– И почему каждый факультет считает себя самым умным? – я передал ей флягу.
– Разрушим миф?
Я кивнул.
– А как ты пьешь и не морщишься?
– Нууу… я же мальчик, а нам нельзя делать козью морду.
– У меня козья морда?
– Ещё какая! Ты бы себя видела!
Она опять отхлебнула и скривилась.
– Лёха, – сказал я громко своему товарищу снизу.– Там нам шоколадку кидали, не можешь нам передать?
Над полкой медленно всплыло половина виноватого лица Лёхи.
– Нет, – сказал негромко пьяным голосом и показал мне обертку от неё.
Я только вздохнул.
– Ну… мы тоже тут сидим…обнимаемся…
– Всё, Лёха, поставлю тебя в ночную смену. Навечно!
Лёхино лицо также медленно опустилось вниз. Снизу послышался шепот:
– Говорил вам – давайте поделимся! А вы – забудут! Забудут!
– Да чо ты врёшь, кто с тобой обнимается?
Мы с Людой расхохотались от души. Через час я рассказал половину историй, которых знал, после каждой истории мы отхлёбывали по глотку. Люда так хохотала, что чуть два раза не свалилась с полки и один раз приложилась макушкой о третью. Когда я сказал, что истории уже кончились, она отхлебнула большой глоток коньяка и неожиданно приложилась к моим губам. Я почувствовал, как теплый обжигающий напиток течет вместе с её долгим поцелуем. Она оторвалась, сплюнула и сказала:
– Ну и гадость! Ну и гадость! Этот ваш коньяк! Не провожай.
Все опять заголосили про коньяк.
Осторожно спустившись, она, шатаясь, ушла к себе в конец вагона. В купе стояла тишина. Да… без тормозов девчонка. Всплыла опять половина лица Лёхи.
– Бригадир… если вы из-за шоколадки обиделись, то я …
– Лёха, будь человеком, уйди! – мне надо было подумать и осмыслить всё произошедшее.
Пришел Серый из другого купе, лицо у него было помятое и заспанное. Я протянул ему фляжку, он сделал гримасу типа: «ого-го», и отхлебнул, потом, раскрыв и без того свои большие глаза, за которые нравился девчонкам, отхлебнул ещё раз. И со знанием дела побултыхал около уха.
– Немного осталось, где достал такую прелесть?
– Купил за поцелуй.
– Надеюсь, у проводницы. А бутылку мог бы купить за ….? Коньяк больно хороший.
Мы рассмеялись.
– Так только ты бутылку сторговать сможешь, Серый…
Поезд приехал рано, в шесть утра, нестройной помятой толпой, пахнущей перегаром, мы высыпали из вагона. Я построил свою бригаду, провел перекличку, все на месте, живы, не сказать, что здоровы. Приехали автобусы и сопровождающий, увидев нас – ужаснулся, ругаясь, пошел куда-то звонить. Наконец, позвали бригадиров, вернувшись, мы разъяснили ситуацию:
– Ждали вахтовиков, а не нас. Будем жить в женском общежитии, – парни возбужденно загудели. – Теперь плохая новость – оно пустое.
Гул возмущения носился над стройотрядом.
– Хорошая новость, через неделю приедут штукатурки- молдаванки, – толпа загудела одобрительно. – Просили отнестись к ним по- братски.
Толпа студентов загудела.
– И ещё, филфак будет с нами жить.
Похоже, я даже слышал аплодисменты, только не понял с какой стороны. Общежитие было убитое, нового и чистого белья не было кровати сломаны. Комендант встречала нас с выпученными глазами и крошками у рта – завтракала.
– Кто? Какой ещё отряд? Сто человек?? Месяц??? – ей сделалось плохо, но человек показал ей какие-то бумаги и наорал на неё. Лучше ей не стало, но она побежала за ключами и какими-то вещами.
Началось распределение смен и работы. Большой человек вроде успокоился, глядя как мы оперативно составили и графики и распредели людей. Он даже поинтересовался с какого мы факультета, оказалось, что с разных: физмат, филфак, истфак и биохим. Удивленно покачав головой, пробормотал что-то насчет: ну… не зря вам государство стипендию платит. Как тут же нарвался с нашей стороны на: когда будут кормить? Народ голодный! И вообще! Разведя руки в стороны – мол, всё схвачено, пацаны!– он достал из кармана талоны – нате. В любой столовке накормят. На три дня. Распределив талоны, мы пригласили высокого товарища к нам на новоселье сегодня вечером, на что он категорически ответил – нет, и попросил окна не бить, коменданта оставить в живых, потому как в милицию за нас он просить не пойдёт.
– А завтра, товарищи, на работу! Первая смена к шести ноль-ноль!
Я вывесил списки работающих по-сменно. Завтра как раз выходила наша смена. Нас, шесть человек, поставили на упаковку тетрадей. Ну что ж посмотрим, что это такое!
Мы пили и танцевали всю ночь, днем кто-то умудрился отоварить свои талоны на питании: вместо горячего обеда из под полы взял горячительное. Вдобавок мы сперли почти весь бесплатный хлеб из ближайших столовок, и теперь они точно его не будут выкладывать на поднос в открытом доступе. А куски хлеба сушились на подоконнике – мало ли что. Серый умудрился зубами вырвать у комендантши цветомузыку – и теперь была невероятная обстановка. «Отель калифорния!» Под эту музыку хочется плакать и обниматься. Девчонкам плакать, а парням обниматься. Её включали раз десять за ночь.На утро, чуть не падая под трамвай, мы поехали на работу.
Работа была не сложной, но ответственной: пакуй тетради в коробки, да клей бирки. В клеточку – зелёная наклейка, в широкую полоску – синяя, для первоклашек – розовая, и ещё какая-то тетрадь была с косой чертой. Конвейер. Приспособившись, через час, мы уже работали нормально. На этом участке нас было шесть человек: я, Серый, Лёха. Люда, и две девчонки с филфака. Перед обедом к нам подошел мастер смены. Поглядел на нас, мягко говоря не вежливо, повертел какие-то бумажки небрежно и сказал:
– Эй ты, бегом сюда иди, – обращение было в пустоту, но раз я был главный, то я и подошел, на такое «вежливое» обращение надо было также отвечать.
– Позвольте же узнать, достопочтенный сударь, с кем имею честь разговаривать в столь Богоугодном заведении Вселенского масштаба, – сказал я, театрально окинув руками просто невероятных размеров помещение комбината.
Он остолбенел, все наши расхохотались, ему было ясно, что я не произнес ни одного оскорбительного слова, но что-то обидное всё же сказал, он нахмурил брови, пытаясь сообразить.
– Чо? – переспросил он.
– Хотел бы уточнить, на каком великосветском приёме у нас с вами был брудершафт «Вдова Клико», что вы по братски ко мне обращаетесь на «ты», многоуважаемый? – продолжал я, он молчал, наши укатывались от смеха.
– Ты чо? Самый умный что ли? – он понял, что надо хоть что-то говорить.
– Вы знаете, соплеменник вы мой рода человеческого,так же мне сказали на премудрейшей приёмной комиссии и взяли без экзаменов…
Наши валялись от смеха и ржали, заглушая весь производственный шум.