Лезвие осознания

Лезвие осознания
Ярослав Астахов

Лезвие осознания #7
История, начинающаяся как мрачная мистика, вдруг оборачивается философской притчей, способной подарить чувствование Покоя и Благодати тому, кто разбирается в языке символов.

Ярослав Астахов

Лезвие осознания

Долгие удары молотом утомили меня, и вот, я задремал, вглядываясь в огонь, присев у моего горна.

И пелена сновидения начала уже ткаться перед глазами…

Вдруг ясный стальной удар – пришедший, как удар колокола – разъял сон.

Я встал и оглянулся вокруг. Я увидел: все в кузнице оставалось таково в точности, каким я его оставил. Темная наковальня… молот, к ней прислонившийся… и наискось лежащий на ней клинок, вот только что мной оконченный.

Какие странные блики, вдруг я заметил, отбрасывает на его сталь прядающий огонь!

Вдруг сердце заспешило у меня так, что я невольно положил руку себе на грудь.

И капельки холодного пота – немыслимая вещь в кузнице – выступили у меня на висках.

Я вспомнил.

Я сделал много мечей. И ратники похваляли моих детей, и мы распили с ними не один кубок. А это что-нибудь значит, когда бывалые гридни приходят поговорить с оружейником. Рассказать, почему они до сих пор говорят и ходят.

Но тот, который заказал мне сей меч, не был воином. Иное было у него ремесло: колдун.

И меч сей нужен был ему для колдовских целей.

И приказал он выбить на клинке руны, сообщающие мечу особую, непосюстороннюю силу.

И я нанес эти знаки… И вот, я вспомнил: колдун предостерегал меня. Говорил: насади рукоять – немедленно. В то самое же мгновение, как только будет рожден клинок, имеющий начертание. Потому что иначе сила меча проснется, не ожидая, пока его возьмут в руку. Ведь руны означают имя меча. И оно – Осознание. И знай: он обоюдоостр, меч именем Осознание. Он делается слугою, когда управлен в ножны и рукоять. Но бойся – говорил мне колдун – лезвия Осознания!

Я вспомнил предостережение слишком поздно. Ведь я не сотворил этого – не насадил рукоять немедленно на клинок! И вот он смотрит мне теперь в глаза – голый шип… Шип?! А я ведь оставлял клинок острием к себе, как разогнулся и пошел отдохнуть – присесть на деревянный чурбак.

Я понял, почему произошел звон.

Я вскрикнул и отшатнулся! – прозвенев снова, лезвие поднялось в воздух.

И замерло в свете горна. Не двигаясь. Наклоненное под углом, чуткое. Выглядящее так, как будто оно… прислушивается.

Блистающее острие целилось в мою грудь.

И ужас, неземной и тяжелый, как лапы хищного зверя, неслышно подошедшего сзади, сдавил мне сердце. Непроизвольно я поступил также, как обыкновенно в лесу, если чувствовал, что грозит опасность: я резко свистнул. И распахнулись тут же створки окна, и в кузницу, ощеривая в прыжке пасть, метнулся сторожевой пес. И сразу я пожалел: что могут его клыки против острой, тяжелой стали? Зверь властен остановить зверя. И человека может остановить, но вот – лезвие пробудилось… и тени перед ним человек и зверь!

Клинок поднялся еще чуть выше, слегка покачиваясь. Его острие описало медленный полукруг, и при этом шип, который предназначен для рукояти, описывал, соответственно, полукруг меньший. Как если бы насажана уже была рукоять и ее держала невидимая рука – испытывая клинок на вес, проверяя правильность распределения массы.

Но нет. Мне это только представилось – невидимая рука… Мы склонны подгонять новое, вдруг открывающееся глазам, под уже известное. Или хотя бы тому подобное. Движение же клинка не было таково. Он жил… ведь он стоял в воздухе, как стоит рыба, неподвижно, в потоке. Поигрывал сам собою… Да, он… пробовал себя сам!

Пес прыгнул. Страх перед неизвестным – как странно – не удержал его. Видимо, им овладела ненависть к неизвестному – то единственное, что позволяет преодолеть сей страх. Усиливающаяся дрожь била, не отпуская ни на мгновение, мои члены. Я видел происходящее совершающимся донельзя медленно. И острота зрения возросла вдруг так, что я различал волос, плывущий в воздухе… что увидел, как разрубило его надвое в неудержимом своем стремлении острие!