– Передай… те мне тот салат, – наклонилась Лиза к Нине и невзначай принюхалась.
Ничего не сказала, скосилась лишь на меня опасливо. Знает мой характер. Поняла, что девчонку лучше не трогать.
Странно.
Нина вкусно пахнет. За недолгое время, что мы провели сегодня в школе, я запомнил ее приятный аромат. Луговые травы и сирень.
Может, Лиза беременна?
Сморщился. Не хотелось бы. Тогда прицепится к нашей семье, как клещ, не отвязаться.
Вечер проходил, как и все другие. Только напряжение так и не покинуло стол. Женщинам явно было некомфортно.
– А чего это ваша младшая дочь молчит? Немая, что ли?
Бестактность Лизы не знала границ.
На этот раз промолчал, не стал ей грубить. Мне и самому хотелось услышать голос Нины. Пусть и таким путем.
– Нина не младшая дочь. Старшая.
Голос у сестры Михаила был слишком приторный и жеманный. Искусственный и заточенный под какой-то известный только женщинам этикет. Из разряда книжек «как захомутать миллионера» или «как произвести впечатление светской дамы».
– А… – выдавила из себя Лиза и застыла нелепо с открытым ртом.
– Нина заболела и не может говорить. Горло болит.
Топорков говорил рублено, по-спартански. Будто слова жалел. Но его ответ всё пояснил.
Ничего, я подожду.
Сколько там обычно болеют? Максимум, неделю-две?
Как раз порадует меня к началу чемпионата по баскету. Утолит мое любопытство. Так ли ее голос хорош, как я запомнил.
Посмотрел снова на Нину. Лицо опущено. Какая же она стеснительная.
Видимо, серьезно болеет. Вон, как дрожит вся. Даже шея побледнела.
Раздражение на Михаила усилилось. Мог бы и не заставлять дочь высиживать весь вечер за столом.
Поджал губы, чтобы не выругаться. Не мой дом. Не мои правила.
Дальнейший ужин проходит без напряга.
Отцы обсуждают бизнес, женщины треплются о шмотках и украшениях.
Только мы с Ниной молчим.
Она вяло ковыряется в тарелке, я гипнотизирую ее взглядом.
Торкает меня от ее вида. Как краснеет. Как смущенно отводит глаза.
– Глеб.
Локтя коснулась теплая ладонь Алисы. Приходится отвлечься на нее.
– М?
Только глухой не услышал бы мой ленивый тон. Тело после еды расслаблено, мозг не напряжен.
– Папа говорил, твоя бабушка художница.
– Скульптор.
– А… М…
Отпустила мою руку и выпрямилась. Не обратил внимания на ее переглядывания с матерью.
Бывает. Люди часто путают понятия, если сами не из мира искусства.
– Михаил, – протянула осуждающе Лиля.
– Ничего страшного. Вся эта пачкотня на один лад, – пренебрежительно отозвался отец.
Ему никогда не нравились мамины родители. Доморощенные интеллигенты. Так он их всегда называл.
Сам из простой рабочей семьи, он женился на дочери хирурга и скульптора.
Мама привыкла к разговорам о высоком, а отец всю жизнь раздражался от ее увлечений. Гасил на корню ее стремлению к творчеству и гнобил, считая, что место женщины у плиты.
Так она и растеряла весь свой талант и потухла уже к тридцати годам.
Сердце сжалось при воспоминаниях детства.
Когда мама еще рисовала и летала вдохновленно по дому.
Пусть у нас и не пахло выпечкой, как у других, но мне этого и не было надо.
Тепло. Уют. Мамина радость. Всё, что я любил.
– Согласен, – поддакивал на все слова отца Топорков.
Усмехнулся. Не Ивану говорить о том, какой должна быть жена.
По Лизе и не скажешь, что он любитель домашних женщин.
Бес в ребро на старости лет.