. Поселок автономный, самообеспечивающийся, рассчитан на достаточно долгое пребывание десяти тысяч человек. Это достигается максимальным использованием энергии солнца, преобразуемой в электричество высокоэффективными фотоэлементами на поверхности. Независимо от этого, на случай аварии системы питания, у нас есть релатрон, способный удовлетворить все наши потребности.